Главная ?> Повестка дня ?> Президентская повестка 2000-х ?> Повестка 2004-08: Пространственное развитие Архипелага России ?> Россия. Пространственное развитие ?> Государство. Административное деление, или "На пороге новой регионализации России"

Государство. Административное деление, или "На пороге новой регионализации России"

Доклад Центра стратегических исследований Приволжского федерального округа за 2000 год посвящен теме новой социально-экономической регионализации страны, разворачивающейся поверх её административного деления на субъекты Федерации

Содержание

Введение
Меняющаяся региональная архитектура страны

Административно-политическая регионализация страны свершилась
Кризис "административных регионов"
Гипотеза: почему кризис регионального развития России разразился именно в 90-е годы

Рост новых экономических регионов
Новая экономическая регионализация несет с собой новый тип организации пространства
Прогноз: экономическая регионализация — источник новых социокультурных противоречий
Государственное управление новой регионализацией

Введение

В 1990-е годы Россия пережила процесс регионализации социо-культурного, экономического и административно-политического пространства страны. На базе индустриального в своей основе единого народнохозяйственного комплекса и однородного (гомогенного) государственно-правового пространства возникли восемьдесят девять субъектов федерации, каждый из которых получил в свое ведение большую часть экономических объектов, расположенных на его территории, и сформировал собственную политическую и правовую систему. Несомненным позитивным следствием прошедшей регионализации Российской Федерации стало то, что ее субъекты научились жить самостоятельно, породили новую волну социальных проектов, а также новую систему управленческих практик.

Однако созданные в результате освоения индустриального, территориально-географического и социально-политического наследства Советского Союза новые регионы России сформировались как административно-интегрированные сообщества, главными действующими субъектами которых стали региональные органы власти, а главной управленческой практикой – администрирование. Если в индустриальную эпоху таким образом организованные государственно- (административно-)-территориальные сообщества еще могли быть конкурентоспособными, то уже в середине 1990-х годов явственно обозначились пределы их роста. В глобализирующемся мире, совершающем переход от индустриальной экономики к постиндустриальной и от административной интеграции к культурной, российские регионы оказались неконкурентоспособными. Началось «свертывание» пространства «административных» регионов России.

Вместе с тем в России в конце 1990-х годов развернулось строительство новых «культурно-экономических» регионов. Последние формируются как сообщества, основанные на пространственной локализации определенных видов экономической деятельности, центром которой является управление финансами и собственностью, разработка новых технологий и продуктов, а также создание необходимой для этого информационно-коммуникационной инфраструктуры и сферы социально-культурных услуг. Эти сообщества ориентированы на переход к постиндустриальной экономике и культурной интеграции.

Новые «культурно-экономические» регионы не покрывают всю карту страны как единое гомогенное пространство, вытесняющее все другие притязания на присвоение этого же пространства. Контуры разных экономических регионов пересекаются, образуют причудливые "узоры" новой политической, социальной, экономической и культурной географии.

Ясно, что новые экономические регионы будут развиваться за счет "свертывания" прежнего административного пространства старых административных регионов, деконструируя его и высвобождая тем самым элементы и энергию для создания нового. Но столь же ясно, что сообщества, не влившиеся в новые экономические регионы, будут страдать. Часть регионов фактически признали поражение в этой конкуренции и отказались от дальнейшей борьбы. Они пребывают в сильнейшей депрессии: население, ведущее индустриальный образ жизни и не находящее применения своим силам в новых обстоятельствах, деградирует. Таким образом, новые регионы являются "лоскутными" по отношению к общему пространству России. Расширение их пространства требует освоения населением новых техник и типов деятельности, получения нового профессионального образования и пр., в том числе освоения новых техник государственного управления.

Российское государство в состоянии и обязано сделать новую регионализацию страны управляемой и продуктивной.

Административно-политическая регионализация страны свершилась

Административная направленность пространственного развития России в 1990-е годы

Если попытаться охарактеризовать процесс пространственного развития России в последнее десятилетие, то суть его может быть выражена понятием "регионализация" [1] . В стране нарастает правовое, государственно-административное, социо-культурное и экономическое своеобразие отдельных территорий. Прежняя регионализация целенаправленно задавалась государством и опиралась на стратегию и практику размещения производительных сил, вырабатываемую Советом по размещению производительных сил при Госплане СССР. Формировавшиеся при этом регионы являлись частями единого народнохозяйственного комплекса, их границы, как правило, совпадали с государственно-административными [2] . При этом однородная система государственного управления, единая правовая система делали существование этих регионов комплиментарным друг по отношению к другу. Регионы не вступали в прямую экономическую и политическую конкуренцию между собой. Более того, за счет своей народнохозяйственной специализации они выступали в виде взаимодополняющих звеньев единых технологических и социокультурных цепочек. Главными принципами государственной региональной политики советского государства были комплексность социально-экономического развития (цель — самодостаточность регионов, страны, социалистического содружества) и выравнивание его уровня в различных регионах.

После распада СССР постсоветское пространство было заново переструктурировано. Оно больше уже не представляло гомогенную площадку индустриализации, на которой производительные силы располагались комплексно и равномерно, с учетом специализации каждого региона в рамках единого народнохозяйственного комплекса. Фактически, в последнее десятилетие ХХ века произошла новая регионализация России.

Причем эта регионализация была, по сути дела, административно-политической. Ее основным инициатором выступили органы власти субъектов федерации, ставшие своего рода "каркасными структурами", вокруг которых сформировались территориально замкнутые сообщества. Именно они получили в руки инструмент для "сборки" [3] из территориальных сегментов ранее единого народнохозяйственного комплекса самостоятельных государственных единиц, получивших статус субъектов федерации.

В России произошла так называемая “юрисдикционная интеграция” [4] , когда в пространстве страны выделились совпавшие с границами субъектов федерации зоны строительства, относящиеся к автономным правовым системам. После того как эти системы оформились они “замкнули” активность многих людей в своих пространственных пределах. Юрисдикция административных органов (понимаемых здесь не в смысле субъектов административного права, а в смысле органов, осуществляющих государственное управление в границах субъектов федерации), будучи совокупностью правомочий, разрешающей правовые споры и решающей дела о правонарушениях, т.е. оценивающей действия индивидов или иных субъектов права с точки зрения их правомерности, стала для России в 1990-е годы тем самым “полем”, на котором сообщества отстраивали собственную жизнь.

Итак, за последнее десятилетие страна пережила своеобразную административную регионализацию [5] . Органы власти субъектов федерации постепенно "стянули" на себя экономический, административно-политический и культурно-символический капитал, что в конечном итоге позволило в границах зоны своей юрисдикции создать своеобразные административно-интегрированные сообщества . Причем количество их легко поддается исчислению — восемьдесят девять “административных” регионов. [6]

“Административные регионы” (административно-интегрированные сообщества) — основная единица членения пространства России

Административно-интегрированными (“административными регионами”) следует считать те сообщества, которые формируются в границах юрисдикции административных органов (органов управления) субъектов федерации. Порядок хозяйственной, политической и прочей деятельности в таких сообществах устанавливается преимущественно одним центром — органами власти субъекта федерации.

Основными характеристиками административно-интегрированных сообществ стали:

1. Создание экономической системы, обычно именуемой "бюджетной экономикой" , когда именно бюджет рассматривается юрисдикционным органом в качестве главного источника для финансирования социально-экономического развития, а все подпадающие под юрисдикцию субъекты выступают в качестве доноров бюджета либо реципиентов бюджетных средств. Наиболее выраженными чертами “бюджетной экономики” являются следующие:

а) возможность органов власти субъектов федерации оказывать формальное или неформальное влияние на деятельность предприятий , расположенных в пространстве их юрисдикции [7] ;

б) строгая иерархия организации экономической жизни. Благополучие хозяйствующих субъектов во многом зависит от их близости к административным структурам (степень участия субъекта федерации в уставном капитале, неформальные связи между администрацией хозяйствующих субъектов и государственными чиновниками и т.п.). Этажи в иерархии “бюджетной экономики” выстраиваются в соответствии с градацией этой самой “близости”. Одним из тяжких нарушений порядка функционирования такой экономики является нарушение стабильности иерархии, свободная конкуренция между вовлеченными в ее орбиту субъектами. Поэтому в “бюджетной экономике” ведется ожесточенная и яростная борьба с конкуренцией. Последняя воспринимается как угроза стабильности и солидарности общества;

в) "экономика для своих" . Становясь “своими” для административных структур, хозяйствующие субъекты получают разного рода преференции за счет государственных (бюджетных) средств: 1) кредиты, поручительства, лицензии, бюджетные заказы и пр. [8] ; 2) возможность создавать "стратегические альянсы" административных органов и хозяйствующих субъектов на базе не экономических, а административно-политических или лично-клановых соображений [9] ; 3) включение в систему обращения ресурсов только внутри круга аффилированных лиц [10] ; и пр. Оборотной стороной строительства экономики «только для своих» выступает нередко проявляемое органами власти субъектов федерации стремление "замкнуть" экономические границы своих регионов, дисциплинарно контролировать перемещение людей, товаров и иных объектов на территории, находящейся в их юрисдикции. Так, проведенные Минюстом РФ в 2000 году проверки соответствия регионального законодательства федеральному показали, что почти во всех субъектах РФ, входящих в ПФО, региональные власти устанавливали ограничение на передвижение товаров;

в) своеобразный "административный налог" (обязательная и безвозвратная передача хозяйствующими субъектами финансовых и иных имущественных ресурсов в распоряжение органов власти субъектов федерации), который является платой за вхождение в экономику "для своих" и взимается как официально (через административное тарифное регулирование, особую систему налогообложения, через инвестиционные программы субъектов федерации и пр.), так и неофициально или полуофициально (в виде коррупционных связей, формирования специальных внебюджетных фондов, объявление "народных строек" [11] и т.п.).

г) территориально замкнутый баланс прибылей и обременений в административно-интегрированном сообществе. В этом балансе сумма прибылей принципиально сопоставима с объемом обременений. Для чего административными органами регулируется величина и формы получения прибылей, а также распределяются обременения в обществе (налоги, содержание социальной сферы, обязательное политическое и прочее “спонсорство” и т.д.). При этом прибыли нередко присваиваются в частной форме, через аффилированные с административной властью предприятия, а вот предпринимательские издержки данных субъектов перекладываются на все сообщество через бюджетное финансирование и снижение нормативных требований к хозяйственной деятельности (перекрестное субсидирование, манипулирование с бюджетными долгами, уплатой налогов, льготное налогообложение, смягчение экологического контроля и т.д.); [12]

д) “зонтичная экономика”. Особенностью “зонтичной” структуры является то, что она как бы “накрывает протекционистским зонтиком” всех находящихся на административно контролируемой ею территории субъектов, распределяя между ними прибыли и обременения. При этом, поскольку в "бюджетной экономике" всегда должен быть недостаток средств, постольку региональные власти неизбежно "сползают" в своем подходе к данному типу экономики к построению мобилизационного типа хозяйства [13] и стремятся контролировать все источники доходов [14] . Кроме того, при формировании территориального баланса прибылей и убытков, убытки чаще всего превышают прибыли. Поэтому для восстановления баланса органы власти субъекта федерации жизненно нуждаются в привлечении средств извне. Следовательно, “протекционистский зонтик” для того, чтобы он справился со своими функциями, нуждается в поддержке извне. “Зонтик” должен к чему-то “крепиться” [15] . Другого источника поступления средств, кроме федерального бюджета, у "административных" регионов практически нет: бюджетные трансферты, налоговые льготы, так называемые “государственные инвестиции” и пр. [16]

2. Формирование административно выделенных в пространстве страны территорий , претендующих на суверенность [17] , "каркасной структурой" которых стали органы государственной власти субъектов федерации. Это предполагает:

а) стремление административных органов региона контролировать все происходящее на своей территории: деятельность партий, предприятий, социальных учреждений и пр. в качестве элементов своеобразного "административного ландшафта" , передвижение по которому (участие в выборах в качестве кандидата на те или иные государственные посты, занятие бизнесом, общественная деятельность, деятельность СМИ и т.п.) подчиняется воле региональных органов государственной власти [18] ;

б) деление всех взаимодействующих с властью субъектов на "своих" (признающих юрисдикцию) и "чужих" (в состав которых чаще всего попадают нерезиденты данных территорий) [19] ;

в) обладание высшими должностными лицами и органами государственной власти субъектов федерации своеобразными "иммунитетами" (неприкосновенность для правоохранительных органов), возможность оказывать давление на судебную систему и пр.;

г) монополизация органами власти субъекта федерации “канала” взаимодействия с федеральным центром, воспроизведение вассально-сюзерениальной структуры в сфере политики и в государственном устройстве:

- федеральные партийные структуры представляются региональными политическими организациями, патронируемыми главами соответствующих субъектов федерации;

- формальные договоры региона и федерального центра о разграничении компетенции, подкрепляемые неформальными контрактами о невмешательстве во внутренние дела, в обмен на лояльное отношение региональных властей к федеральным;

- деятельность высших должностных лиц субъектов федерации осуществляется на федеральном уровне в качестве лоббирования региональных интересов, и имеется специальное институциональное оформление этой деятельности (например, имеется ранее осуществлявшееся формирование Совета Федерации по должности);

- и т.д.

3. Моноцентрическая система ценностей , которой придается директивность за счет поддержки со стороны административных структур. Центром регулирования, а также нормирования ценностей в сообществе выступили органы государственной власти административных регионов. Соответственно положение и ценность различных социальных институтов определяется их взаимосвязью, близостью с подобным административным центром. Эта моноцентричность имеет конкретные проявления:

а) притязание на исключительный статус субъекта федерации в рамках государства, на уникальность пути развития для данного региона, самобытность культуры и пр.;

б) персонификация политики, когда важна не идеология, а принадлежность к "клану" [20] , административному "линиджу" (реальной или культурной “линии родства”), в связи с чем регулярно возникает проблема "преемника" [21] ;

в) формирование представлений об особой территориальной солидарности, выражающейся в стремлении предоставить максимум социальных льгот населению, пусть даже и в ущерб экономическому развитию, в борьбе с федеральным центром за региональную исключительность, в стремлении государственных органов субъектов федерации доминировать на информационном рынке и пр. [22] ;

г) формирование региональных систем информационной, правовой, хозяйственной, экологической "безопасности", по большей части являющихся системами безопасности руководства субъекта федерации;

д) выстраивание стратегий личного роста как государственно-карьерных, так и основанных на альянсе с государством.

Таким образом, за последнее десятилетие в России произошла административно-политическая регионализация, которая привела к формированию особых "административных" регионов в форме субъектов федерации. Исследование, проведенное в рамках ПФО, показало, что черты административно-интегрированных сообществ в настоящий момент присущи практически всем субъектам федерации, входящим в состав округа. В то же время следует отметить, что региональная выраженность этих черт может сильно варьироваться. В наименьшей степени они присущи Самарской, Пермской и Нижегородской областям.

Позитивные последствия административно-политической регионализации России

Главным позитивным следствием административно-политической регионализации России было то, что резко возросло разнообразие вариантов развития страны, внутреннее разнообразие государственного управления, его сложность . Вместо тиражирования централизованно утвержденного образца развития России, в стране сформировалось восемьдесят девять самостоятельных “административных” регионов, которые предприняли попытку самостоятельно выстроить собственные политические и социально-экономические системы.

Статистика показывает, что законодательство субъектов федерации будет в дальнейшем расти, как по количеству принимаемых на уровне регионов России законов, так и по объему регулирования общественных отношений. Сейчас федеральное законодательство составляет примерно 10% в структуре всего объема действующих нормативных актов. По расчетам специалистов в области регионального законодательства, в 2000 году в стране будет примерно 800 тысяч муниципальных нормативных актов, 580 тысяч актов субъектов федерации, 110 тысяч федеральных нормативных актов и 50 тысяч международных актов. Темпы прироста актов субъектов федерации и муниципалитетов гораздо выше, чем федерации. В среднем по стране законы в структуре всех нормативных актов субъектов федерации составляют около 4% (на федеральном уровне 2%), а акты глав субъектов и Правительства — примерно 26% (на федеральном уровне акты Президента — 14%, Правительства – 25%). Сейчас в большинстве субъектов федерации принято и действует в среднем от 100 до 250 законов. В Башкортостане законодательство кодифицировано и сведено в 16 кодексов [23] .

Стоит отметить, что аппарат полномочного представителя Президента РФ в ПФО при проверке соответствия регионального законодательства федеральному зафиксировал ряд случаев, когда региональное законодательство, формально находясь в противоречии к федеральному, на деле закрепило правила и процедуры, позволяющие более интенсивно развиваться регулируемым отношениям. Модели правового регулирования, предлагавшиеся законодательством субъектов федерации, были оценены как более прогрессивные, чем модели, предписанные законами РФ.

Иными словами, административно-политическая регионализация, во-первых , обеспечила адаптацию доставшейся в наследство от Советского Союза социально-экономической системы к существованию в условиях, когда ликвидировано централизованно планируемое государственное управление обществом, во-вторых , повысила внутреннее разнообразие социальных, экономических и политических процессов в стране, увеличила количество реализуемых региональных проектов. В-третьих , административно-политическая регионализация стимулировала появление целого пласта новых техник государственного управления и техник деятельности в сфере политики, экономики и культуры (выросли новые политические, организационные и бизнес-культуры, в обществе сформировались новые системы социальных статусов людей), в-четвертых , увеличила своеобразие различных территорий страны, среди которых появились территории, реализовавшие разные проекты развития (например: Ульяновская область, предпринявшая попытку законсервировать просоциалистический протекционизм в региональном масштабе; Татарстан, предложивший модель децентрализованной федерации и регионального протекционизма; Самарская область, в которой были реализованы многие принципы “открытого общества” и конкурентной экономики).

Кризис "административных регионов"

“Административные” регионы: пределы роста достигнуты

К середине 1990-х годов обозначилась новая тенденция в регионализации России — проявились пределы роста “административных” регионов. Рост этих регионов был процессом концентрации в руках субъектов федерации властных полномочий и имущественных прав. Прежде всего, завершилось разграничение собственности между Российской Федерацией и ее субъектами [24] . Имущественные права некоторых из них были зафиксированы максимально широко, вплоть до права собственности на землю, недра и иные природные ресурсы, что было сделано отдельными субъектами федерации с ведома [25] органов государственной власти Российской Федерации либо в одностороннем порядке [26] . Дальнейшее перетекание государственной собственности в ведение “административных” регионов могло продолжаться только за счет утраты федерацией собственности на недра, природные ресурсы, иные имущественные комплексы. Фактически, разновидностью такой “имущественной экспансии” стало накопление долгов республик, краев, областей перед федерацией, выпуск в обращение различных денежных «суррогатов» (векселей, облигаций, внедрение системы зачетов и прочих квазиденежных средств), что, по сути дела, означало появление в стране новых «денежно»-эмиссионных центров .

В то же время объектом “имущественной экспансии” органов власти субъектов федерации в конце 1990-х годов стали не только федеральная собственность. Источником концентрации имущественных прав для данных органов стало накопление ими долгов по заработной плате, по финансированию иных бюджетных расходов. Особой разновидностью “имущественной экспансии” явилась “борьба за экспортеров ”, в которую вступили органы исполнительной власти субъектов федерации. Борьба велась как в форме препятствия приватизации предприятий-экспортеров, так и в форме установления контроля в управлении предприятиями-экспортерами через захват их “силовыми” государственными ведомствами. Правда наиболее известные случаи штурма предприятий ОМОНом имели место не в Приволжском федеральном округе, а в Приморском и Красноярском краях, Кемеровской и Свердловской областях.

Что же касается концентрации властных полномочий субъектов федерации, то в течение 1990-х годов они постоянно расширяли зону своей юрисдикции не столько территориально, сколько посредством расширения предметов ведения и объема властных полномочий [27] . Расширение было настолько интенсивным, что привело к возникновению конкуренции правовых систем “административных” регионов и федерации в целом. Наступил предел — дальнейшее расширение компетенции данных регионов поставило под вопрос само существование федерации.

Проведенная в начале 2000 года Министерством юстиции РФ экспертиза законодательства регионов ПФО показала: почти во всех конституциях (уставах) субъектов РФ в разделах, посвященных разграничению предметов ведения и полномочий между федеральными органами государственной власти и органами власти субъекта, имеются нарушения соответствующих положений статей 71 и 72 Конституции России. Суть этих нарушений заключалась в том, что субъекты РФ в одностороннем порядке относили к своей компетенции предметы ведения и полномочия, отнесенные статьей 71 Конституции РФ к исключительной компетенции Федерации [28] . Ради справедливости все же следует заметить, что степень этих нарушений федерального законодательства в разных субъектах федерации, входящих в состав Приволжского федерального округа, различна. Наиболее значительные расхождения регионального и федерального законодательства аппарат полномочного представителя Президента РФ в ПФО зафиксировал в республиках Башкортостан и Татарстан [29] . Таким образом, уже к середине 1990-х годов проявились пределы роста “административных” регионов. Внешние ресурсы этого роста были исчерпаны, а внутренние ресурсы так и не были найдены.

Кризис “административных регионов”

Проявление пределов роста “административных” регионов обернулось для последних недостаточностью ресурсов для того, чтобы выполнить взятые на себя функции, чтобы удерживать «протекционистский зонтик» над своим населением и лояльными к региональной власти предприятиями-резидентами. По сути дела, стремящимся к административно-территориальной, финансово-экономической и социо-культурной замкнутости "административным” регионам был предъявлен вызов [30] со стороны внешней среды их функционирования.

Сейчас этот вызов разворачивается сразу по нескольким направлениям, что ставит под сомнение сами принципы организации “административных” регионов (административно-интегрированных сообществ):

1. Бюджетный кризис. Региональные бюджеты оставляют органам власти субъектов федерации все меньше возможностей удовлетворять конкурирующие экономические и социальные интересы, перераспределяя средства [31] . Наиболее тяжело бюджетный кризис переживает ряд регионов, в которых растет бюджетная задолженность, увеличивается доля нецелевого расходования бюджетных средств и пр. [32] Невозможность поддерживать расходы на достаточном уровне неизбежно толкает региональные власти к сокращению зоны своей ответственности и, прежде всего, к накоплению долгов по основным социальным расходам бюджетов [33] . Перегруженный социальными обязательствами и поддержанием неэффективно работающих "своих" предприятий бюджет постепенно лишает региональные власти статуса активного и сильного "игрока" на площадке экономики. Изменение порядка предоставления федеральной помощи регионам неизбежно повлечет за собой серьезный кризис "бюджетной экономики" и ранее процветавших в ней "зонтичных структур".

2. Ценностно-культурный кризис , принявший форму кризиса "проектирования Будущего". Став в силу свершившейся административно-политической регионализации ответственными за «проектирование Будущего» своих территорий, региональные власти явно не справились с этой задачей. Прошедшее десятилетие не дало практически ни одного примера новой успешной региональной экономики. Программы развития субъектов федерации большей частью представляют собой "дефектные ведомости" (перечень недоделок) советского периода. Проведенное ЦСИ экспертное обследование Приволжского федерального округа показало, что, по крайней мере, девять (республики Марий Эл, Мордовия, Чувашия, Удмуртия, Коми-Пермяцкий а.о., Пензенская, Кировская, Ульяновская, Саратовская области) из пятнадцати субъектов федерации, входящих в его состав, в качестве стратегических проектов своего развития видят сельское хозяйство, очень часто дополняемое развитием ВПК. Ясно, что сельское хозяйство, при всей его необходимости, в традиционном виде, а не как площадка для применения новых интеллектуальных технологий [34] , никогда не станет передовым сектором экономики. К тому же в ряде регионов ПФО оно является убыточным [35] . Что же касается ВПК, то, учитывая спектр стран, которые назывались экспертами в качестве потенциальных покупателей его продукции, можно сказать, что в представление о Будущем регионов и страны закладывается сценарий неизбежного участия России в региональных конфликтах и в глобальном менеджерировании международной напряженности. Чуть лучше положение у регионов — "сырьевых зон" глобального мира. Они смогли интегрироваться в технологические цепочки последнего, но отнюдь не в виде интеллектуальных, финансовых и организационных лидеров этих цепочек, а, скорее, как зависимые и вторичные в технологическом отношении участки чужих производственных комплексов. В общем, реалистичные и отвечающие современным тенденциям развития глобального мира образы Будущего региональные власти создать пока не в состоянии. Даже те инвестиционные ресурсы, которые оказываются в их распоряжении, используются крайне неэффективно [36] . Возможно, что этим объясняется интенсивный поиск регионами иностранных инвестиций. Регионы оказываются заинтересованными не столько в финансах, сколько в представлениях об образе Будущего, который должен привнести внешний инвестор.

3. Кризис территориальной солидарности и административных практик государственного управления. "Административные регионы", проводя протекционистскую политику и отстаивая неприкосновенность административных границ, оказались не готовы к ситуации, когда границы рынков перестали совпадать с границами государственно-административных образований, когда резко возросла интеллектуальная составляющая в стоимости товаров, когда социально-экономическое развитие стало зависеть от степени открытости региона глобальному миру, от степени разделенности принятых в нем ценностей. Накрывая "протекционистским зонтиком" собственные предприятия, частично компенсируя из бюджетов их убытки, устанавливая барьеры на пути товарных и финансовых потоков, "административные" регионы одновременно лишили себя притока капиталов, знаний и технологий из глобального мира. "Административная" организация субъектов федерации стала тормозом для их технологического и экономического развития. У субъектов федераций уже не хватает средств поддерживать неэффективные производства, а восполнять потери в региональном балансе прибылей и убытков за счет увеличения сборов с эффективного капитала не получается. Эффективный капитал просто убегает от региональных властей, пользуясь прозрачностью административных и государственных границ.

Таким образом, многоаспектный кризис, который переживают "административные" регионы России в конце ХХ века привел к тому, что они начинают "сворачиваться", уменьшается пока еще не их территория, но социальное пространство жизни: экономическое, социо-культурное, политическое.

Пространство административных регионов "сворачивается"

Пространственные потери “административных” регионов

“Сворачивание” социального пространства представляет собой утрату-ликвидацию позиций, занимаемых соответствующим субъектом в конкуренции или кооперации с другими субъектами. Особенностью этого “сворачивания” является то, что социальное пространство в любом случае стремится конвертироваться в физическое пространство под видом искоренения или депортации некоторых людей, жесткой локализации их жизненной активности в рамках определенного географического ландшафта [37] .

Поэтому “административные” регионы “сворачиваясь” теряют свои социальные позиции:

1. Уменьшается их присутствие в экономическом пространстве , в которое они “вписаны”. На примере такого особого “административного” региона как Россия можно наглядно проследить “сворачивание” его присутствия в экономике глобального мира. В. Иноземцев на международной конференции “Постиндустриальный мир: центр, периферия, Россия” (Москва, 1999) привел следующие цифры, характеризующие положение России на экономической карте мира: по состоянию на начало 1998 года, занимая 11,47% на политической карте мира, Российская Федерация создавала лишь 1,63% мирового ВВП и обеспечивала 1,37% мирового экспорта. Однако уменьшение присутствия в экономическом пространстве фиксируется не только в физических показателях, но и в перемещении за пределы “административных” регионов имущественных прав, маршрутов финансовых потоков, так называемого “структурного интеллектуального капитала” (технологии, товарные марки, отношения с клиентами, патенты, лицензии и пр.). Уменьшение присутствия в экономическом пространстве характеризуется убыванием количества действующих хозяйствующих институтов, упрощением их организации и корпоративных стратегий [38] .

Особым примером и характеристикой "сворачивая” экономического пространства "административных" регионов является бунт капитала против своих обязательств перед территорией и населением. Деньги, акционерный капитал, обращаясь на ставших интернациональными (межрегиональными) финансовом и фондовом рынках, свободно мигрируют, перемещаются из одного региона в другой, бунтуя против слишком обременительных требований субъектов федераций.

2. Уменьшается политический “вес” “административных” регионов в рамках более широкого пространственного контура, например, страны или глобального мира. Экспертные рейтинги экономического и политического “веса” субъектов федерации, доказывают, что они вполне сопоставимы друг с другом [39] .

Уменьшение политического “веса” данных регионов проявляется в том, что они перестают участвовать в выработке государственных и политических решений об управлении вышеназванным контуром. Фактически, “административные” регионы перестают быть самостоятельными участниками государственно-политической жизни последнего. Они как бы “умирают” для этой жизни. Особым случаем уменьшения политического веса “административного” региона является то, что его органы власти утрачивают юрисдикцию над соответствующей территорией, теряют полномочия и предметы ведения, лишаются функций.

3. Уменьшается человеческий капитал , которым располагают соответствующие “административные” регионы — совокупность знаний, практических навыков и творческих способностей людей. При этом утрата человеческого капитала той или иной территорией, с одной стороны , выражающаяся в уменьшении человеческого капитала, может также выражаться в виде потери самих носителей человеческого капитала (депопуляции сообщества) в результате миграции, снижения рождаемости, повышения смертности, ухудшения здоровья населения. С другой стороны , происходит инфляция знаний, навыков, способностей людей, вследствие чего — невозможность использовать их в адаптации к социальным изменениям. Ухудшение образования и профессиональной подготовки, утрата мотивации к труду, организационной и бизнес-культуры, ориентация на деструктивные ценности, которые не разделяются другими сообществами — прямой путь к потере человеческого капитала.

Таким образом, “сворачивание” социального пространства российских регионов предстает как их своеобразное “опустынивание” — утрата действующих субъектов, снижение “плотности” социальных коммуникаций, их упрощение и, в конце концов, физическое обезлюживание, как это имеет место, например, на Дальнем Востоке, российском севере, отдельных населенных пунктах. Вспоминая правило, сформулированное П. Бурдье, следует ждать, что “сворачивание” социального пространства регионов рано или поздно конвертируется в физические потери территорий. Нынешняя ситуация чревата территориальными потерями как для России в целом в тех регионах, где “сворачивание” социального пространства идет наиболее интенсивно (Дальний Восток), так и для отдельных “административных” регионов внутри страны [40] .

Пространство “административных” регионов в России “сворачивается” по-разному: борьба за “пространственные прибыли”

Социальное пространство российских регионов “сворачивается” отнюдь не равномерно. Из семи федеральных округов в меньшей степени этот процесс переживают Центральный и Северо-западный. В наибольшей степени — Дальневосточный, Южный и Сибирский.

Образующиеся “пустоты ” в социальном пространстве либо ничем не заполняются и превращаются в депрессивные деградирующие зоны , территории, утрачивающие социальную составляющую своего бытия, либо заполняются другими социальными пространствами , как бы перетекающими туда из других территорий. Это предстает в виде экспансии одних регионов на предприятия и хозяйственные комплексы других. Комплиментарный период существования регионов закончился, они реально вступают в конкуренцию за инвестиции, человеческий капитал, политическое влияние, внешние связи, наконец, собственность и товарные, финансовые потоки. Можно говорить о возникающей разнородности (гетерогенности) пространства как внутри страны, так и внутри отдельных округов и даже отдельных субъектов федерации [41] .

Кроме того, на регионы наступают корпорации-нерезиденты. Региональные элиты, концентрирующиеся вокруг административной власти, не смогли удержать в управлении наиболее успешные производственные комплексы. Случаи, когда последние достаются корпорациям-нерезидентам “административных” регионов отнюдь не редки [42] . Причем если до недавнего времени экспансия "московского" (федерального, национального) капитала в регионах была естественным явлением, то в последние годы вполне можно говорить об экспансии капитала одних регионов ПФО в отношении других регионов этого же округа [43] .

Одним из направлений наступления нерезидентов на "административные" регионы является постепенное "сворачивание" их информационного и политического пространства. Крупные компании "покупают" для себя лояльную региональную власть, финансируя выборы из "серых фондов", осуществляя информационную поддержку или давление через свои средства массовой информации, заключая кадровые альянсы и т.п.

Итак, “сворачивание” социального пространства российских регионов приводит к нарастанию гетерогенности экономического, политического и социально-культурного пространства страны. Внутри его выделяются регионы, несущие наибольшие потери социальных институтов и людей, а также регионы, выигрывающие борьбу за “пространственные прибыли”, теснящие другие регионы на рынке товаров, финансов, собственности и иных имущественных прав, знаний и технологий, а также на “поле” культурных ценностей и расселения людей.

Гипотеза: почему кризис регионального развития России разразился именно в 90-е годы

Почему именно в 1990-е годы российские регионы были охвачены многоаспектным кризисом и их пространство начало “сворачиваться”? Ответ на этот вопрос, по-видимому, следует искать в характере самой регионализации, которую пережила страна за последнее десятилетие.

Российская “административная” регионализация, как уже отмечалось ранее, произошла за счет обособления сегментов советского народнохозяйственного комплекса и за счет концентрации на уровне субъектов федерации традиционных государственно-административных (управленческих) полномочий (федерация оставила за собой в основном отраслевое управление, передав территориальное своим субъектам). Но созданные на этой базе регионы обрели в основном ценности уходящей эпохи — производственные комплексы, созданные в ходе советской индустриализации, и жесткие административные границы, замыкающие активность людей территориями отдельных субъектов федерации. Это были ценности эпохи индустриального общества и национального государства . В мире, в котором вовсю развернулись процессы глобализации , основанной на переходе к постиндустриальной экономике и интернационализации потоков финансов, товаров, рабочей силы, информации и технологий, в котором непроницаемость государственных и административных границ становится во многих случаях препятствием для развития, завоевания “административной” регионализации из блага превратились в обузу [43] .

Рост регионов в этих условиях больше не сводится к концентрации основных фондов и административных полномочий, а понимается как наращивание организационного потенциала , т.е. способности привлечь к достижению поставленной цели все те организации и тех людей, которые могут внести свой положительный вклад в создание и сохранение ценностей постиндустриального общества (человеческого капитала — знаний, технологий). Следовательно, и пространственная карта мира теперь строится в соответствии с концентрацией человеческого капитала, разломы на ней определяются не столько государственными и административными границами, сколько культурными “разломами”.

В глобальном мире , созданном информационной революцией, реальной силой стали не природные ресурсы и традиционные факторы производства в виде основных фондов и земли, а знание, информационные технологии, продукция с огромной культурно-информационной составляющей. Все, независимо от своего желания, попали в зависимость от информационных технологий, оказались в состоянии невольного диалога с новым постиндустриальным обществом. В “глобальном мире” сформировались собственные “центры силы”, задающие “систему координат” для оценки экономического, политического потенциала стран и отдельных регионов внутри них. В целом современный мир разделился на несколько зон, охватывающих целые миры, разделенные их временной приближенностью к “Будущему” , создаваемому технологически воплощенным знанием: “футурозоны”, зоны “копиистов”, зоны “источников сырьевых ресурсов” и “зоны отчуждения”. Хотя это и экономически выделенные пространства, все же основу для такого выделения составили культурные особенности сообществ — системы признаваемых в них ценностей, включая сами способы создания подобных систем и их распространения [44] .

До конца 1990-х годов российские “административные” регионы могли в какой-то мере игнорировать новую пространственную организацию мира. Федерация, забрав на себя функцию выстраивания отношений с глобальным миром, покрывала издержки роста “административных” регионов и убытки, накапливаемые закрытыми “протекционистскими зонтиками”, территорий. Однако, начиная с 1998 года, федеральный центр оказался не в состоянии далее удерживать социальное пространство страны и стал постепенно слагать с себя протекционистские обязательства перед субъектами федерации. Последние, лишившись возможности покрывать свои убытки за счет привлекаемых извне ресурсов, вынуждены были самостоятельно искать свое место в глобальном мире, осваивать предписываемые им формы и типы деятельности.

Одним из главных открытий для Российской Федерации и ее субъектов при помещении их в систему координат глобального мира, является то, что, увлекшись “административным” строительством, страна и ее регионы не сформировали культурное сообщество, формирующее ценности, признаваемые в этом глобальном мире, а значит, не вошли в его “футурозону”. Следовательно, разрыв между развитыми странами и Россией с ее регионами не технического, а гуманитарно-культурного порядка, может быть преодолен в результате использования новых гуманитарных технологий . Преодоление этого разрыва, как, впрочем, и его углубление будет выражаться в реорганизации пространства страны, в появлении на ее карте новых, но теперь уже не “административных”, а культурно-экономических регионов.

Все это позволяет утверждать, что Россия встала перед перспективной новой регионализацией , теперь уже культурно-экономической .

Рост новых экономических регионов

Появление новых "центров влияния" в стране

Бегство капитала, вынесение центров управления расположенными на территории "административных регионов" производственными комплексами за границы этих регионов, формирование центров управления финансовыми, товарными потоками и потоками собственности (рынка ценных бумаг) вне юрисдикции органов власти субъектов федерации, с одной стороны, говорят о “сворачивании” пространства “административных” регионов, с другой — о том, что формируется новая пространственная локализация экономической деятельности.

Экономическое пространство страны "расслоилось". Оно разделилось на автономные, по-разному пространственно локализованные системы взаимосвязанных хозяйственно-технологических цепочек. Их взаимосвязь проявляется в том, что они, не образуя единого предприятия, оставаясь организационно обособленными действиями самостоятельных хозяйствующих субъектов, относясь к разным отраслям экономики, создают в соотнесении с определенной территорией, в которой совместно локализуются, то, что часто называется инвестиционным "климатом", экономическим "ландшафтом", в конце концов, экономическим "сообществом" или экономическим "пространством" :

а) общие ценности и нормы хозяйственной деятельности;

б) общие "площадки" свободной торговли финансовыми ресурсами и акциями, научно-технологическими достижениями;

в) общее инфраструктурное обеспечение деловой активности и жизни людей.

Выделение таких пространств выступает основой образования не “административных”, а новых “культурно-экономических” регионов . Старые и новые регионы различаются по способу своей пространственной организации.

"Административные" регионы за счет того, что выделяются территории, находящиеся в юрисдикции органов власти, могут предъявить притязания к руководству только через те экономические сообщества, хозяйственная деятельность которых локализуется внутри административных границ. Прежде всего “администрированию” поддается доиндустриальный и индустриальный сектора экономики, в которых преобладают немобильные территориально-“привязанные” виды капитала — основные фонды (здания, сооружения, оборудование и пр.), природные ресурсы. Регионализация страны выражается в том, что индустриальные экономические регионы приобретают необходимую административную организацию. При этом административные границы становятся характеристиками не только государственного управления, но и экономического пространства. Оно тем самым делается немобильным, постоянным, территориально замкнутым. А центром этого пространства становится центр “административный”.

Новые “культурно-экономические” регионы строятся на иных основаниях. Тот факт, что основу их строительства в постиндустриальной экономике образуют, в первую очередь, общие площадки торговли финансами и акциями, а также инновационными технологиями, т.е. наиболее мобильными экономическими ресурсами, легко конвертируемыми во все иные ресурсы (сырье, землю, здания, сооружения, станки и пр.), делает новые экономические регионы специфическими мобильными, или "летучими" , образованиями. Главным же видом капитала в данных регионах становится человеческий капитал, обладающий приоритетным значением по отношению к основным фондам и природным ресурсам. Соответственно резко падает значение государственных и административных границ. В условиях глобализации для потоков финансов, акций, знаний и технологий они практически перестают существовать. Для того, чтобы из потоков данных ресурсов было создано ядро нового экономического региона, необходимо добиться совпадения их центров управления с местом жительства кадров, составляющих персонал этих центров, в связи с чем существенно падает значение не только административных границ, но и самой территории. Обширная территория, еще недавно бывшая важнейшей составляющей регионального богатства, рискует превратиться в источник убытков для сообщества, стремящегося к технологическому росту. Как правило, такие сообщества возникают в крупных городах [45] .

Новая экономическая регионализация началась не в России. Возможно, что она берет свое начало с реализации плана Маршалла и превращения доллара США в мировую валюту, возможно, с реализации в Европе "проекта Шумана", когда был создан общеевропейский рынок угля, и стали ("Европейское объединение угля и стали", основанное на Парижском договоре 1951 года) [46] . Окончательное преобразование хозяйственного пространства мира в мобильные экономические регионы, начинавшее оформляться в 1970-е годы, когда сложился мировой рынок финансов, продолжилось в 1990-е годы в виде интернационализации банковской сферы и т.п. [47] Сейчас очередь пережить экономическую регионализацию дошла и до России.

Анализ статистических данных показывает, что выделяются регионы-лидеры, в которых создаются условия для строительства центров новых экономических регионов (Центральный и Северо-западный федеральные округа, а точнее, Москва и Санкт-Петербург.). Периферия этих экономических регионов в виде отдельных "островов" рассыпана по всей территории России. Внутри Приволжского федерального округа больше других имеют шансы стать центрами кристаллизации новых экономических регионов Самара и Пермь. При выполнении некоторых условий такими центрами могут выступить Нижний Новгород, Казань и Уфа.

"Административные" и экономические регионы: несовпадение карт

Очевидно, что географическая локализация новых “культурно-экономических” регионов перестает совпадать со старым государственно-административным делением страны. Отчасти это вызвано технологическими причинами. Для возникающей в России новой экономики факторы местоположения основных фондов, производственных мощностей, оказываются хотя и важными, но не решающими. Совместный результат процессов глобализации и информатизации состоит в том, что производственный сектор и сектор управления им становятся все более независимыми друг от друга. Причем настолько независимыми, что могут разделиться географически без экономических потерь. Более того, вынесение управленческих звеньев технологических цепочек за пределы территории предприятий, концентрация этих звеньев на площадке, где принимаются решения о направлении товарных, финансовых потоков, где представлены разработчики новых технологий, дает наибольший экономический эффект.

Ясно, что как только потоки капитала, товаров, технологических разработок и акций выходят за границы старых “административных” регионов и становятся "трансадминистративнорегиональными", "центры принятия решений " новых “культурно-экономических” регионов [48] перестают совпадать с административными центрами, а экономические границы больше не соответствуют административным [49] . Например, Московский экономический регион совершенно точно не совпадает с государственно-административными границами города и не находится в юрисдикции органов государственной власти данного субъекта федерации. Агенты этого региона, среди которых, прежде всего, выделяются крупные интегрированные бизнес-группы, представлены во всех "административных" регионах России и имеют в них свои "владения" в виде производственных и имущественных комплексов [50] .

Таким образом, несовпадение карт старых "административных" и новых «культурно-экономических» регионов проявляется различным образом:

Во-первых , они могут совмещаться (полностью или частично) в рамках одной территории, но существовать как параллельные социальные пространства [51] . «Культурно-экономические» регионы могут как бы "наслаиваться" над административно-управляемыми территориями, вырывать из ведения последних отдельные населенные пункты или производственные комплексы.

Во-вторых, «культурно-экономические регионы» могут быть трансграничными, формируя свое сообщество, они могут локализовываться на территории отдельных государственно-административных и муниципальных образований, порождая неоднородность социально-экономического развития отдельных территорий, провоцируя конфликты между ними (их населением) [52] .

В-третьих , новые «культурно-экономические» регионы интенсивно воздействуют на старые "административные": а) преобразуют "ландшафт собственности" в них; б) задают направления потока финансов (финансы "вымываются" из старых административных центров и концентрируются в центрах новых экономических регионов и т.п.); в) "покупают" себе администраторов в старых структурах власти; и т.д.

В-четвертых , "административные" регионы остаются территориальной площадкой для функционирования новых экономических регионов. Устройство новых регионов напоминает собой первые средневековые университеты — кочующие студенческие корпорации (землячества). Они несли вместе с собой значительные финансовые ресурсы к месту проживания (обучения). Поэтому средневековые муниципии Франции и Севера Италии сражались за то, чтобы "осадить" на своей территории эти мобильные культурно-экономические сообщества — "регионы" средневековья. Если прибегнуть к аналогиям, то муниципии — это аналог наших старых «административных» регионов, а университеты — аналог новых экономических регионов.

Новая экономическая регионализация несет с собой новый тип организации пространства

Старые «административные» регионы, будучи «слепком» с площадки индустриализации, строились как единые в правовом отношении пространства, отличавшиеся территориальной непрерывностью. Более того, индустриализация европейских государств в обязательном порядке сопровождалась преодолением территориальных «разрывов» в виде феодальной чересполосицы ленных владений [52] . «Административные» регионы всегда представляли собой своеобразное «отцентрированное» пространство, т.е. пространство, собирающееся к центру. Административные центры, как правило, становились культурными и индустриальными центрами. В них перемещались основные фонды промышленных предприятий, а главное, в них создавались «пакеты» инженерных инфраструктур, которые были необходимы для нормального функционирования промышленности индустриальной эпохи: а) водообеспечение, водоотведение, канализации и очистка воды; б) энергоснабжение, теплоснабжение, газоснабжение, системы удаления отходов; в) связь; г) транспорт (железнодорожный, речной, морской, автомобильный) и пр. Среди главнейших неинженерных инфраструктур в индустриальном обществе выступали системы государственно-административных органов, образовательные учреждения, учреждения здравоохранения и пр. По мере удаления от центра «административных» регионов понижался правовой статус территорий, что сопровождалось уменьшением плотности расположения промышленных объектов и сетей инфраструктур.

Новые «культурно-экономические» регионы не ликвидируют старые «административные», а лишь «надстраиваются» над ними, но при этом приобретают иную пространственную организацию. Они больше не существуют как единая протяженная (без разрывов) территория. Ее протяженность уже не столь важна, гораздо существеннее наличие коммуникаций между частями этих регионов.

Внутри «культурно-экономических» регионов выделяются центры, в которые перемещаются субъекты, принимающие решения, причем не столько технические или технологические, сколько финансовые, корпоративно-стратегические и социо-культурные. Будучи, по сути дела, носителями человеческого капитала, данные субъекты предъявляют к центрам «культурно-экономических» регионов особые требования по их обустройству и в первую очередь по обустройству технологического роста, управления социальными процессами, формированию культурной среды, необходимой для работы и жизни квалифицированных кадров. Естественно, что таким требованиям в наибольшей степени отвечают крупные города: в них наиболее плотная культурная среда, там зарождаются и оттуда распространяются инновационные импульсы, наконец, именно в них концентрируется человеческий капитал и пр [53] . Но главное, в этих центрах концентрируются новые технологии, а также инфраструктуры, обслуживающие их создание и распространение, инфраструктуры, сберегающие и умножающие человеческий капитал. Прежние инженерные инфраструктого функционирования уры, на которых выстраивалась индустриальная экономика, для нормальн постиндустриальной экономики должны быть дополнены.

Во-первых , происходят изменения в старых инфраструктурах (транспорт, связь, энергоснабжение и пр.). Основное, что в них меняется – это скорость коммуникации, степень разнообразия предложений, возможности доступа. Во-вторых , появляются новые инфраструктуры, прежде всего информационные, телекоммуникационные, а также те, что обеспечивают доступ к социальным и культурным благам, правовую и личную безопасность, отдых и досуг людей. В-третьих , в «пакетах» инфраструктур меняется «вес» отдельных из них. На первое место стали выходить не инженерные, а новые инфраструктуры (информационные, банковские, образовательные, управленческие, научно-исследовательские, экологические и пр.), обслуживающие интеллектуальную деятельность и удерживающие за счет этого культурную среду на определенной территории. Таким образом, инфраструктурная обустроенность позволяет городам создать определенное культурное сообщество, способное выступить центром новых регионов.

Но у «культурно-экономических» регионов выделяются не только центры. У них образуется обширная периферия. Ею становятся районы дислокации производственных мощностей, иных производственных объектов. Очень часто эти объекты находятся от центров принятия решений на значительном территориальном удалении. При этом новые экономические регионы не образуют сплошного пространства, покрывающего территории без каких-либо разрывов, и похожи, скорее, на архипелаги , чем на континенты.

Разнесение «центров принятия решений» и мест расположения основных производственных фондов стало принципиально возможным в условиях постиндустриальной экономики. Центры в новой пространственной организации отвечают за разработку технологий, производство нового знания, а периферии за организацию производства на базе данных технологий. Причем периферия, как правило, становится площадкой для размещения тех производственных комплексов, эксплуатация которых в центре становится малодоходной и на обслуживание которых требуются слишком большие затраты [54] .

Это приводит к противоречию: с одной стороны, наблюдается глобальная дисперсия производства, а с другой — концентрация производственных услуг в столичных городах. Кластеризация [55] услуг, в свою очередь, привлекает и другие виды услуг, относящиеся к недвижимости, коммуникациям, туризму, искусству и культуре и т.п., что отнюдь не сокращает культурно-экономический разрыв между центрами и периферией.

Итак, новая пространственная логика строительства «культурно-экономических» регионов определяется локализацией, прежде всего, управления финансовыми, товарными потоками, создания новых продуктов и технологий [56] . Но для того, чтобы пространство стало таким регионом, в нем должны соединиться технологические циклы, движение финансов, акционерного капитала и рабочей силы.

Прежде чем завершить рассмотрение того, как территориально организованы «культурно-экономические» регионы, следует отметить специфическую особенность процесса новой регионализации России. Эта регионализация, хотя и приводит к «сворачиванию» пространства «административных» регионов, но пока не сопровождается формированием полностью самостоятельных культурно-экономических сообществ . Новые «трансадминистративные» регионы в пространстве страны, за исключением, пожалуй, Москвы, базируются на первичном и вторичном экономических секторах, а значит, не меняют индустриальной природы российского общества и вряд ли через них проходит прямая дорога к его превращению в «футурозону» постиндустриального мира. С точки зрения последнего, разворачивающаяся в Российской Федерации регионализация имеет скорее периферийный характер . В результате ее создается «сырьевая зона» глобального мира, центры управления которой (сырьевые биржи, разработчики и пользователи технологий, предусматривающих использование российского сырья, и т.д.) расположены за пределами России.

Как управляются новые «культурно-экономические регионы»

В структуре «культурно-экономических» регионов можно выделить три основных элемента: «каркасные структуры», новый «правящий класс», население данных регионов.

«Каркасные структуры»

Они являются тем самым инструментом, с помощью которого территория (географический ландшафт) превращается в социальное пространство – пространство позиций и отношений, занимаемых различными субъектами, пространство, наполненное смыслом и символически присвоенное людьми. Важно понимать, что “каркасные структуры” напрямую не создают “культурно-экономические регионы”, но позволяют оформить и локализовать их как целостные сообщества на определенной территории. Собственно говоря, это – специально создаваемые “места крепления” в пространстве мобильных, “летучих” экономических регионов, на них кристаллизуется организационный потенциал последних.

Рассматриваемые структуры включают несколько компонентов: сам географический природный ландшафт; материальную часть инфраструктур и мест расселения; государственно-административную, правовую и культурно-историческую (символическую) организацию территории; и т.д. Состав этих компонентов очень важен, частично об этом уже говорилось выше, когда рассматривались “пакеты” инфраструктур. Но не менее, а может быть и более важны масштабы и принципы “сборки” данных компонентов, так как именно в результате “сборки” создается то самое “место крепления” для мобильного культурно-экономического сообщества.

На сегодняшний день “сборка” “каркасных структур”, несущих на себе культурно-экономические сообщества, осуществляется в первую очередь государственными (административными) структурами. По крайней мере, именно они претендуют на выполнение этой функции, используя имеющиеся в их распоряжении правовые инструменты, финансируя строительство инфраструктур, упорядочивая имущественные права и создавая режим безопасности для людей на определенной территории. Чутко реагируя на то, что культурно-экономическая интеграция больше не подчиняется прямому администрированию органов власти отдельных муниципий, регионов и даже государств, что в эпоху глобализации новые культурно-экономические сообщества обретают мобильность в мировом масштабе и становятся трансграничными, государственно-административные организации пытаются приспособиться к этим процессам и оставить за собой функцию “сборки” “каркасных структур” “культурно-экономических” регионов.

Стратегией адаптации выбрано расширение зоны юрисдикционной интеграции [57] . Ради этого создаются разного рода экономические, торговые и политические блоки (EU, NAFTA, OPEC, MERCOSUR и др.). В частности, интеграция внутри Европейского Союза в последние годы настолько возросла, что его иногда называют "новым сетевым государством". Европейская комиссия и другие органы ЕС стремятся определить перспективы европейского пространственного развития, основанного на сотрудничестве между отдельными региональными политиками, сообществами, между государствами-членами ЕС и их областями, регионами и городами [58] .

Однако даже такая межрегиональная интеграция не снимает противоречий между старыми "административными" регионами и новыми экономическими. Отдельные районы и муниципальные образования конкурируют между собой за привлечение мобильных инвестиций, за перенесение на свою территорию центров управления потокам капиталов, товаров, квалифицированных кадров и т.п. Различия в социально-экономическом развитии разных регионов Единой Европы остаются значительными. Более того, разрыв между ними постоянно растет.

Очевидно, что пока еще не найден ответ на методологический вопрос о том, кто станет инициатором расширения юрисдикционной интеграции. Соответственно остается вопрос: будет ли эта интеграция охватывать все государства либо выборочно отдельные регионы и мегаполисы? Что означает “Единая Европа”: Европа государств? Регионов? Европа самоопределившихся муниципий? Эти все вопросы относятся к основной проблеме определения масштабов и инициатора сборки “каркасной структуры” для новых “культурно-экономических” сообществ.

В России государственная политика пространственного развития до сих пор никак не оформлена (деятельность отдельных органов в виде Совета по размещению производительных сил и т.п. кардинальным образом ситуацию не изменяет). Существующие ассоциации субъектов федерации ("Центральная Россия", "Большая Волга", "Северо-запад", "Северный Кавказ", "Черноземье", "Уральский регион", "Сибирское Соглашение", «Дальний Восток» и «Забайкалье») выполняют в основном функции совместного лоббирования принятия определенных решений на федеральном уровне и для управления строительством новых экономических регионов пока мало приспособлены. Может быть более плодотворным окажется деление страны на федеральные округа, которые смогут координировать реализацию трансрегиональных проектов. Может быть будущее за новым муниципальным строительством.

Новый “правящий класс”

Современные “культурно-экономические” регионы представляют собой систему без единого центра (в отличие от старых административных регионов). Очевидно, что когда речь идет о сообществе, в котором действует множество субъектов, объединяемых: а) общими культурными нормами (общей политической, организационной, бизнес-культурой и т.п.): б) общими инфраструктурами (они их совместно финансируют и развивают, а также являются потребителями продуктов этих инфраструктур); в) общей инновационной средой и направленностью на создание нового; г) общим “полем” знаний, общей технологией обработки, передачи и хранения информации; в) общими моральными ценностями и жизненными стилями (может быть это является самым важным объединяющим фактором). Тем более, что в обществе, стремящемся к постоянному обновлению, сделавшему из этого своеобразное соревнование (творческий турнир), «общее» не может быть застывшим каноном и не может директивно устанавливаться из одного центра.

Управление “культурно-экономическими” регионами в действительности осуществляется так называемым правящим классом [59] , т.е. теми, кто управляет созданием социальных норм и культурных моделей, обеспечивающих единство сообщества. Данный класс не является совокупностью людей, отобранных по месту жительства, образованию или профессии (хотя все названные факторы важны). Это – класс людей действующих, реально создающих культурные нормы и коды, реально внедряющих их в жизнь сообщества, а потому институционально организованных .

Институционализация достигается за счет того, что в обществе обустраиваются площадки «проектирования Будущего»  — места, где формируются и презентуются образы Будущего, где они закрепляются в социально одобряемых техниках поведения, где эти техники распространяются как образцы поведения (престижные практики жизни). Например, основной площадкой "проектирования Будущего" для США и тяготеющих к ним субъектов, помимо Федеральной резервной системы, осуществляющей валютное регулирование, выступает Нью-йоркская фондовая биржа. В сотнях тысяч осуществляемых на ней сделок с ценными бумагами американских и транснациональных корпораций кристаллизуется представление многих тысяч инвесторов о Будущем самих США и мира. Европа на базе более чем тридцати самостоятельных площадок торговли ценными бумагами в спешном порядке строит "Euronext" (альянс Парижской, Амстердамской, Брюссельской и Лиссабонской бирж) и конкурирующий проект "iX" (альянс Лондонской и Франкфурстской бирж). Институциональные инвесторы, консультанты и биржевые брокеры, другие многочисленные участники фондового рынка буквально играют на Будущее . Выигрывает тот, кто выдает наиболее точный прогноз развития, оценивает возможные пути и, главное, сроки изменений, а также предполагаемый «вес» для отдельных стран, их валют и ценных бумаг, отдельных отраслей и технологий, кампаний и товаров. Причем все это делается в соотношении с представлениями о динамике политических и социо-культурных процессов во всем мире.

А еще образ Будущего, создаваемый для наиболее развитых экономических регионов мира, формируется усилиями различных страховых, инвестиционных банков, рейтинговых агентств, венчурные фирмы и пр. [60] Они направляют инвестиции, оценивают риски, соотносят между собой различные сектора экономики и предприятия [61] .

В последнее время все большее значение в качестве институционализированных «проектировщиков Будущего» приобретают "стратегические сети" – организации между представителями официальных и частных структур, а также между представителями частного сектора, — как средство решения проблем, связанных с современной динамикой развития сообщества. Основная проблема, — найти стимулы для организации сотрудничества. Считается, что совместное действие двух факторов, происходящих перемен и возникающих при этом опасностей, может привести к появлению стимула для сотрудничества.

Институциональными площадками, на которых собираются «проектировщики Будущего», всегда выступают разного рода системы «высших лиг » — мест, где собираются лидеры общественного мнения и демонстрируются образцы достижений. Такими «лигами» могут быть различные образования: от учебных заведений, до разного рода конкурсов.

К сожалению, обследование Приволжского федерального округа зафиксировало дефицит "площадок проектирования Будущего", на которых бы действовали не представители старых административных структур, а действующие лица новой экономики и культуры.

В условиях едва ли не тотального отсутствия институтов, презентирующих образ Будущего, функцию "сборки" и представления этого образа берут на себя средства массовой информации . Их влияние на социальные процессы в рамках новых регионов столь велико, что владельцы СМИ захватывают положение высшего органа власти в новом экономическом пространстве и оказываются в силах конкурировать с административными органами. Формируется настоящая медиакратия .

Анализ информационного рынка в Приволжском федеральном округе показывает, что независимые от административных властей самоокупаемые средства массовой информации, охватывающие значительную аудиторию и образующие информационно-промышленное сообщество, существуют в крупных городах, претендующих на то, чтобы стать центрами новых «культурно-экономических» регионов (Самара, Пермь, примыкающие к ним Нижний Новгород, Ижевск). В остальных регионах СМИ большей частью контролируются административными органами и нередко прямо или косвенно ими финансируются.

Население «культурно-экономических» регионов

Население «культурно-экономических» регионов понятие скорее "виртуальное", чем реальное. В сообщество входят люди, зачастую живущие в разных населенных пунктах, разных регионах, иногда даже разных странах. Главное, что объединяет этих жителей, — то, что они используют одни и те же инфраструктуры, в первую очередь социально-культурные, информационно-инновационные, а также то, что при этом придерживаются общих культурных норм и ценностей. Место жительства имеет значение. Жительство в центре регионов приносит людям свои прибыли: больше предложений по работе и по выбору типа трудовой деятельности [62] ; более высокая заработная плата [63] ; концентрация социальных благ и облегченный доступ к ним; рост уровня образования населения; и т.п.

Принадлежность к новым экономическим регионам предполагает высокую мобильность [64] населения, свободное его перемещение вне зависимости от административных и даже государственных границ [65] . Эта мобильность окупается более высоким личным доходом, более разнообразным досугом и более престижным стилем жизни, хотя и приводит к ослаблению семейных связей, деперсонализации личностных отношений.

Проведенное исследование показало, что население новых «культурно-экономических» регионов формируется в основном в результате поколенческого сдвига , когда в активную социальную жизнь включается целый слой людей, настроенных на новаторское действие, желающих, а главное способных, освоить новые социальные практики и создающих для этого новые институты . Остальная часть жителей территории, включенной в культурно-экономический регион, преобразуется в его население, только если сможет извлечь «ренту места», т.е. получить работу, психологически адаптироваться к изменениям и пр. Даже в центре самых передовых экономических регионов весьма высока доля люмпенизированных слоев населения, живущих на территории этих регионов, но «выключенных» из их пространства.

Для перехода людей в новые экономические регионы должны быть открыты "окна" в виде снятия ограничений по географической мобильности (переход к новой системе расселения и новой жилищной политике, не предполагающей уже обязательную собственность семьи на квартиру, жилье), а также в виде возможности приобщения к новым видам и типам деятельности. Мобильность населения будет возрастать, если появятся мобильные виды капитала (например: сформируется рынок ценных бумаг, акций, игроками на котором будут выступать в том числе и мелкие инвесторы).

Очевидно, что для населения в переходный период к новой экономической регионализации, должна быть создана своеобразная "экспериментальная площадка" [66] . Поскольку никто не знает, какие способы поведения позволяют преуспеть в жизни (старые не работают, новые еще не являются очевидными), постольку должна быть создана возможность найти и практически проверить новые жизненные практики в экспериментальном порядке. Ранее такой "площадкой" для экспериментального освоения новых жизненных практик в России были новые, ранее неосвоенные, территории (своего рода "дикая степь"). Для строительства новых экономических регионов при дефиците ресурсов "экспериментальные площадки" как колонизация новых неосвоенных территорий становятся слишком разорительными. Возможно, что "экспериментальными площадками" могут выступить сфера образования, профессиональной переподготовки, срочная служба в вооруженных силах и т.п. Главной же подобной площадкой могло бы стать информационное пространство, "виртуальная телевизионная картинка".

Для формирования культурных (а не административно-интегрированных (!)) сообществ просто необходим высокий уровень лояльности людей по отношению друг к другу, названный американским социологом Ф. Фукуямой «доверием». Строительство новых «культурно-экономических» регионов на территории России в этом аспекте можно

Прогноз: экономическая регионализация — источник новых социокультурных противоречий

Главной проблемой нового регионального строительства государства является то, что невозможно преобразовать старые «административные» регионы в новые «культурно-экономические» . Оборотной стороной этой проблемы является невозможность "переселения" всего населения страны в новые экономические регионы. "Административные" и «культурно-экономические» регионы и далее будут существовать параллельно, конкурируя между собой за право управлять природными ресурсами, активностью людей, соперничая в определении направлений развития общества. Поэтому есть все основания утверждать, что процесс экономической регионализации станет в ближайшие годы чуть ли не основным источником социальных противоречий и конфликтов в России. Причем многие из этих противоречий и конфликтов будут новыми для страны, их появление способно предъявить серьезный вызов устойчивости консервативного государственного управления, не рассчитанного на урегулирование новых социальных конфликтов.

Пространственные противоречия

Прежде всего, это — противоречия между субъектами федерации, муниципальными образованиями, за право стать центрами новых «культурно-экономических» регионов. Данные противоречия будут выражаться в борьбе за распределение бюджетных трансфертов, за "осаждение" на своей территории центров мобильных культурно-экономических сообществ, за создание наиболее выгодных условий для функционирования этих центров. Подстраивание под запросы новых мобильных регионов каждый раз будет ставить под вопрос сохранение солидарности территориальных сообществ, так как будет выражаться в снижении объема обременения для мобильных капиталов [69] , в увеличении бюджетных затрат на создание инфраструктуры для бизнеса. Субъекты федерации и муниципальные образования будут и дальше терять традиционную «административную ренту» (налоговые платежи, плату за лицензии и пр.) по мере «виртуализации» социальных процессов, перевода их в экстерриториальную информационную форму [70] .

Получать же обременения с постиндустриального сектора общества органы власти старых «административных» регионов пока еще не научились. Более того, за получение этих обременений данные регионы должны почти неизбежно вступить в конкуренцию с новыми культурно-экономическими сообществами.

При известных условиях пространственные противоречия могут дорасти до противоречий между богатыми регионами — центрами локализации новых экономических сообществ — и государством в целом. Последнее несет ответственность за жизнь всех граждан России, включая жителей "административных" регионов. Естественно, что "донором" средств для этого должны выступать "богатые" регионы. Очевидно, что они будут сопротивляться изъятию этих средств. Тактикой "богатых" регионов будет либо косвенное воздействие на федеральное Правительство и навязывание своих интересов [71] , даже если они идут вразрез с национальными интересами, либо оспаривание национального суверенитета, попытка превратиться в новые государства [72] .

В свою очередь «бедные» регионы, их органы управления вполне способны выступить основным противником глобализации внутри страны и организовать сопротивление ее наступлению, используя в первую очередь средства политического давления на федеральное Правительство.

Итак, пространственные противоречия, вызванные новой кульурно-экономической регионализацией, могут принять следующие формы: 1) противоречия между муниципальными образованиями и субъектами федерации за право стать площадкой для «сборки» новых «культурно-экономических» регионов; 2) противоречия внутри новых регионов «центр-периферия»; 3) противоречия между «бедными» и «богатыми» субъектами федерации; 4) противоречия между субъектами федерации и ее центром в зависимости от реализуемой последними концепции региональной политики; 5) противоречия между российскими регионами и глобальным миром.

Структурные противоречия в экономике

Очевидно, что и дальше в стране будет происходить выделение секторов, отраслей и технологических комплексов в экономике, которые способны стать ядром формирования новых экономических сообществ. Это с неизбежностью повлечет за собой перераспределение в пользу «новой индустрии» (постиндустриального сектора) инвестиций, прибылей, человеческого капитала, материальных ресурсов, клиентов и т.д. Естественно, что эти производственные комплексы будут вступать в конкуренцию со старой индустрией, старыми хозяйственными комплексами.

До 1950-х годов большинство прямых иностранных инвестиций концентрировалось в первичном секторе. Но уже к 1970-м годам они составляли только 22,7%. Во вторичный сектор направлялось примерно 45%, в третичный сектор – более 31% от общего объема мировых прямых иностранных инвестиций. В 1999 году прямые иностранные инвестиции распределялись следующим образом: в сфере услуг – 53,6%, в промышленном производстве – 37,4% (данные приведены М. Кастельсом).

Основным полем борьбы станет общественное сознание , поскольку различия между «административными» и «культурно-экономическими» сообществами лишь во вторую очередь техническое, а в первую – культурное, точнее культурно-технологическое (что считать ценностью, какой путь развития выбирать, каких норм придерживаться в жизни). Темами, которые уже сейчас «озвучивают» представители партии «сопротивления глобализации», в России являются темы уникальности пути страны (региона), равномерного развития всех регионов, ожидания того, когда пригодятся накопленные в предыдущий индустриальный цикл развития «ресурсы», обида на то, что они «почему-то» перестали считаться таковыми сейчас и т.п.

В экономической, культурной и политической борьбе два типа сообществ («административные» и «культурно-экономические») прибегать к помощи своих союзников. С одной стороны , в борьбу будут вовлекаться органы власти "административных" регионов. Они будут подталкиваться к противодействию наступлению экономических регионов в виде введения тарифных барьеров, ограничению передвижения товаров и финансов, иногда акционерного капитала, борьбе с нерезидентами и пр. С другой стороны , новые регионы будут усиливать свои конкурентные преимущества, ускользая из-под юрисдикции недружественных административных властей ("бегство капитала"), формируя благополучную информационную среду. Они превратятся во влиятельную медиакратию, используя СМИ как союзника в борьбе со старыми порядками, в формировании нового стиля жизни и подготовке потребительского спроса под собственную продукцию. Очевидно, что экономические регионы и дальше будут прибегать к "покупке" выборов, финансовому диктату и пр.

Противоречия внутри системы государственного управления

Прежде всего, это — противоречия между традиционными властными полномочиями государства и новым методами управления обществом [73] . Уже ясно, что управление новыми экономическими регионами не сводится к некой функции, выполняемой официальными административными органами, а является сложным групповым действием, в котором участвуют как представители государственных структур, так и целевые группы, а также отдельные лица. Однако механизмы такого управления практически отсутствуют .

Стремясь совершить переход к постиндустриальному обществу, российское государство (и органы управления «административных» регионов тоже), прибегают в основном к техническим решениям, выработанным в индустриальную эпоху (управление налогами, регистрационные порядки, централизованные инвестиции, социальный патронаж и пр.). Однако культурный разрыв, переход к «культурно-экономическим» регионам должен совершиться в первую очередь в сфере культуры и с использованием гуманитарных технологий (технологий инноваций, развития общественных связей, установления доверия в обществе и стимулирования кооперационной деятельности, и т.д.). Государство, органы власти должны зафиксировать новые «культурно-экономические сообщества и научиться взаимодействовать с ними.

Сейчас же, чуть ли не единственной освоенной техникой государственного управления, деятельностью акторов новой экономики и новой культуры можно считать неформальные поручения и протекционизм, которые раздаются и оказываются государственными структурами разного рода трансрегиональным интегрированным группам бизнеса или культурным сообществам. Результат — ощущение беспомощности государства . Оно оказывается не в состоянии даже "измерить" происходящие изменения, так как оперирует устаревшей отчетностью , статистикой, показатели которой заимствованы из прошлой (!) индустриальной эпохи . В лучшем случае недостаток новых механизмов управления восполняется копированием западных образцов, механическим перенесением их на российскую почву в виде разного рода "реформ" и т.п. Управление, в силу этого, становится имитационным , а новые институты подменяются пустыми «оболочками », маскируемыми под новации, а на деле, наполняемыми старым содержанием.

Особой группой противоречий внутри системы государственного управления, вызываемой новой культурно-экономической регионализацией России может стать противоречие между органами власти и населением переживающих кризис и «свертывание» «административных регионов». Сужение зоны ответственности и утрата политического «веса» органами власти этих регионов вполне способны привести к формированию двух своеобразных «растяжек»:

1. «власть — население», когда власть «стягивает» на себя все ресурсы и прибыли сообщества или их большую часть и при этом минимизирует свою ответственность за жизнь сообщества, а население вынуждено компенсировать убытки протекционистского управления, получая максимальную ответственность за состояние дел на территории;

2. «власть — население», когда для власти в административно-интегрированном сообществе не действуют формальные нормы [74] .

Подобного рода противоречия могут буквально «отравлять» жизнь государства, порождая сильнейший кризис доверия к нему.

Противоречие внутри системы государственного управления могут выражаться в соперничестве различных управленческих элит — представителей административной системы (традиционные бюрократы, протекционистски настроенные служащие) и так называемых "транснациональных" бюрократов, в большей степени представляющих не национальные и территориальные интересы, а интересы мобильных капиталов, а значить, мобильных экономических регионов.

Противоречия между различными группами сограждан — жителями старых "административных" регионов и жителями новых экономических регионов, членами новых экономических сообществ

Это противоречие не столько связано с местом жительства, хотя место жительства также является способом получения своего рода "ренты места" (возможность встроиться в новые хозяйственные цепочки, получить современное образование, доступ к социальным благам, отвечающим современному стилю жизни). Оно скорее является противоречием профессиональным , стилевым , противоречием по способам институционализации хозяйственной деятельности (выбор места работы, природа производственных институтов и пр.) [75] .

Делая явственным отставание в скорости социальных изменений между административно-интегрированными и культурно-экономическими сообществами, приписывая престижность новому, экономическая регионализация ввергает в стресс ту часть населения, которая по каким-то причинам не попала в состав "жителей" нового экономического региона. Новые ценности и престижные стили поведения уже явлены (в первую очередь через средства массовой информации, через массовую культуру и образование), отчасти обозначены территориальные площадки их локализации, а доступ к этим ценностям и образу жизни недоступен в силу низкой социальной и пространственной мобильности большей части населения [76] . Очевидно предположить, что реакция такого населения на происходящие социальные изменения может быть различной: от депрессии и деградации [77] до политического сопротивления , выливающегося в особые формы реагирования и манифестации политических интересов — коммунистическое и профсоюзное движения, защищающие отсталые секторы индустрии и требующие тем самым консервации ситуации с развитием , и т.д. [78]

Проведенные в ПФО качественные исследования общественного мнения показали, что потерявшее ориентиры население, не способное в силу разного рода причин освоить новые практики поведения, требуемые экономическими регионами, нуждается в своего рода гуманитарной интервенции [79] . Последняя необходима для того, чтобы переструктурировать смысловое поле, в котором живут люди, открыть новые для них социальные практики , обеспечивающие конкурентоспособность в современном мире.

В то же время внутреннюю противоречивость своего положения ощущают не только рядовые жители новых «культурно-экономических» регионов, но и те, кого можно назвать их "строителями", т.е. новый правящий класс. Демонстрируемые им новые практики повседневной жизни до сих пор не имеют однозначной оценки . Владение собственностью, образование, профессиональная принадлежность до сих пор не являются признаками, фиксирующими принадлежность к строителям новых регионов. Поэтому предпочтение отдается принадлежности к крупным интегрированным бизнес-группам, месту жительства, а особенно определенному типу престижного потребления, подкрепленному "картинками" в средствах массовой информации [80] . Однако это все означает, что «строители» плохо ориентируются в социальном пространстве, склонны копировать чужие образцы поведения, нежели создавать свои собственные, также умножают «оболочки» , жертвуя содержанием.

Таким образом, противоречия в сфере социальной адаптации к наступающей экономической регионализации выражаются: а) в кризисе социальных статусов; б) в ограниченности числа "строителей" экономических регионов, способных вовлекать достаточно большое количество людей в состав новых экономических сообществ; в) в высоком уровне недоверия, мешающем людям соорганизовываться, выступать в качестве тех, кто переструктурирует пространство хозяйственной и социальной жизни [81] ; и пр.

Противоречия между новыми «культурно-экономическими» регионами России и глобальным миром

Никто не даст гарантии, что центры все центры новых экономических регионов будут обязательно находиться на территории России. Она сама при известных условиях может выступить, если уже не выступает, старым «административным» регионом в масштабах всего мира. Очевидно, что глобальный мир не всегда будет дружественно настроен к созданию новых «культурно-экономических» регионов на территории России. Есть все основания считать, что экономическая регионализация страны будет идти под сильнейшим воздействием глобального мира. Последний, через действия транснациональных корпораций, международных публичных и частных организаций, через активное управление информационной средой (от рейтингов до публикаций в СМИ) будет пытаться сформировать экономическое пространство России наиболее выгодным для себя образом.

Следует отметить, что речь не идет о согласованной позиции, занимаемой всеми без исключения субъектами глобализации. Каждый из них действует в своих интересах и не обязательно недружественно настроен к России. Речь идет о конкуренции самих «культурно-экономических» регионов. Те из них, что уже закрепились на карте глобального мира вне российских пределов, удерживая лидерство, будут вынуждены препятствовать формированию и усилению конкурентов. Причем поскольку лидерство в конкуренции обеспечивается в первую очередь культурным первенством, постольку можно ожидать, что между Россией и постиндустриальными сообществами будут воздвигаться прежде всего культурные барьеры , а способом дискриминации будет избрано «этическое» давление (обвинение в несоответствии общепринятым культурным стандартам и подозрение, что это несоответствие является злоумышленным ) [82] .

Сопротивление новой регионализации России

Сказанное позволяет сделать вывод, что строительство новых «культурно-экономических» регионов и "свертывание" старых административно-интегрированных сообществ вызовет своеобразное реактивное сопротивление изменениям :

а) политических "луддитов", "патриотического лобби", защищающего старую индустрию, например, ВПК и пр.;

б) административных элит субъектов федерации, муниципальных образований, не сумевших или не захотевших встроиться в новые экономические регионы;

в) экономических субъектов, уже встроившихся в новые экономические регионы, но уже за пределами России (так называемый «бунт богатых»);

г) неадаптивного населения;

д) представителей старой системы управления федерального центра;

е) представителей глобального мира — конкурентов новых российских экономических регионов.

Государственное управление новой регионализацией

В новом региональном строительстве выделятся три группы акторов и три группы стратегий, которые государство может поддерживать или противодействовать им, но уж во всяком случае, влиять на их реализацию и управлять тем самым процессом:

1. Стратегии экономических игроков , создающих пространство новых экономических регионов. Прежде всего, это — стратегии гуманитарного проектирования, имущественно-корпоративные и финансовые, так как именно они несут в себе образ Будущего и определяют развитие.

2. Стратегии населенных пунктов , территорий по включению их в новые экономические регионы. Прежде всего, это — стратегии городов или городских конгломератов.

3. Стратегии населения – стратегии адаптации к социальным изменениям, освоения инновационных техник поведения.

В соответствии с этим в государственной региональной политике российского государства, федерального центра должны быть выделены три новых блока:

1. Стимулирование строительства на территории страны новых экономических регионов.

2. Политика в отношении «административных» регионов (субъектов федерации и муниципальных образований).

3. Политика в отношении населения.

Основываясь на положения настоящего доклада, можно предположить, что в основу государственной региональной политики (политики пространственного развития) России могут быть включены следующие положения:

1. Строительство новых «культурно-экономических» регионов должно начинаться с создания площадки для их прикрепления к территории страны, т.е. с создания необходимых для этого инфраструктур.

2. При строительстве инфраструктур должен применяться принцип «пакетной сборки»: для определенных «культурно-экономических» регионов формируется собственный «пакет», который локализуется на определенных территориях.

3. Должен быть выбран «каркас», «несущая конструкция», на которой собираются инфраструктуры. Судя по всему, этим «каркасом» для локализации на территории России центров мобильных «культурно-экономических» регионов должны стать не субъекты федерации, не площадки отдельных промышленных предприятий, пусть даже и самых крупных, не отрасли и даже не федеральные округа, а крупные города, в первую очередь мегаполисы (Москва и Санкт-Петербург). Соответственно при решении о государственной поддержке тех или иных инвестиционных программ в качестве форвардных должны выбираться проекты городских сообществ (развитие, основанное на форвардных городских проектах).

4. Необходимо признать, что общим вектором развития для глобализирующегося мира стал вектор движения к постиндустриальному обществу, что регионы, в которых данное общество воплощается, основаны на определенном типе культуры. Поэтому если Россия намеревается строить на своей территории новые «культурно-экономические» регионы, она должна использовать для этого в первую очередь гуманитарные технологии. Технологический выигрыш в конкуренции с подобными регионами, локализованными на территории других стран, будет достигнут в том случае, если Россия создаст и применит новые гуманитарные технологии – технологии организации социальной активности людей, технологии соорганизации.

5. Создание новых «культурно-экономических» регионов не должно рассматриваться как отраслевой либо территориальный проект. Речь идет не о размещении производственных фондов на определенном географическом ландшафте, а о создании культурных сообществ. Не является созданием постиндустриального культурно-экономического сообщества строительство крупного предприятия (градообразующего) с фабрично-заводским поселением при нем. Точно также не ведет к созданию подобного сообщества реализация какого-либо изолированно взятого технического проекта. Не является «вписыванием» в глобальный мир в качестве самостоятельных «культурно-экономических» сообществ развитие отдельных отраслей и технологических комплексов и развитие экспорта. Это может быть всего лишь локализация на российской территории «сырьевых» звеньев чужих технологических цепочек, а в рамках пространственного подхода – локализация периферийных зон чужих «культурно-экономических» регионов. Создание же собственных новых экономических регионов всегда будет происходить в результате реализации комплексных культурно-гуманитарных проектов.

6. Культурно-гуманитарные проекты связаны с формирование новой системы ценностей (мотивации к определенному типу поведения и в первую очередь к продолжению рода и к труду), новых культурных норм, кодов, а также способов коммуникации в обществе. Критерием успешности данных проектов должны рассматриваться повышение уровня доверия в обществе и удлинения кооперационных цепочек действия.

7. В обществе должны быть институционально отстроены новые «площадки проектирования Будущего» (фондовый рынок, рейтинговые агентства, система институциональных инвесторов, система "высших лиг" для разработчиков новых производственных технологий и практик жизни и пр.). " Площадка проектирования Будущего" должна стать органом управления развитием страны в условиях существования в обществе разных центров управления и систем ценностей.

8. Строительство новых «культурно-экономических» регионов может быть реализовано лишь в том случае, если будут «раскрыты» ныне сложившиеся и являющиеся контрпродуктивными цепочки активности людей. Для строительства нового должен быть получен «строительный материал», а им может стать только ныне связанная старыми формами и институтами активность людей. Последним должны быть открыты «окна перехода» в новые экономические регионы, причем «окна перехода», отстроенные институционально. Иными словами, новое всегда проявляется как формирование новых институтов. Другой характеристикой укоренения этого «нового» в деятельности людей является то, что оно наступает фронтально, как освоение новой организационной, политической, бизнес-культуры. Раскрытие «окон перехода» населения культуры в новые «культурно-экономические» регионы невозможно без осуществления «социальной интервенции».

9. Без раскрытия уже сложившихся цепочек активности любые институциональные новации будут всего лишь имитацией и созданием новых «оболочек» для старого содержания.

10. Целью и показателем пространственного развития страны, государственных и муниципальных образований должна стать концентрация на территории человеческого капитала. Старая система статистических показателей должна быть существенно реформирована.

11. В обществе должны быть созданы «зоны для эксперимента», в которых люди смогут апробировать новые социальные практики, не совершая радикального отказа от сложившихся типов действия. Это — страховка общества на переходный период.

12. Осознанная социально-демографическая политика (демографическая политика как способ управления проектированием и строительством Будущего). Старение населения и его уменьшение должно рассматриваться как еще одна серьезная угроза переходу к новой культурно-экономической регионализации России и постиндустриальной экономике. Меняется характер спроса со стороны населения на экономических рынках, подвергаются «склерозу» образы Будущего. Таким образом, социально-демографическая политика (включая образовательную, профессиональную и пр. составляющие) должна быть ориентирована на быстрый карьерный рост нового поколения.

13. Необходимо отказаться от унаследованных от советской индустриализации принципов региональной политики Российского государства, а именно: а) рассмотрения «выравнивания социально-экономического развития регионов» как безусловного блага для страны и как оправдания для уравнительного перераспределения ресурсов внутри нее; б) понимания «комплексности развития» как самодостаточности территориально обособленных административно-интегрированных сообществ; в) проектирования развития, когда субъектами выступают территории, а не сообщества; г) представления о территории как о безусловной ценности, точнее, о социально-экономическом росте как индустриальном освоении естественной природной среды.

14. На субъекты федерации, учитывая возрастающее различие в скорости социальных изменений на разных территориях страны, может быть возложена задача «арьергардного» удерживания территории, хозяйства и населения в «административных» регионах.

15. Для того чтобы центры новых экономических регионов локализовались на территории страны, она должна выступить в рамке глобального мира как самостоятельное культурное сообщество, ценности и нормы поведения которого «вписаны» в формирующийся политический, социальный и экономический ландшафт данного мира. Главной задачей внешней политики России должна быть задача культурного признания, а также обеспечения конкурентоспособности российских «культурно-экономических» регионов (а не «сырьевых хвостов» чужих технологических цепочек (!)) в глобальной культуре и глобальной экономике. Российские ценности должны стать легко конвертируемыми в мировые.

16. Есть все основания рассматривать создание «русского мира» в качестве одного из основных направлений преодоления российскими «культурно-экономическими» регионами территориальной замкнутости в рамках страны.

* * *

Новая экономическая регионализация России уже началась. В ее ходе неизбежно будет переструктурировано политическое, экономическое и социо-культурное пространство страны. Государство должно быть готово изменить собственную политику развития, освоить новые практики управления.


1 Для характеристики различий пространств, установления между ними границ нередко используется термин "локализация". Однако, в содержании последнего внимание акцентируется на самоопределении и активном участии населения в принятии государственных решений (На пороге XXI века. Доклад о мировом развитии 1999/2000 года. М.: Весь мир; Всемирный банк, 2000). В настоящем докладе речь ведется о новой регионализации, которая зачастую осуществляется при минимальном участии государства и нередко выходит за пределы государственных и административных границ. Поэтому в дальнейшем при описании пространственного структурирования процесса, выделения в пространстве экономических, политических и социо-культурных сообществ, будет использоваться термин "регионализация". Соответственно, “регион” — это не пространственно ограниченная форма территориальной характеристики чего-то более крупного и обширного, а самостоятельное пространственно локализованное сообщество, основанное, с одной стороны, на единстве политической, организационной и бизнес-культуры, с другой стороны, имеющий единую экономическую базу в виде кластеров взаимосвязанных и/или взаимодополняющих хозяйственных деятельностей.

2 Эксперты отмечают, что в России практически отсутствуют так называемые обыденные (исторические, венакулярные) районы (Мещера, Поморье и некоторые другие). Российские регионы имеют государственно-административные границы. Поэтому последние так изменчивы, так “привязаны” к административно назначенному их центру — городу. Статус региона определяется статусом “государственно уполномоченного” на выполнение определенных функций административного центра. Поэтому же подчеркивается, что для русской культуры характерна пониженная реакция на географическое пространство (так называемая “аспатильность”), “равнодушие к месту и границам”, что именно государственные границы определяли пределы самоорганизации россиянами своей жизни в пространстве.

[3] Среди этих инструментов в первую очередь необходимо выделить приватизацию. Предприятия были приватизированы таким образом, что большая часть акций, к тому же дисперсно-рассеянных, оказалось на руках у членов трудовых коллективов. Последние, будучи в силу разного рода причин лишенными социальной мобильности, оказались в полной юрисдикции административных органов, контролирующих соответствующие территории проживания. Базой для административно-политической регионализации стала государственная реформа, в результате которой, с одной стороны, края, области, автономные образования получили государственно-правовую самостоятельность как субъекты федерации, с другой – стало возможным участие высших должностных лиц субъектов федерации в работе общефедерального парламента и оформление их в виде очень мощной группы давления на федеральную власть.

[4] “Юрисдикционная интеграция” — термин, предложенный известным американским экономистом и политологом М. Олсоном для обозначения государственно-политической основы экономического роста. Суть процессов, которые обозначаются этим термином, заключается в снятии барьеров для культурного и экономического взаимодействия различных субъектов, для образования единого в экономическом, политическом и культурном отношении территориального сообщества. Расширение зоны юрисдикции зачастую приводит к увеличению “зоны взаимодействия” и числа контактирующих субъектов, а потому ведет к усложнению социальной жизни и экономическому росту (См.: Олсон М. Возвышение и упадок народов. Экономический рост, стагфляция, социальный склероз. Новосибирск: ЭКОР, 1998). Если следовать теории М. Олсона, то уменьшение зоны “юридической интеграции” в России в 1990-е годы, а точнее, дробление этой зоны на 89 полусамостоятельных “юрисдикционно-интегрированных сегментов”, должно вести страну к экономической депрессии, хотя и будет означать переструктурирование политических, экономических, культурных процессов и отношений внутри каждого из этих “сегментов”.

[5] Обычно в литературе, посвященной региональному развитию России, понятия "территория", "регион" и "региональная система" употребляются как тождественные с явным преобладанием в содержании "административной составляющей": "Территорией мы называем, — пишут сотрудники Института системного анализа РАН В.Н. Лексин и А.Н. Швецов, — определенную часть социального (в первую очередь, населения), природного (в том числе природно-ресурсного и экологического), экономического, инфраструктурного, культурно-исторического и, наконец, собственно пространственного потенциала государства, которая находится в юрисдикции субфедеральных или местных (муниципальных) органов власти" (СМ.: Лексин В.Н., Швецов А.Н. Государство и регионы: Теория и практика государственного регулирования территориального развития. — М.: УРСС, 1999. С. 24 и сл.).

[6] Термин "административных" здесь употребляется в условном смысле, т.е. централизованно управляемых, выступающих как особое дисциплинарное пространство, границы которого, в том числе и границы деятельности в нем субъектов, задаются в первую очередь органами государственного управления.

[7] В связи с этим представляет интерес описание иерархии фактических, а не формально-юридических прав на управление, созданными в результате приватизации акционерными обществами, данное Я.Ш. Паппэ в его исследовании российских интегрированных бизнес-групп: "Помимо формальных собственников для любого российского предприятия существует, как минимум, две категории обладателей фактических прав собственности. Это — инсайдеры (под которыми мы здесь понимаем не только внутренний менеджмент, но и иные влиятельные локальные группировки) и исполнительная власть (в зависимости от размера предприятия — городская, региональная или федеральная). Только устойчивое равновесие в этом "треугольнике сил" (или "многоугольнике", если существуют и иные влиятельные субъекты) обеспечивает ИБГ-собственнику действительно прочный и эффективный контроль над предприятием, а самому предприятию — возможности для развития. «В случае конфликта любая из сторон в настоящее время, как правило, проигрывает коалиции двух других» (Паппэ Я.Ш. Олигархи: экономическая хроника, 1992-2000. М.: ГУ-ВШЭ, 2000. С. 49). Заметим, что история постприватизационного существования многих предприятий показала, что исполнительная власть оказалась "сильным игроком", а работники, ставшие акционерами, — "игроками минорными", фактически, неспособными реально влиять на управление предприятием или стратегически действовать на фондовом рынке.

[8] По данным Поволжской окружной инспекции Главного контрольного управления Президента РФ бюджетные потери Чувашии от невозврата ссуд, выданных под гарантии исполнительной власти только за 1995-1996 гг. составили 34,9 млн. рублей. Нижегородская областная администрация выдала в 1997-1998 гг. гарантии хозяйствующим субъектам по кредитам на сумму 2339 млн. Рублей, простроченная задолженность по которым на 1.01.2000 г. составила 250 млн. рублей.

[9] Система управления экономикой стала строиться как система "личных уний и неформальных контрактов". Личные унии строятся в виде расстановки на руководящие посты лично преданных государственным администраторам лиц. Зачастую такими "лично преданными" выступают ближайшие родственники руководителей тех или иных государственно-административных регионов. На этой базе формируются относительно замкнутые административно-хозяйственные кланы, получающие различные государственные преференции и осваивающие большую часть бюджетных подрядов. По крайней мере, в большинстве субъектов федерации, входящих в ПФО ближайшие родственники руководителей этих регионов занимаются крупным бизнесом. Причем, как правило, их успехи в бизнесе по временным рамкам коррелируют со временем пребывания родственников на руководящих должностях в системе государственного управления, а бизнес, так или иначе, связан с использованием государственных ресурсов или полномочий (как в случае с лицензированием хозяйственной деятельности): торговля сельхозпродуктами с использованием "товарных кредитов" и т.п.; оптовая и розничная торговля нефтепродуктами; дорожное строительство; деятельность кредитно-финансовых институтов; энергетика; связь; и пр. На сегодняшний день семьи руководителей субъектов федерации являются одними из самых крупных собственников и экономически влиятельных кланов в своих регионах. Помимо "личных уний" как продолжения семейных связей в регионах формируются своеобразные административно-экономические "комитеты", обеспечивающие ведение бизнеса при властно-административной поддержке и образованные по принципу "землячества", общего производственного прошлого и т.п. Такие "комитеты" один из экспертов назвал "административными тейпами". Описание того, как за счет управления связями внутри "административного тейпа" выстраивается система регионального руководства, регулярно публикуются разного рода аналитическими центрами (См.: Башкирия // Межэтнические отношения и конфликты в постсоветских государствах: Ежегодный доклад, 1999 г. / Ред. В.А. Тишуов, Е.И. Филиппов; Сеть этнологического мониторинга и раннего предупреждения конфликтов. Центр по изучению и урегулированию конфликтов этнологии и антропологии РАН. М., 2000). Система "контрактаций" выражается в заключение своеобразных альянсов между властью и крупными корпорациями, результатом которых является, с одной стороны, информационная, финансовая и организационная поддержка со стороны данных корпораций, с другой стороны, предоставление им льгот и преимуществ. Наиболее ярко такие "контракты" проявляются при оказании поддержки во время выборов глав субъектов федерации (наиболее "сильными игроками" на политическом поле в регионе являются такие ИБГ, как "ЛУКОЙЛ", "ЮКОС", "Интеррос", "Сибирский алюминий", РАО "ЕЭС России", РАО "Газпром"). Случаи делегирования ИБГ своих представителей в исполнительные и представительные органы субъектов федерации имеют место практически во всех регионах ПФО.

[10] В Татарстане жителям республики помимо российских ваучеров раздали собственные именные приватизационные чеки, предоставили бюджетникам, пенсионерам и инвалидам право бесплатно или на льготных условиях приобретать акции приватизируемых республиканских предприятий. Кроме того, ввели трехлетний мораторий на право продажи данных предприятий и пр. Нет нужды дополнительно обосновывать, что эти действия не способствовали приходу в республику крупных институциональных инвесторов из-за ее пределов, обеспечивая скупку акций "своими". Так, скупка акций АО "Нижнекамскнефтехим", по сообщениям в прессе, была проведена республиканскими резидентами, которые стали аффилированными с республиканским руководством организациями ("Татнефть" и т.п.). Аналогичный пример можно привести и по Башкортостану. В марте 2000 года руководство "Социнвестбанка" (второй по масштабам в Башкирии) обратилось к главе ЦБ РФ В. Геращенко с просьбой предотвратить создание в Башкортостане Национальным Банком Башкортостана принудительного объединения ряда конкурентоспособных банков республики, обрабатывающих примерно 70% финансовых потоков республики, что должно было привести к монополизации финансового рынка и усилению государственного вмешательства в кредитно-финансовую сферу.

[11] Так была построена больница в Ульяновске.

[12] Такое распределение прибылей и убытков характерно не только для ПФО, но и для других федеральных округов. Например, псковское государственное унитарное предприятие “Псковалко”, являющееся единственным производителем ликероводочной продукции в округе, является планово-дотационным, дотируется из бюджета (!), и не приносит налоговых поступлений в бюджет области.

[13] Один из наиболее известных идеологов перехода России к мобилизационной экономике и созданию “государственно уполномоченного капитала” бывший “алюминиевый магнат” Л. Черной заявляет следующее: “... Бесспорной является решающая экономическая роль государства в ситуациях военных и предвоенных, когда речь начинает идти уже не о преодолении кризисных тенденций, а о вопросе “быть или не быть”. Для ответа на вызовы такого масштаба государство обязательно усиливает все свои регулирующие механизмы, и экономические — в первую очередь. Причем неважно, о каком типе экономики идет речь — план, рынок, смешанные модели. Реализуется МОБИЛИЗАЦИОННАЯ экономика, то есть используются все необходимые способы форсированной концентрации сил, активности и ресурсов на необходимых стратегических направлениях. И направления эти определяет государство. Поскольку ситуация в России и в мире не просто кризисная, а предвоенная, без мобилизационной экономики нам не обойтись. Поскольку попытка денационализации и возврата к чистым планово-распределительным экономическим механизмам в России уже невозможна (она неизбежно скачком повысит уровень социально-политической кризисности и взорвет страну), то единственно возможным типом мобилизационной экономики, способным решить проблему, является мобилизационный государственный капитализм” (Черной Л. На раскачку времени нет! М., 1999. С. 20-21).

[14] В некоторых субъектах федерации, такой “контроль” охватывает даже распределение мест для уличной торговли. Таким образом, осуществляется своеобразная тотальная мобилизация экономики, а так называемый “государственно уполномоченный капитал” представляют даже киоскеры и владельцы шиномонтажных мастерских.

[15] “Каналом”, связывающим “административный” регион с федеральным центром является канал административно-политический — так называемая “вертикаль исполнительной власти”. Интересно, что эксперты из США, организовывавшие региональную и муниципальную реформу в Италии в 1970-1980-е годы, также столкнулись с “зонтичными структурами” в итальянских провинциях, эти структуры также “крепились” к общенациональному центру, но вот доминирующим каналом связи региона и центра был “политический” — через депутатов итальянского парламента, заключающих патронажные сделки с местными элитами (Р. Патнэм, Чтобы демократия сработала: Гражданские традиции в современной Италии. М.: Ad Marginem, 1996. С. 31-35). “Зонтичная структура” в целом и традиционные “каналы” поддержки извне очень устойчивы и выдерживают весьма большие нагрузки. В Италии доминирование “политического канала” связи провинций и общенационального центра пережило централизацию государственного устройства, когда провинциями управляли назначаемые из Рима префекты в период до Второй мировой войны, переход к демократическому самоуправлению регионов и муниципий по конституции 1948 года, наконец, реформы 1970-1980-х годов.

[16] В ходе экспертного обследования регионов ПФО было установлено, что для многих из них поддержка (финансовая, организационная, политическая) является чуть не решающим фактором выживания. В Северо-западном федеральном округе эксперты приводят пример с “инвестиционным бумом” в Новгородской области. Во многом он оплачен федеральным центром, так как основным стимулом для инвесторов является освобождение от уплаты местных налогов, а выпадающие доходы областного бюджета компенсировались до 2000-го года трансфертами из федерального бюджета.

[17] Один из самых известных немецких конституционалистов К. Шмитт отметил, что содержание понятия “суверенитет” в ХХ веке изменилось. Суверенитет сейчас — это монопольное право последнего решения в случае возникновения правовой коллизии. Политически суверенен тот, кто вправе поступить вопреки конституции, скорректировать ее (К. Шмитт, Политическая теология. М.: Канон-Пресс-Ц, 2000. С. 26, 31 и сл.). Соответственно, “суверенность” “административных” регионов в России в 1990-е годы проявилось в фактическом обладании индивидуально-правовыми актами органов управления субъектов федерации и региональным законодательством более высокой юридической силой, чем формально более значимое федеральное законодательство.

[18] Контролируются не только действия политических и хозяйствующих субъектов, но и деятельность в сфере культуры. Например, в Ульяновске сохранились административные “худсоветы”, “принимающие” театральные постановки. Нередки запреты выступлений в городах тех или иных артистов и художественных коллективов, как не отвечающих представлениям чиновников о нравственности, эстетике или политической корректности (запрет выступления в Ульяновске группы “Чайф” и т.п.).

[19] Одним из самых распространенных сюжетов, пересказанных в интервью экспертов с мест, является сюжет "бегства предприятий", их перерегистрация за пределами региона при формировании конфликтных отношений собственников данных предприятий с высшими должностными лицами субъектов федерации (Ульяновская обл., республики Марий Эл, Мордовия и пр.).

[20] Опросы общественного мнения и экспертные интервью, проводившиеся в различных регионах ПФО ЦСИ (Нижний Новгород), Центром региональных и прикладных исследований (Москва), региональные рейтинги "влиятельности" (Самара) и др., регулярно фиксируют тот факт, что самым "влиятельным лицом" в субъекте федерации является глава исполнительной власти. Во многих регионах созданы региональные политические организации, поддерживающие руководителей органов государственной власти. Они "перемещаются" вместе с данным должностным лицом из одного федерального партийного списка в другой (Татарстан, Удмуртия и пр.). На территориях действует принцип "Вестфальского мира": народ следует религии своего монарха.

[21] Интервьюеры ЦСИ в ходе обследования ПФО зафиксировали, что уход главы исполнительной власти акторами "зонтичной системы" воспринимается как катастрофа. При этом в недрах иерархии система не воспитывает преемников, а в действительности и не может сделать этого, ограничивая активность людей только исполнительскими функциями. К тому же лишение административной должности воспринимается конкретными персоналиями как личная катастрофа, они не видят себя вне власти.

[22] Например, в Саратовской области Дмитрий Аяцков и руководители двадцати региональных общественных объединений («Единство», «Яблоко», «Отечество, «Союз правых сил» и пр.) подписали так называемый «общественный договор–2000». Как подчеркнул губернатор, официальная задача договора – дружба всех партий, недопущение конфликтов и объединение усилий для созидания и улучшения жизни в губернии. В Красноярском крае губернатор Александр Лебедь выступил инициатором «Союза красноярцев» – некоего «духовного» союза, объединяющего различные политические организации и движения и претендующего на то, чтобы отстаивать интересы края в борьбе с «Москвой».

[23] См.: Исаков В.Б. Законодательство субъектов Российской Федерации: объем, структура, тенденции развития // Журнал российского права. 1999. № 12; Мурташин Р.Ф. Законодательство субъекта федерации — реальность, требующая осмысления // Журнал российского права. 1999. № 9; и др

[24] Постановление Верховного Совета РСФСР от 27.12.1991 г. “О разграничении государственной собственности в Российской Федерации на федеральную собственность, государственную собственность республик в составе Российской Федерации, краев, областей, автономной области, автономных округов, городов Москвы и Санкт-Петербурга и муниципальную собственность” // Ведомости Съезда народных депутатов РСФСР и Верховного Совета РСФСР. 1992. №3. Ст. 89.

[25] Ст. 3 Договора РФ и Республики Башкортостан “О разграничении предметов ведения и взаимном делегировании полномочий между органами государственной власти Российской Федерации и органами государственной власти Республики Башкортостан” (от 3.08.1994 года) помимо прочего закрепила в ведении РБ: “решение вопросов владения, пользования и распоряжения землей, недрами, водными, лесными и другими природными ресурсами Республики, являющимися достоянием (собственностью) ее многонационального народа, в соответствии с законодательством Республики Башкортостан и соглашениями с федеральными органами власти Российской Федерации”.

[26] Указ Президента Республики Татарстан от 15.08.1991 № VII-88 «О мерах по обеспечению государственного суверенитета и имущественных прав Республики Татарстан»:
«В целях укрепления экономической основы государственного суверенитета Республики Татарстан, защиты ее имущественных прав, обеспечения эффективного использования собственности Республики Татарстан в интересах народа и стабилизации народного хозяйства республики постановляю:
1. Все предприятия и организации союзного и российского подчинения, расположенные на территории республики, объявляются собственностью Республики Татарстан, переводятся в ее юрисдикцию, приобретают статус свободных товаропроизводителей.
2. Перевод в юрисдикцию Республики Татарстан предприятий и организаций союзного и российского подчинения регулируется Положением, утверждаемым Кабинетом Министров Республики Татарстан.
3. Кабинету Министров Республики Татарстан в месячный срок разработать и утвердить Положение о порядке перевода предприятий и организаций союзного и российского подчинения в юрисдикцию Республики Татарстан.
4. Решения органов государственного управления Союза ССР и РСФСР об изменении форм собственности предприятий и организаций, расположенных на территории Республики Татарстан, без согласования с Кабинетом Министров Республики Татарстан не имеют юридической силы и не подлежат исполнению.
5. Всем юридическим лицам, независимо от форм собственности и подчиненности, занимающимся разведкой, добычей, переработкой и реализацией полезных ископаемых на территории Республики Татарстан, в течение двух месяцев получить лицензии в Кабинете Министров Республики Татарстан на занятие указанными видами деятельности.
Юридические лица, не получившие лицензии в Кабинете Министров Республики Татарстан по истечении этого срока, теряют право занятия этой деятельностью.
Кабинету Министров Республики Татарстан до 1 сентября 1991 года разработать и утвердить о порядке лицензирования разведки, добычи, переработки и реализации полезных ископаемых на территории Республики Татарстан».

[27] Юрисдикция органов власти субъектов федерации была существенно расширена Конституцией 1993 г. по сравнению с тем, как она фиксировалась для автономных республик, краев, областей, автономных областей и округов в Конституции РСФСР 1978 г. (с последующими изменениями и дополнениями) и Законе РСФСР от 20.11.1980 г. “О краевом, областном Совете народных депутатов РСФСР”.

[28] Минюст РФ, в первую очередь, выделил следующие нарушения федерального законодательства субъектами РФ, входящими в ПФО: 1) отнесение земли, природных ресурсов к исключительной собственности субъекта РФ или народа субъекта РФ (Татарстан, Башкортостан); 2) закрепление за субъектами РФ права заключения международных договоров, осуществление международных отношений и пр. (Башкортостан, Татарстан, Мордовия, Удмуртия); 3) нарушение и ограничение конституционных прав и свобод граждан (Татарстан, Башкортостан, Мордовия, Удмуртия, Чувашия, Самарская, Пермская и Саратовская области, Коми-Пермяцкий автономный округ); 4) вмешательство в компетенцию федерации сфере лицензирования отдельных видов хозяйственной деятельности (Татарстан, Марий Эл, Пензенская, Ульяновская, Пермская, Кировская и Саратовские области); 5) выход за пределы полномочий в вопросах налогового законодательства (Татарстан, Марий Эл, Пензенская, Оренбургская, Самарская, Пермская, Кировская, Нижегородская области, Коми-Пермяцкий автономный округ); 6) установление противоречащих федеральному законодательству правил торговли алкогольной и табачной продукции (Татарстан, Чувашия, Марий Эл, Оренбургская, Пензенская, Пермская, Кировская, Ульяновская и Нижегородская области); 7) региональные ограничения перемещения товаров и услуг (Марий Эл, Саратовская область). Данные нарушения федерального законодательства были указаны в письме заместителя министра юстиции РФ от 20.06.2000 № 4768-ЕС. В настоящее время большая часть их устранена в результате работы аппарата полномочного представителя Президента РФ в Приволжском федеральном округе.

[29] В справке о результатах предварительного анализа аппаратом полномочного представителя регионального законодательства расхождения законодательства республик Башкортостан и Татарстан с федеральным охарактеризованы как "очень значительные нарушения, сформирована самостоятельная правовая система как у отдельного государства".

[30] Под "вызовом" здесь понимается такое изменение Среды существования общества, которое требует от последнего существенной корректировки своего поведения, постановки новых стратегических целей. "Вызов" всегда требует "ответа" и, если не получает его, может повлечь за собой деградацию социальной системы.

[31] Согласно данным Экспертного института бюджетный кризис регионов ПФО в конце 90-х годов приобрел самые разнообразные проявления, но в первую очередь к ним следует отнести: а) снижение фактических величин доходов и расходов бюджетов; б) ускоренный рост расходов бюджетов по сравнению с ростом доходов (из 15 регионов ПФО соотношение темпа роста доходов к темпу роста расходов в 1998-1999 годах превышало показатель "1,0" (от 1,05 до 1,10) только в шести; в) чрезвычайно велика доля привлеченных средств (кредитов, займов, федеральных трансфертов) в составе доходов региональных бюджетов, в частности только Самарская область реально обходилась при финансировании бюджетных расходов без федеральной помощи, а другие регионы либо получали ее (бюджетные ссуды получали Пермская область — 11,8% доходов бюджета, Оренбургская — 45%, Удмуртская республика — 29,5%, Татарстан — 9,1%), либо добились особых отношений с федеральным бюджетом, максимально минимизировав перечисления в него (Татарстан и Башкортостан), а, кроме того, все регионы прибегали к привлечению средств (кредиты, облигационные займы и т.п.) в размере от 1,2% от собственных доходов бюджетов (Самарская область) до 29,95% (республика Марий Эл).

[32] Проверке целевого использования бюджетных средств за 1999-2000 гг., проведенные Поволжской окружной инспекцией Главного контрольного управления Президента РФ, показали, что нарушения в использовании данных средств допускаются практически всеми субъектами федерации. При этом в предписании Главного контрольного управления "Об упорядочении недостатков в работе органов исполнительной власти Кировской области по выполнению законов РФ, Указов Президента РФ и других нормативных актов, направленных на осуществление социально-экономических реформ в стране" от 03.03.2000 г. № 6-п указывалось: Кировская область на 15% дотационная. За 1999 г. бюджетная задолженность выросла на 88 млн. рублей и составила 2090 млн. рублей или около 60% годового бюджета. Реальные денежные выплаты в 1999 г. составили только 62% от всех поступлений в бюджет. На начало 2000 г. задержки по заработной плате достигли 1,3 месяца. Платежи за ЖКХ держались на уровне 35% от нормативных затрат. За счет этого сформировалась большая задолженность по финансированию жилищно-коммунального хозяйства.

[33] По данным Экспертного института, регионы ПФО только в расчетах за коммунальные услуги на 1.01.2000 г. имели задолженность в сумме 35 млрд. рублей или 19,6% просроченной задолженности по оплате этих услуг по всей Российской Федерации. Просроченная задолженность по выплате заработной платы бюджетникам соответственно составила 4,68 млрд. рублей или 20,3% от этого долга по всем регионам Российской Федерации. И хотя за 2000 год ситуация с погашением бюджетных долгов улучшилась, связано это не столько с внутренними изменениями в экономике регионов ПФО, сколько с ростом мировых цен на нефть и нефтепродукты.

[34] Генная инженерия, технологии пищепереработки и т.п.

[35] Речь идет об убыточном(!) “Будущем”.

[36] Весьма ярко проявился дефицит "видения Будущего", принимаемые региональными властями предпринимательские проекты зачастую оказывались малоуспешными. Характерен пример Нижегородской области. Осенью 1997 года Нижегородская область привлекла "еврозаем" в сумме $100 млн. сроком на 5 лет под 8,75% годовых. Купонный доход в размере $4,375 млн. должен был выплачиваться дважды в год. Первые два купона были выплачены, так как средства были заранее депонированы в банке. С выплатой третьего купона уже возникли проблемы. При оплате четвертого купона в 1999 году наступил технический дефолт. Размещение средств оказалось исключительно неэффективным. Администрация области была вынуждена провести реструктуризацию долгов. При этом в 1999 году Нижегородская область провела реструктуризацию и по синдицированному кредиту на сумму 50 млн. DM перед Westdeutsche Landesbank. Интересно, каким образом администрация распорядилась полученными средствами: 1) из 50 млн. DM 27,5 млн. была просто депонирована на счете в нижегородском филиале ОАО "Инкомбанк", который, в конечном счете, обанкротился. Еще $4,8 млн. из этого займа были перечислены ОАО "ГАЗ" для финансирования инвестиционного проекта, но на начало 2000 г. просроченная задолженность по этому кредиту составила около $3,4 млн.; 2) из облигационного займа $100 млн. сумму в $53 млн. было предоставлено различным организациям на финансирование инвестиционных проектов. Но многие из них разместили полученные средства в ГКО, покрыли свои убытки и пр. В начале 2000 г. просроченная задолженность по кредитам составила $9,7 млн. Аналогично использовались средства займа администрации города Нижний Новгород. Большая часть из $37 млн., полученных на инвестиционные проекты в 1997-1998 гг., была размещена на депозитах в коммерческих банках. На 20.02.2000 г. просроченная задолженность города по займам равнялась примерно $1,5 млн. Аналогичные примеры можно привести и по Татарстану, предпринимавшему, в частности, титанические усилия по спасению от банкротства КАМАЗа, пытавшегося удержать у себя под контролем 20 наиболее крупных предприятий республики, ограничив обращение акций вне пределов республики (по Указу Президента Татарстана от 11.12.1997 г. № УП-719). В конечном итоге в настоящий момент Правительство Татарстана реализует проект по передаче КАМАЗа под федеральное управление. В прессе опубликованы сведения, что невыплаченный долг "Татнефти" составляет почти $1 млрд. Зачастую "Татнефть выступает" гарантом для региональной власти и уполномоченных ею лиц (только в 1998 году были взяты кредиты: правительством РТ — $ 100 млн. у голландской финансовой группы ING; $100 млн. у финансовой компании Credit Suisse Financial Products, из которых правительству РТ было передано $50 млн.; под гарантию "Татнефти" был предоставлен кредит французским банком Scite Generale аффилированной с республиканским руководством группе "ТАИФ").
Эксперты отмечают, что акции предприятий "золотой шаймиевской двадцатки" все равно ушли к нерезидентам республики, только произошло это в латентной форме. Нефтехимический комплекс Татарстана, первоначало территориально замкнутый под покровительством региональной власти, постепенно стал утрачивать свою конкурентоспособность в силу своей территориальной ограниченности. В частности, Нижнекамский нефтехимический комбинат оказался в трудном положении в конкурентной борьбе с созданным "Газпромом" нефтехимическим холдингом "Сибур", пространство деятельности которого стала вся Россия. Критическая ситуация с возвратом ранее полученных кредитов сложилась в Саратовской и Оренбургской областях. В Саратовской области ее администрация расплачивается по своим долгам с "ЛУКОЙЛОМ", передавая ему в собственность землю под его автозаправочными станциями. Оренбургская область реально пережила дефолт по своим обязательствам

[37] В 1970-е годы французский социолог П. Бурдье, исследовавший пространственное развитие столичных городов как поле борьбы за пространственные “прибыли” писал: “Капитал позволяет держать на расстоянии нежелательных людей и нежелательные предметы и в то же время сближаться с желательными людьми и предметами, минимизируя таким образом затраты (особенно — времени) на их присвоение. Напротив, тех, кто лишен капитала, держат на расстоянии (физически или символически) от более дефицитных в обществе социальных благ и обрекают соприкасаться с людьми или вещами, наиболее нежелательными и менее дефицитными” (Бурдье П. Физическое и социальное пространства. Проникновение и присвоение их // Российский монитор: архив современной политики. Вып. 3. М.: Центр “ИНДЕМ”, 1993. С. 140). Отсутствие ресурсов (капитала) приковывает к местности, ограничивает социальное пространство существования. Обладание капиталом расширяет присутствие человека в обществе, он, как бы, присутствует сразу в нескольких местах.

[38] В качестве показателей “сворачивания” экономического пространства “административных” регионов могут быть использованы данные о “плотности” экономической деятельности.

[39] В частности, подобный экспертный рейтинг составляет Центр политических технологий по заказу газеты «Известия» (См.: «Известия» от 24.11.2000).

[40] Хотя в других частях России уже возникали ситуации, когда “административные” регионы могли утратить часть своего географического пространства. Например, часть автономных округов, входящих в сибирские регионы, на протяжении последнего десятилетия вполне успешно добивается расширения своих полномочий как субъектов федерации и фактического выхода из состава краев и областей. Это — центры нефте- и газодобычи в Тюменской области (Ханты-Мансийский и Ямало-Ненецкий автономные округа) и претендующий на доходы от Норильского промрайона Таймырский автономный округ. Впрочем, в Красноярском крае был период, когда сам Норильский промрайон хотел получить особый статус и перейти в подчинение федеральному центру. В первой половине 1990-х годов такие планы вполне серьезно обсуждались в высших органах государственной власти России. Помимо споров о действии на территории этих округов областных (краевых) законов, которые становились предметом рассмотрения Конституционного Суда России (Определение Конституционного Суда РФ от 17.07.1996 г. № 73-0 “Об отложении рассмотрения дела о проверке конституционности Устава Тюменской области”, а также постановление Конституционного Суда РФ от 14.07.1997 г. № 12-П по делу о толковании содержащегося в части 4 статьи 66 Конституции РФ положения о вхождении автономного округа в состав края, области), широкую известность получили отказы некоторых округов организовывать и проводить на своей территории общеобластные (общекраевые) выборы. Показателен пример с выборами в Законодательное Собрание Красноярского края в декабре 1997 года. А конфликт с голосованием в округах на выборах Губернатора Тюменской области потребовали даже принятия специальных Указов Президента РФ от 13.09.1996 г. № 1355 “О выборах глав исполнительной власти Тюменской области, Ханты-Мансийского и Ямало-Ненецкого автономных округов” и от 15.10.1996 г. № 1438 “О выборах главы исполнительной власти Тюменской области”.

[41] По оценкам Экспертного института (Москва) лидерами по объему промышленного производства в валовых показателях по регионам, а также в показателях на душу населения, являются Самарская и Пермская области. К ним примыкают республики Татарстан и Башкортостан. Все остальные регионы далеко отстают по данным показателям от лидеров, хотя и внутри них выделяются разные группы субъектов федераций (начиная, с устойчивых "середняков" вроде Нижегородской и Оренбургской областей, заканчивая откровенными аутсайдерами вроде Коми-Пермяцкого а.о., республики Марий Эл). Причем если сопоставить эти данные с данными об объемах инвестиций по регионам округа, то становится ясно, что разрыв в экономическом развитии между ними в дальнейшем будет просто возрастать. Статистические показатели говорят о том, что промышленные предприятия одной и той же отрасли, расположенные в разных регионах, вступили в реальную конкурентную борьбу: при приросте объемов производства предприятиями топливной промышленности в Перми, спад в Нижегородской области; при приросте объемов проката черных металлов в Башкортостане и Пермской области, спад в Удмуртии; при общем росте объемов выпуска продукции предприятиями легкой промышленности ПФО, в Самарской области (трикотаж) и в Ульяновской (ткани) объемы выпуска снизились; и т.д.

[42] Адаптировавшиеся к новым условиям функционирования, ориентированные не столько на рынок административно-ограниченной территории, сколько на национальный или даже мировой рынок. Практически во всех субъектах федерации ПФО за последние годы прошли процессы передела собственности, участником которых выступили региональные власти. Данные власти нередко пытаются сопротивляться перетоку производственных комплексов, расположенных на их территории в ведение российских ИБГ (например: администрация Оренбургской области оказала сопротивление приватизации "Онако", за которую бились "ЛУКОЙЛ" И "ЮКОС"; комитет по управлению государственной собственностью Нижегородской области выступил против включения завода "Красное Сормово" в группу К. Бенукидзе "Уралмаш-завод"), но, как правило, проигрывают последним "войны за собственность" (в Саратовской области московским ИБГ достались ОАО "Химволокно" (г. Энгельс), ОАО "Нейтрон" и "Балаковские волокна"; АО "Удмуртнефть" ушло под контроль НК "Сиданко" в Удмуртии; и пр.).

[43] Самарский капитал фактически установил контроль над "Ижмашем", активно участвует в приватизации предприятий Ульяновской области, приобретает ульяновские заводы.

[43] Американский социолог Д. Белл следующим образом охарактеризовал индустриальное общество : это — общество, в котором “взаимодействие человека и преобразованной природы” основано на взаимоотношениях человека и машины и использует энергию для превращения окружающей среды в техническую. Индустриальная экономика, тем самым, ориентирована на максимизацию выпуска продукции и подчиняется принципу функциональной эффективности (“больший результат из меньших вложений, “выбор наиболее рационального типа действия”). Доминирующими экономическими секторами индустриального общества являются “первичный” и “вторичный” сектора , т.е. добывающие отрасли, включая сельское хозяйство, и обрабатывающая промышленность. Национальное государство, выступающее территорией базирования для данных экономических секторов, их основных фондов, — “несущий каркас” для индустриального общества. Постиндустриальное общество в отличие от своего предшественника источник своего развития переносит из области машинных технологий в технологию генерирования знаний, обработки информации и символической коммуникации. Постиндустриальное общество ориентировано на накопление знаний и технологическое развитие, более высокий уровень в обработке информации, а главным принципом является принцип “разделенных ценностей”: чем большее количество людей разделяют ценности, презентуемые субъектом, тем большим социальным капиталом он обладает . Это наиболее ярко проявляется в проигрывании “старыми” (индустриальными) торговыми марками конкуренции “новым” (высокотехнологичным) торговым маркам, в опережающем росте капитализации высокотехнологичных фирм, в выдвижении культурно-этических требований к экономическим процессам. Соответственно основными экономическими секторами постиндустриального общества становятся третичный (транспорт, коммуникации), четвертичный (торговля, финансы, страхование, недвижимость) и пятеричный (здравоохранение, образование, исследование, государственное управление, отдых), а “несущей конструкцией” — транснациональные сетевые структуры (Белл Д. Грядущее постиндустриальное общество. Опыт социального прогнозирования. М.: Academia, 1999. С. 100, 157-159 и сл.).

[44] 1. Развитые страны — “футурозоны” — те, кто формируют образ Будущего, определяют ценность информации и технологические способы ее создания и распространения, выступают как образец “правильного” и “разумного” устройства общественной жизни для всего мира. Прежде всего, это — Северная Америка, Западная Европа и Япония. Они, как гигантские пылесосы, высасывают богатства всего мира, меняя их на “виртуальную ценность” знания, в том числе и в виде собственного имиджа наиболее передовых и “современных” (опережающих время) стран.
2. Зона “копиистов”, в которую входят страны и регионы, копирующие знание, созданное в “футурозонах”, технологически воплощающие это знание в материальные продукты. Не “копиисты” создают технологии, основанные на передовом знании, но они легко их воспринимают и транслируют, выступая тем самым “рабочими руками” и торговыми представителями “футурозоны”. Япония, Южная Корея, другие “восточные драконы”, в Европе — Испания и Италия, в Азии — Турция после второй мировой войны продемонстрировали готовность воспринять и приспособить к своим нуждам западные ценности и систему управления. Часть из этих стран, прежде всего — Япония, выросли до такой степени, что сами стали образцом Будущего для других стран и частью “футурозоны” в глобальном мире.
3. Зона “источников сырьевых ресурсов”. Во входящих в нее странах сконцентрированы сырьевые ресурсы, которые используются в современной “глобальной экономике”. Еще в 1970-е годы казалось, что именно сырьевые доноры будут определять контуры будущего мира и, уж во всяком случае, будущее экономическое устройство планеты в силу грядущего тотального дефицита этих самых сырьевых ресурсов. Но 1980-е годы, а в особенности годы 1990-е показали, что, позволяя продуктивно использовать то или иное сырье, технология в конечном итоге определяет, что вообще должно считаться естественными ресурсами в мире. Поэтому за небольшим исключением стоимость последних ресурсов в современном обществе в уже более десятилетия либо вообще не растет, либо растет темпами, гораздо меньшими, чем рост цены знаний и технологий. Зона “источников сырьевых ресурсов” в своем экономическом, технологическом, а в конечном итоге и культурно-политическом развитии зависима от создающей технологии и образ конечного продукта “футурозоны”.
4. “Зоны отчуждения”, которые представляют собой либо изоляционистские сообщества, пытающиеся сформировать собственную систему ценностей и целей, отличную от системы ценностей и целей “глобального общества”, либо деморализованные и “отсталые” сообщества, не способные создать что-либо. Эти сообщества представляют ценность для современного мира и поэтому вынуждены замыкаться внутри собственных границ, существенно не влияя, на мировые экономические, политические и культурные процессы.
См.: Усс А.В. Сибирь в XXI веке — возможные сценарии развития. Красноярск, 1999.

[45] Как подсчитал автор известной работы "Конец национального государства" Кеничи Омаэ, если бы Токио и три прилегающие к нему префектуры образовали самостоятельное государство, оно бы заняло третье место в мире после США и Германии по объему ВВП. Другой регион Японии (Осака, Киото, Кобе) оказался бы шестым после Великобритании. Точно такие же высокоразвитые "регионы-государства" возникли по всему миру: Северная Италия, Баден-Вюртемберг в Германии, Силикон-Вэлли и Сан-Франциско в США (Ohmae K. The End of Nation State: The Rise of Regional Economies. L., 1995. Р. 80). Экономическая сила ЕС сконцентрирована в настоящее время в основном в области "большой пятерки" (urban pentagon), сформированной городами Лондон, Париж, Милан, Мюнхен и Гамбург. Другими словами: 50% ВНП Европейского Союза производится регионами, охватывающими только 20% его территории (См. материалы комиссии по пространственному развитию Приволжского федерального округа).

[46] В 1958 г. вступили в силу еще два соглашения: "Евроатом" и "Общий рынок" — компромисс между отраслевой и общей интеграцией.

[47] В 1998 году ежедневный оборот валютных рынков по всему миру достиг 1,5 триллионов долларов США, что составляло более 110% ВВП Великобритании в этом году. Причем отношение годового оборота иностранной валюты к объему мирового экспорта изменилось от 12:1 в 1979 году до 60:1 в 1996 году (Кастельс М. Глобальный капитализм // Экономические стратегии. 2000. № 3. С. 16-17).

[48] Такими центрами выступают субъекты, управляющие потоками товаров, финансов, информации, влияющие на движение человеческого капитала. Хотя иногда в качестве «центров принятия решений» в постиндустриальном обществе называют различные институты: биржи, университеты, лаборатории, венчурные фирмы, институциональные инвесторы, разного рода ассоциации и т.п.

[49] Возникают часто ускользающие от контроля национального государства новые "центры управления" (крупные города, штаб-квартиры транснациональных корпораций или даже чат-узлы в Интернете) (Sassen S. Losing Control? Sovereignty in Age of Globalisation. N.Y., 1996).

[50] В Приволжском федеральном округе представлено сразу несколько московских ИБГ: 1) "Газпром" (Оренбургская, Пермская области, Башкортостан); 2) "ЛУКОЙЛ" (Пермская, Оренбургская, Саратовская, Нижегородская области, Башкортостан); 3) "Интеррос"-"Сиданко" (Удмуртия, Пермская, Саратовская обл., проявлен интерес к республике Марий Эл); 4) "ЮКОС" (Самарская, Оренбургская области, Татарстан); 7) "Сибирский алюминий" (Нижегородская, Самарская, Пермская обл.); 8) группа "Альфа" (Самарская, Оренбургская, Нижегородская области, Татарстан).

[51] Такое "параллельное" существование нескольких разных регионов, соотнесенных с одной территорией, становится возможным в силу разной организации социальных пространств "административных" и экономических регионов. В первом случае речь идет, по выражению профессора Калифорнийского университета в Беркли М. Кастельса о разной организации пространства мест и пространства потоков. Современные потоки финансов, технологий, информации, товаров, рабочей силы, хотя и имеют определенную пространственную локализацию, но, тем не менее, не могут быть «присвоены» ни одним из географических ландшафтов. Они принципиально трансграничны. Описать эти потоки в прежней логике «пространства места» как пространства, ограниченного административными и государственными пределами, больше не представляется возможным. Географическое местоположение, расстояние еще не потеряли своего значения в жизни людей, но все менее оказывают влияние на их деятельность в связи с «дрейфом» последней в сферу мобильного и всеобщего интеллекта. Маршруты потоков становятся границами, структурирующими новое пространство жизни общества и его отдельных членов. «Пространство потоков» существует в постиндустриальном обществе и накладывается на «пространство мест», сформировавшееся в доиндустриальную и индустриальную эпоху. (Кастельс М. Информационная эпоха: экономика, общество и культура. М.: ГУ ВЭШ, 2000. С. 354-356).

[52] Общеизвестен пример с образованием трансграничного региона на границе США и Мексике, являющийся, по сути дела, единым экономическим пространством от Сан-Франциско до Тихуаны. Север Мексики по показателям экономического развития и по многим показателям уровня жизни приближается к уровню развития США, однако при этом резко отличается от отсталого Юга, что проявляется в периодически возникающих социальных конфликтах, индейских восстаниях и пр. Менее обсуждаемы, но не менее известны, бюджетные конфликты некоторых городов в России, выступающих донорами для субъектов федерации, на территории которых они расположены. Нередко этот конфликт принимает форму противостояния "мэр-губернатор".

[52] Например, индустриальный рост Германии начался в XIX веке с образования Германского таможенного союза (Zollverein), создавшему общий рынок для германской промышленности.

[53] Как отмечается в докладе Всемирного банка, высокие издержки жизни и организации производства в большом городе более чем компенсируются теми экономическими выгодами, которые он дает, выгодами, которые обычно являются результатом экономических агломераций. Концентрация повышает производительность широкого диапазона видов экономической деятельности в городах. Производительность растет с ростом размера городов, и зависимость такова, что производительность типичной кампании вырастает на 5-10 процентов, если размер города и масштабы местного производства удваиваются. Данные по Бразилии и Республике Корея иллюстрирует выгоды, связанные с экономическим эффектом локализации производственной деятельности. Если предприятие переезжает из района, в котором одновременно работала 1 000 рабочих, занятых в кампаниях одной и той же отрасли, в район с 10 000 таких рабочих, объем производства вырастает в среднем на 15 процентов в основном благодаря расширению рынка рабочих-специалистов и производственных ресурсов (На пороге XXI века. С. 116-117).

[54] Директор Центра Фердинанда Броделя по изучению экономики, исторической системы и цивилизации (США) И. Валлерстайн утверждает, что начавшееся в 70-е годы перенесение промышленных предприятий в полупериферийные страны (феномен "убегающих заводов") было связано с уменьшением затрат на оплату труда, а также с политикой "экстернализации расходов" (перенесение затрат по утилизации производства на периферию экономических регионов, сокращение расходов на восстановление сырьевой базы, сокращение налогов и пр.) (См.: Валлерстайн И. Глобализация или переходный период? // Экономические стратегии. 2000. № 2. С. 18-23)

[55] Кластер  — совокупность взаимосвязанных сфер производственных и непроизводственных видов деятельности и услуг, концентрирующихся вокруг ключевого производства.

[56] В отношении глобальной экономики М. Кастельс утверждает, что "глобальная экономика существует, потому что экономики всего мира зависят от производительности их центра глобализации. Этот центр глобализации включает в себя финансовые рынки, международную торговлю, транснациональное производство, и до некоторой степени, науку и профессиональный труд" (См.: Кастельс М. Глобальный капитализм. С. 16).

[57] Собственно говоря, на этом и построена уже упоминавшаяся концепция экономического роста, выдвинутая М. Олсоном.

[58] О деятельности ESPD (European Spatial Development Perspective) см. материалы Комиссии по пространственному развитию ПФО.

[59] Этот термин, используется здесь для характеристики "строителей" новых экономических регионов, т.е. тех, кто непосредственно определяет направление финансовых, товарных потоков, создает новые технологии и формирует престижный стиль жизни.

[60] В Китае в свое время, ощущая дефицит видения Будущего, выход нашли в том, что географически и административно отстроили "площадку" его проектирования — особые экономические зоны, которые затем выступили образцом для всей страны. А субъектами-проектировщиками были государство ("ловец" новых экономических регионов) и иностранные инвесторы — агенты этих самых "регионов". Затем уже произошла диффузия видения Будущего на всем пространстве страны.

[61] Интересно, что одно из самых быстрорастущих венчурных предприятий Швеции, основанное на высоких технологиях, названо буквально «Фармфарб» («Фабрика будущего»).

[62] Становление Сиднея в качестве глобального города с 1971 по 1991 год привело к росту занятости на 25 процентов, а также к радикальному переходу на оказание финансовых и деловых услуг (На пороге XXI века. С. 121). Впрочем, экспертное обследование ПФО зафиксировало такие же тенденции и в крупных российских городах.

[63] По данным Всемирного банка, зарплата в городах выше зарплаты сельскохозяйственного работника выше в 2-4 в среднеразвитых странах.

[64] Мобильность выражается в том, что жизнь людей состоит из последовательных актов выбора типа и характера действия. При этом каждый последующий акт выбора может не дублировать предыдущий. Количество вариантов выбора действия, которое не подвергается социальным санкциям, говорит о степени свободы в обществе.

[65] В связи с этим представляет интерес оживленная дискуссия, ведущаяся сейчас на Западе вокруг проблемы гражданства. Отмечается, что традиционное гражданство переживает кризис. Предлагается ввести новые понятия "экономическое", "транснациональное", "неореспубликанское", "мультикультурное", "постнациональное" гражданство, отражающие свободу перемещения людей по всему миры и ориентация национальных государств на свободную публичную интеграцию иностранных лиц и капиталов. Во второй половине 90-х гг. была принята специальная программа ЮНЕСКО (UNESCO MOST programm) для выработки принципов интеграции иммигрантов на основе "мультикультурного общества". После этого прошла реформа иммиграционного законодательства в Западной Европе. В 1991 г. Г. Коль выдвинул идею "коммунитаризации" иммиграционной политики, т.е. перенесение в сферу компетенции наднациональных институтов.

[66] Консультант правительства Великобритании Ч. Лидбитер рассматривает в качестве одной из причин отставания от Западной Европы по темпам развития от Соединенных Штатов разное отношение общества к рискам и неудачам, по сути дела, к возможности экспериментировать. Отсюда предложения европейским правительствам: развивать венчурное предпринимательство; поощрять быстрый рост фирм, создаваемых молодыми людьми; формировать позитивное отношение в обществе к их успехам; и пр. Венчурный бизнес в США – это та самая «площадка для эксперимента». Эксперты считают, что подготовка руководителя венчурного предприятия в США обходится в 20-30 миллионов долларов: это объем убытков, которые оно несет от ошибочных инвестиционных решений, прежде чем менеджер овладеет необходимыми навыками. Принципиальная неопределенность нового должна настраивать общества, построенные на инновационной экономике, на терпимое отношение к риску и неудачам. Поэтому в Германии, глядя на опыт США, государство стало выделять субсидии венчурным предприятиям. (Лидбитер Ч. Новая экономика Европы. М.: ЦПР, МШПИ, 2000).

[68] Речь идет о социальном пространстве как неком «поле» социальных позиций и отношений, хотя и спроецированному на соответствующий географический ландшафт.

[69] Правда, это отнюдь не означает, что фактического снижения для «строителей» и жителей новых «культурно-экономических» регионов общего объема и количества обременений на содержание последних. Просто они начинают «выплачиваться» в другой форме: более высокая стоимость услуг, цены земли и недвижимости; более высокая стоимость рабочей силы; более «жесткие» экологические требования; большая «зарегулированность» поведения, проистекающая из территориальной скученности и интенсификации контактов между людьми; и т.п. Что характерно, получателем и распорядителем такой «платы» все чаще становятся не административные власти, а иные социальные институты.

[70] Уже сейчас обсуждается проблема взимания налогов с интернет-торговли, которая в силу своей экстерриториальности ускользает из под контроля национальных фискальных органов. Традиционным способом минимизации «административной ренты» стал перевод управления бизнесом в безналоговые зоны.

[71] Через подконтрольные средства массовой информации, посредством «бегства капитала», финансирования оппозиции и пр.

[72] Интересно, что по терминологии К. Омаэ, новые экономические регионы выступают как нетрадиционные "регионы-государства".

[73] В 1970-е годы западные политологи заговорили о «неуправляемости» современных обществ, подразумевая под этим то, что организационные и финансовые усилия государства перестали давать ожидавшийся эффект, который с неизбежностью наступал в предыдущую (индустриальную) эпоху. Термин «неуправляемость» широко использовался в Великобритании, когда правительство Хита ушло в отставку после провала утвердить свою власть во время забастовок шахтеров. Этот термин использовался в США при описании политики, которая привела к фактическому банкротству Нью-Йорка. К нему прибегали при характеристике провала попыток нескольких администраций Президента США добиться принятия законов или получения полномочий, необходимых для проведения в жизнь большинства их программ, даже в тех случаях, когда, как это было при резиденте Картере, партия президента имела значительное большинство в Конгрессе (Олсон М. Указ. Соч. С. 27 и сл.).

[74] Активность сводится только к санкционированным актам, минимизируются возможности географического перемещения, происходит «территориализация» экономики и социальной жизни, вводятся разнообразные коммуникационные ограничения.

[75] Хотя само по себе проживание на территории, включенной в новый экономический регион, автоматически не снимает проблему "входа" людей в пространство этого региона. Даже в такой богатой стране, как США, в процветающих мегаполисах существует прослойка "люмпен-пролетариата" и разрыв в уровне доходов работников, занятых в новых и традиционных секторах экономики. Выражается это в том, что традиционные факторы продвижения по социальной лестнице явственно ослабляют свое действие. По данным Л. Туроу, с 1973 до 1994 года реальный ВВП на душу населения в Америке вырос на 33%, тогда как реальная зарплата для рядовых работников упала на 14% (почасовая), а недельная — на 19%. К началу 1994 года реальная заработная плата вернулась к уровню 1950 года. Полстолетия не принесло никакого выигрыша в реальном заработке рядовому рабочему. Такого в Америке никогда не было. Даже инвестиции в образование не обеспечивают автоматического роста доходов. Это — лишь необходимая защитительная мера (Туроу Л.К. Будущее капитализма. Как сегодняшние экономические силы формируют завтрашний мир. Новосибирск: Сибирский хронограф, 1999. С. 35-36).

[76] Для сравнения: По данным Бюро переписи населения США в 80-х годах ХХ в. средний американец за свою жизнь переезжал с места на место 11 раз, а ежегодно 17% населения переезжало в новые дома ("Америка", 1987, 362, с. 9); в России переезд семьи из трех человек на расстояние в 1 тыс. км потребует от 500 до 800 минимальных размеров оплаты труда, что практически делает невозможной миграцию населения в значительных масштабах (См.: Лексин В.Н., Швецов А.Н. Указ. соч. С. 43).

[77] Формой ухода от активной социальной жизни, как показало исследование, является сосредоточение на семейных делах, минимизация семейных расходов, использование в качестве источников средств к жизни подсобных, дачных хозяйств, а тем самым, отказ от проникновения в пространство новых экономических регионов. Семейные стратегии, формирующие закрытую нуклеарную семью, в нынешних российских условиях являются "синдромом бедности".

[78] КП РФ и профсоюзы в настоящий момент представляют не столько интересы "трудящихся", сколько интересы людей, по каким либо причинам, не попавшим в растущие экономические регионы. Эти люди оттесняются на периферию экономической и социальной жизни и сопротивляются экономической регионализации. В связи с этим КП РФ и профсоюзы выступают часто в роли "луддитов", например, торпедируют принятие нового Трудового кодекса и т.п.

[79] Термин «социальная интервенция» был предложен французским социологом А. Туреном, разработавшим в 1970-е годы новую методику адаптации людей к быстрым социальным изменениям. Необходимо напомнить, что именно в 1968 году разразился первый социально-политический кризис, связанный с наступлением глобализации и переходом к постиндустриальному обществу. Не только отдельные люди (как в Парижском студенческом восстании 1968 года), но и целые страны, ощущая как начинает «сворачиваться» пространство их традиционной жизни, предприняли попытку сопротивления изменениям (события в Мексике, Сенегале, Тунисе, Индии, приход к власти левых партий и коалиций во многих странах Западной Европы). А. Турен, в это время, предложил перейти от деконструктивного сопротивления изменениям к управлению ими. Но чтобы население освоило адаптивные техники поведения, вынужден был прибегнуть к «социальной интервенции» (освоения новых техник поведения в малых группах первоначально в имитационно-игровой форме, а затем перенесения освоенных техник в реальное поведение; при этом члены малых групп становились «агентами» нового в обществе).
В качестве способа «социальной интервенции» может быть использована техника выстраивания специальных «психологических полей», с успехом примененная в США К. Левином и являющаяся, по сути дела, техникой массовой психотерапии .
Впрочем, при адаптации населения к быстрым изменениям общественной жизни могут быть использованы самые различные формы «социальной интервенции».

[80] Зеликова Ю.А. Стратегии социального производства и воспроизводства нового обеспеченного класса России: западное образование для детей // Российское общество на рубеже веков: штрихи к портрету. М.: МОНФ, 2000. С. 80-89.

[81] Недостаток доверия в социальном взаимодействии приводит к тому, что легче, оказывается, привлечь внешние инвестиции (кредиты, займы и пр.), чем собрать средства населения, которые почти не вовлекаются в хозяйственный оборот. Недостаток доверия приводит к тому, что в экономике по степени доверия доминируют крупные предприятия, они получают основные кредиты, рассматриваются в качестве надежных и желательных заемщиков, а наиболее желанным заемщиком для банков выступают органы государственной власти. Недостаток доверия ощущается людьми. Они пытаются отстроить новые "сети доверия", отыскивая основания для возникновения последнего в общей этнической принадлежности, религиозной принадлежности, семейно-клановых отношениях, принадлежности к одним и тем же теневым структурам.

[82] Уже сейчас обсуждается запрет на ввоз на территорию Западной Европы так называемого «реликтового» леса, т.е. леса, который не был специально посажен людьми для последующей вырубки. В случае если такой запрет будет введен, неминуемый кризис постигнет нашу лесную промышленность. Примеры можно приводить и далее: введение запрета транспортировки нефти российскими танкерами из российских портов через Босфор при отсутствии таких запретов, если транспортировка ведется из украинских портов (в прессе появились сообщения, что Дания готовка установить аналогичный запрет, если транспортировка нефти пойдет не через прибалтийские порты, а через российские, мотив – опасность); запрет на использование определенных орудий лова и охоты; и др.



Актуальная репликаО Русском АрхипелагеПоискКарта сайтаПроектыИзданияАвторыГлоссарийСобытия сайта
Developed by Yar Kravtsov Copyright © 2020 Русский архипелаг. Все права защищены.