Лекарство для Вавилона

На Х Архитектурной биеннале в Венеции художественные проекты преобладали над архитектурными. Архитектура же свелась к нескольким известным рецептам спасения больших городов

Венецианская архитектурная биеннале по времени совпадает с кинофестивалем, и первые три дня, в течение которых проходят официальные мероприятия, очень его напоминает. В Арсенале, где находится главная экспозиция, и в Садах, где расположились павильоны разных стран, не протолкнуться от публики, очереди вспышек отмечают появление каждой знаменитости, а лучший из лучших получает "Золотого льва".

Целых три дня можно пребывать в уверенности, что весь мир помешался на архитектуре и назначил ее если не важнейшим из искусств, то одним из важнейших. Но проходит еще пара дней, и огромная территория биеннале превращается в пустынный заповедник, чей покой нарушают лишь студенты, преподаватели да те, кому праздничные толпы не дали разглядеть архитектуру. Только и потом им не удается обнаружить ее в достаточном количестве. Архитектуры так таковой на Х биеннале на редкость мало.

Ужасы мегаполиса

Тема Х биеннале звучит так "Город: архитектура и общество". Почему? Потому что сейчас в городах живет половина человечества, а к 2050 году в них будет жить уже 75%. Потому что в середине ХХ века все крупные города мира пережили период деградации, а сейчас, в начале XXI века, они возродились как центры мультикультурной активности, в которых рождается концепция будущего. И наконец, потому что в больших городах отражаются большие социальные проблемы: имущественное и правовое неравенство, разобщенность, социальная незащищенность и т. д. Так объяснил актуальность нынешней темы главный куратор Х биеннале Ричард Бердетт (архитектор-урбанист, преподаватель Школы экономики в Лондоне и советник лондонского мэра по архитектуре). Он же выбрал полтора десятка городов, чье население перевалило за десять миллионов (Токио, Мехико, Лос-Анджелес, Каир, Нью-Йорк, Мумбай, он же Бомбей, Сан-Паулу, Шанхай), чье население подбирается к этой цифре (Стамбул, Лондон, Богота) и просто большие города вроде Берлина и Барселоны, которые переживают период бурного развития. Отсутствие в этом списке Москвы, особенно если учесть, что в него попал маленький четырехмиллионный Милан, Бердетт объяснил недоступностью наших источников информации, не позволившей полноценно представить город публике. Поэтому Москву приходится всякий раз домысливать самому, то в Шанхае, то в Берлине, то в Лондоне обнаруживая либо сходные проблемы, либо сходные процессы.

Из избранных городов куратор создал впечатляющую аудиовидеодраму. Видеоинсталляции нагнетают атмосферу ужаса: мегаполисы задыхаются в собственном дыму и отравляют своим ядовитым дыханием все живое вокруг. Города разрастаются, трещат по швам, прорывая собственные границы, расползаются, пытаясь слиться в один большой хаос, один смрадный Вавилон. Вот они, эти клоаки, где царят преступность, нищета, антисанитария, где центр загибается от сверхплотной застройки, а периферия постоянно находится в глубокой экономической депрессии. По стенам и полу Арсенала бегут картинки, пульсируют графики, отображающие напряженность транспортных сетей. На стендах сообщаются статистические данные, из которых вдруг узнаешь, к примеру, что каждые двадцать секунд на свет рождается египтянин. Рождается с намерением стать жителем Каира — и увеличить без того изрядную плотность столичного населения. А население Сан-Паулу, оказывается, не отличается социальной мобильностью: если уж родился в фавеле (трущобном районе), так будь уверен — там и помрешь. О Мехико же никто не может сказать, где у этого города граница, то есть считать ли частью города гигантские поселения из картонных коробок, которые являются непосредственным продолжением окраин, застроенных плохим муниципальным жильем. В общем, экспозиция не оставляет сомнений в том, что большая часть городского населения Земли живет в условиях невыносимых. Разве что характеристика Токио выглядит успокаивающе: "Токио — это полицентричный город с ровной городской тканью и относительно богатым населением".

Какое, спрашивается, отношение все это имеет к архитектуре? Можно сказать, что это — вопрос "что делать?", сформулированный на языке статистических данных и предполагающий ответ на языке архитектурного проектирования. Что же касается ответов, то на биеннале они были двух родов. К первому относятся проекты реабилитации городских территорий по проверенным последним десятилетием рецептам. Ко второму — художественные проекты, которые, впрочем, являются скорее продолжением дискуссии, нежели собственно внятными ответами.

Конвертация с уплотнением

Вера в то, что архитектура может служить эффективным инструментом социальной инженерии, что она может излечить общество от пороков и болезней, сошла на нет уже в 1970?е. Когда все ценности модернизма подверглись сначала разоблачению, а затем насмешкам, архитектура сбавила жизнестроительный пафос. В 70?е годы в европейских городах у властей был в моде лозунг "Город построен", который означал, что никакие вторжения в городскую ткань не допускаются. Ситуация резко изменилась в 90?е, когда реабилитация городских территорий (как правило, заброшенных промзон) стала, что называется, модной темой. В дело пошли старые порты, доки, заводы, фабрики. Доки — бизнес-комплексы, порты — развлекательные центры, заводы — элитное жилье, фабрики и электростанции — выставочные залы. Этот опробованный рецепт номер один и лежит в основании большинства представленных на биеннале градостроительных проектов.

Нью-Йорк представляет планы массовой застройки Бруклина, Бронкса, Квинса и Стейтон-Айленда. Впервые за последние тридцать девять лет Нью-Йорк проводит конкурс на типовое муниципальное жилье, городские власти разрабатывают систему бонусов для инвесторов, готовых вложить деньги в кварталы, которые вырастут на месте старых заводов. На Манхэттене выморочная прибрежная полоса от старого порта до Бруклинского моста превратится в озелененные общественные пространства. Унылый ландшафт самого Бруклина взорвет похожее на дельтаплан здание нового культурного центра, построенного по проекту OMA, Diller/Scofidio и других не менее знаменитых архитектурных бюро.

Лондон стремительно растет в восточном направлении. За районом Канари Варф, в течение десяти лет превратившимся из выселок в новый деловой центр с элитным жильем, скоро будет олимпийская деревня Lower Lea Valley, вся состоящая из лентообразных дорожек и перетекающих друг в друга объемов жилых зданий. В Гринвиче, напротив Millenium Dome Ричарда Роджерса, на заброшенном пустыре KCAP Architects выстроят новый город-сад City East. Грандиозные проекты конвертации промзон в районы элитного жилья представили два титана — Норманн Фостер и Ренцо Пьяно. Два крупных района на восточных окраинах Милана (классическая "красная пустыня") превратятся в многофункциональные, утопающие в зелени комплексы. Проект Фостера с крупными дугообразными зданиями напоминает так и не доведенный в свое время до ума второй Академгородок (городок ВАСХНИЛ) под Новосибирском. "Идеальный город" Ренцо Пьяно, расчерченный четкими лучами улиц, представляет собой update крупных шестидесятнических проектов.

Рецепт номер два — это уплотнение, и в нем архитекторы видят еще один ресурс сохранения городов в нынешних географических пределах. Взять, к примеру, Лондон — он собирается уплотняться. На выставке представлена фантастическая панорама британской столицы 2012 года, на которой зелень едва видно сквозь лес зданий, а Сити и вовсе напоминает Нижний Манхэттен. Уплотняться собираются все, даже Токио, в котором, казалось бы, ногу негде поставить, чтобы не наступить либо на какую-нибудь постройку, либо на чужую ногу.

Нам, конечно же, знакомо и то и другое. То есть если придерживаться хронологического порядка, то сначала другое, а потом уже то. Кто мог себе раньше представить, сколько новых магазинов, парикмахерских и ларьков способны вместить наши спальные микрорайоны, в которых дома щедро перемежались пустырями, овражками и невнятными кустами? Кто мог подумать, что в центре Москвы из-за спины каждого старого дома будет выглядывать пара-другая свежеиспеченных? Кто вообще представлял себе, что в Москве, да и не только в Москве, столько пустого места? Что касается освоения промзон, то все возможные метаморфозы нам тоже известны: от выставочных залов ("Арт-Стрелка") до современных деловых центров (Москва-Сити).

То, что у нас известно меньше и что сегодня является рецептом номер три, называется "общественное пространство".

Пространство толерантности

Сегодня без разговора об общественном пространстве не обходится ни одна архитектурная дискуссия, а проекты, в которых таковые пространства не предусмотрены, не могут претендовать на сколько-нибудь серьезное внимание. Речь идет об участках города, предназначенных для беспрепятственного посещения публикой. К ним в первую очередь относятся парки, развлекательные центры и всякие пешеходные зоны. К ним сегодня приближаются некоторые крупные музеи, приобретшие в результате модернизации просторные атриумы, магазины, лекционные и кинозалы, детские игровые площадки и предприятия общественного питания на любой вкус и кошелек. Собственно говоря, большинство реабилитированных заброшенных территорий представляет собой именно общественные пространства.

Нынешний спрос на такие пространства не в последнюю очередь продиктован обострением межрелигиозных и межнациональных конфликтов. Поскольку общественное пространство — это место, где по определению разные слои и группы городского населения равноправно толкутся, оно должно служить делу согласия. "Когда я думаю о городе и архитектуре, я думаю о демократии", — говорит один из известнейших итальянских архитекторов, куратор биеннале 2000 года Массимилиано Фуксас. "Сегодня, работая с клиентами, мы настаиваем на том, чтобы общественное пространство включалось в проект здания, которое мы строим", — вторит ему лауреат Прицкеровской премии Жак Херцог.

Сомнений нет, грамотно организованное общественное пространство — дело хорошее. Может ли оно решить все проблемы? Никоим образом. Даже проникнутая социальным пафосом экспозиция в Арсенале сама подталкивает зрителя к этой мысли. Видимо, общественное пространство что-то может улучшить только тогда, когда с пространством частным все уже в порядке. Взять, к примеру, Каир. В отведенном ему разделе рассказывается с помощью той же статистики и фотографий, что немалая часть населения живет в "городах мертвых", то есть на обширных каирских кладбищах, и самым удачливым домами служат усыпальницы их богатых сограждан. Единственный же проект, который представлен в каирском разделе, это проект сказочного парка Аль-Азхар, который предполагается разбить на деньги фонда Ага-Хана. Пойдут ли туда резвиться жители кладбищ? Может, они скорее переедут туда жить — в парковых павильонах, поди, приятнее, чем в гробницах.

На курьих ножках

Видимо, не только те, кто подумал о каирских "загробных" жителях в связи с новым парком, усомнились в способности градостроителей решить общественные проблемы. Кураторы национальных павильонов в большинстве своем предпочли высказаться на тему города метафорически. Это составляет прямо-таки ошеломляющий контраст с главной экспозицией, полной схем, графиков, чертежей и снимков со спутника. Высказывания эти настолько неожиданны, что иной раз можно подумать, что находишься не на архитектурной, а на художественной биеннале.

Японский павильон, в который всегда первым делом устремляется публика, выбирающаяся из Арсенала, напоминает кунсткамеру. Там архитекторы — члены общества ROJO (перевести название можно приблизительно как "смотрящие вдоль дорог") показывают свои находки — снимки удивительных, нелепых, неповторимых предметов и построек: курицу, клеткой которой служит корпус телевизора, велосипед, поросший плющом, дом толщиной с коробку из-под обуви, избушку на высоченных курьих ножках, поднимающих ее над болотцем. Вместе с этими удивительными находками японцы выставили Терунобу Фухимори — главного и, похоже, единственного сюрреалиста среди современных архитекторов. То, что он проектирует, очень похоже на плоды крестьянского и пригородного самостроя — с той лишь разницей, что его кривенькие и косенькие домики не разваливаются и обеспечивают не слишком прихотливому жителю вполне комфортное существование.

По соседству с японцами куратор Евгений Асс и архитектор Александр Бродский показывают проект "Населенный пункт". В главном помещении на парадном этаже расположились инсталляции Бродского. Одна из них представляет собой прозрачный вертеп, внутри которого расположился глиняный городок, на который под милое механическое бренчание постоянно валит и валит снег. В глубине зала — пятиэтажка, окна которой горят теплым светом, а тени мечутся в них, изображая то драку, то семейный ужин. Дом многократно отражается в зеркалах и превращается в город, такой, какой бывает в снах и воспоминаниях: нежный, хрупкий, беззащитный, лишенный агрессии и суеты.

Французский павильон, в надстройке над которым расположилась ни больше ни меньше сауна с бассейном, сам из себя изображал город, точнее, то самое общественное пространство. Там готовят еду, кормят всех желающих, угощают напитками, приглашают в сауну, валяются на скамейках. В британском павильоне дети мастерят коллажи, в немецком — посетителей приглашают забраться по красной лестнице на крышу, в испанском — заставляют каждого вошедшего почувствовать себя внутри фильма Альмодовара. Весь павильон Испании заполнен женщинами: архитекторами, хозяйками художественных галерей, государственными чиновницами и критикессами (иногда престранного вида), которые с экранов десятков телевизоров говорят и говорят, заглушая друг друга, о проблемах городов и своих собственных.

Осталось понять, почему многие предпочли художественные жесты демонстрации реализованных или готовых к реализации проектов. Разумеется, одной причиной здесь не обойтись. Но главная, скорее всего, в том, что в современной архитектуре наметился дефицит открытий. Смотришь по сторонам и приговариваешь: "А-а-а, многофункциональный развлекательно-оздоровительно-торгово-офисный центр… Знаем-знаем". Или: "Что тут у вас, старый ядерный реактор, превращенный в музей современного искусства? Ну правильно, что ж с ним, реактором, еще делать". По всему миру строят два десятка крупных мастерских, настолько хороших и готовых справиться со всем на свете, что нет смысла искать им замену. Всем остальным остается только на них равняться. Может ли в этой ситуации возникнуть что-то принципиально новое? Конечно нет. Сегодняшняя архитектура, кажется, уже сделала свои самые главные высказывания. Тем, кто архитектуру выставляет, остается либо эти высказывания повторять на все лады, либо прибегнуть к художественному иносказанию.

Источник: "Эксперт", 2 октября 2006 г.