Остров Москва

Пятнадцать лет правления в Москве Юрия Лужкова завели город в тупик. Выйти из него возможно лишь при условии смены команды и установлении политики полной гласности управления и открытости финансовых потоков

Так сошлось, что в информационное поле почти одновременно, с разницей в несколько дней, что где-то даже и символично, оказались вброшены две новости. Главная из них такова: столичный мэр Лужков, просидев на московском хозяйстве 15 лет, получил мандат еще на один срок. А вот другая: Москва, уже во второй раз подряд, международным консалтинговым агентством Mercer признана самым дорогим городом мира. При этом по качеству жизни то же самое агентство отводит нашей любимой столице почетное 190?е место из 215 возможных. Осмыслить эти противоречивые, но тесно связанные между собой факты нам поможет председатель комиссии Общественной палаты РФ по вопросам регионального развития, президент "Института города" Вячеслав Глазычев.

Мины замедленного действия

— То, что Лужкова оставили на посту мэра, не нравится многим, но в его пользу часто приводят такой железобетонный довод: управленческая машина Москвы — настолько темный ящик, что если Лужков уйдет, то никто не будет знать, как с этим хозяйством обойтись, и москвичей ждут хаос и катаклизмы.

— Доля правды в этом есть, потому что закрытая в течение долгого времени система, вскрываясь, дает неожиданные побочные эффекты, особенно нежелательные в предвыборный период. Но, по моему убеждению, существует негласная договоренность о том, что полный срок нынешний мэр не просидит и в будущем году уйдет в отставку.

— По собственной воле?

— Как бы да. Это мое личное мнение, но оно подкрепляется многими соображениями. Новая власть в Кремле не станет мириться с ситуацией, когда столица представляет собой абсолютно вынутый из общих правил игры остров. И условием переформатирования является замена команды, что удобнее сделать как раз в момент большой смены декораций. Это будет логично и естественно, и лично я поддерживаю сегодняшнее решение президента, при том что уже давно являюсь принципиальным политическим противником московского мэра. Москва — это большой нарыв, и дело усугубляется тем, что она не город, а субъект федерации. И так называемый мэр вовсе и не мэр, а губернатор (Матвиенко, кстати, хотя бы называется губернатором). На практике это означает, что почти десять процентов населения живут в условиях, где не работает целый ряд законов. Например, закон о местном самоуправлении. Не работает система зависимости — хотя бы номинальной — исполнительной власти от представительной, и в этом смысле устав города Москвы — города, заметьте, а не губернии — противоречит законодательству России: по этому уставу мэр может налагать вето на любое решение думы, а дума не может наложить вето на решение мэра.

— То есть имеет место полное сращивание властей?

— Это не сращивание, а включение, законодательно предусмотренное уставом, мудро разработанным после путча 1991 года. Ход блестящий, ничего не скажешь. Чья была идея, сейчас не вспомню, но именно в тот момент была заложена мина замедленного действия не только под столицу, но и под всю федерацию. Потому что Москва была и остается образцом для подражания. Даже достаточно самостийная Казань, при всем своем национально-патриотическом духе, следует примеру столицы во всем — вплоть до мелочей. То есть задается тональность, по которой исполнительная власть представляется в качестве доминирующей, если вообще не единственной значимой политической силы. Конечно, это очень скверно: множество решений принимается фактически без серьезной критики. Я даже не говорю публичной — вообще без всякой критики. Второй дурной пример, который Москва подает всем, — это огромный объем внебюджетных средств, используемых без хотя бы номинального контроля представительной власти. Что такое внебюджетные средства Москвы, реально знает всего нескольких человек.

— Их объем, насколько я знаю, сопоставим с бюджетом?

— По мнению ряда экспертов, сопоставим. С моей точки зрения, он выше. Ну смотрите: скупка земель, предприятий, карьеров, все эти игры в Крыму, в Грузии, в Аджарии — это же огромные деньги, к которым ЗАКС не имеет ни малейшего отношения, ничего об этом не знает и информации не запрашивает, потому что все равно ее не получит. И это положение вещей копируется по мере сил и другими субъектами федерации. А ведь внебюджетные поступления могут быть открытыми и внятными. Я только что вернулся из Ханты-Мансийского округа, где "ЛУКойл" в городе Лангепасе тратит очень большие средства на местную социалку. Все происходит публично, власть города заключает с концерном соглашения о сотрудничестве, где поминается и объем вкладываемых средств. В Москве не так: как-то, вылетая из Внукова, я буквально обалдел, увидев вывеску "Авиакомпания правительства Москвы". Что это за субъект хозяйственной деятельности?

— Вдобавок она безобразно работает, я из-за нее однажды на Кипре просидела три дня, и не я одна.

— Так вам и надо: не пользуйтесь услугами таких компаний. То, что правительство выступает в качестве субъекта хозяйственной деятельности, — полный парадокс. Это же очень опасно для целостности модели, для управляемости, наконец. Потому что центральная бюрократия сейчас только делает вид, что управляет, а на местах все отдано на откуп регионалам. Да, здесь они, как на ставке у хана, задом вверх ползут, выпрашивая деньги, но вернувшись, — уж простите, они там хозяева, а не центр. Вот мы жалуемся: "Ой, Москва — самый дорогой город мира". Валить все на взятки и коррупцию проще всего, но это не совсем верно. Все начиналось с установления барьера между Москвой и остальной страной: введения в городе всевозможных льгот и доплат, вставших настоящей стеной между городом и областью. Да, было тяжело, да, областная власть была невменяема. Но это стратегическая ошибка, хотя резоны ее понятны: пенсионеры на мэра молятся, бюджетники счастливы, доплаты идут. Но доплата за проживание вместо доплаты за деятельность — разве это не абсурд? Установив такой барьер, мы потеряли возможность строить общую с окружающим пространством стратегию: Москва замкнулась в пределах МКАД, жестко обозначившей край столичной земли.

— Может быть, все же стоит слить город и область в один субъект?

— Административное слияние вовсе не нужно, нужна координация стратегий, ведь общих проблем немерено: свалки, водозаборы, дороги, логистические центры, склады и тысячи других вещей. По частностям иногда договариваются, но в принципе отношения между Москвой и областью из личностного конфликта времен 90?х годов переросли в конфликт сущностный. А если бы мы жили по единому генплану, к чему стремились профессионалы с обеих сторон, многие проблемы исчезли бы: сохранились бы зеленые клинья, о которых говорили еще в начале XX века, зоны, свободные от застройки, была бы понятной логика развития — вдоль магистралей, а не там, где урвут рейдеры или еще кто-нибудь. В итоге губится кольцо вокруг города, где Громов отдал все на разграбление в обмен на лояльность глав районных администраций. И это — следствие политики Москвы, потому что область все равно была бы ведомым, а не ведущим. А сейчас Подмосковье бешено застраивается, в том числе и москвичами, но уже по ценам, которые диктует город. Второй момент, породивший нынешнюю ситуацию, — знаменитый в начале 90?х лозунг "Купи квартиру и заплати за того, кто купить не может".

Жилищная пирамида

— Тогда это преподносилось как способ решения жилищной проблемы очередников.

— Да. Приняли как бы бартерный принцип, и поначалу, пока цены (и доходы) были не очень велики — квадрат стоил долларов 400–500, — это даже казалось хорошо. На практике это тогда же увеличило стоимость одного квадрата процентов на 60. То есть вместо того, чтобы честно посчитать, какую долю бюджета и внебюджетных фондов можно пустить на социальное строительство, и цифры эти опубликовать, создали закрытую систему, которая теперь никому не понятна. Движется эта очередь вообще или нет? Я, например, знаю человека, который стоит в ней уже много лет и все на одном и том же месте.

— Но власти утверждают, что социальное жилье строится.

— Возможно. Но я, как москвич, не знаю, ни сколько его строится, ни кому оно дается. Аудита независимого на этот счет никогда не проводилось. А цена скакнула. Дальше — лучше. Вместо того чтобы брать обременения по инфраструктуре на городской бюджет, как это делает весь мир, Москва задала всей стране новый образец, перенося их на застройщика: вы платите и за это, и за то, и за воду, и за трубу, и за все прочее. Последовал новый скачок цен, снова почти удвоение. Но и этого мало. Надо было вводить систему зонирования, которая бы определяла, где у нас исторический центр, и объявлять его зоной неприбыльного развития: только театры, галереи, музеи, как это делается во всем мире.

— И никакого элитного жилья.

— И никакого элитного жилья. Частичное сохранение старого, которое потихонечку должно становиться более дорогим, — это нормально. Во всем мире центр дорого стоит. Не сделав этого, мы получили невероятно завышенные цены и на аренду земли, и на право строительства. Ведь проводятся конкурсы даже не на саму аренду, а на право на нее. Потом — сама аренда, потом — в собственность. Вот вам еще одна возможность для накачки цен. Все это вкупе и привело к тому, что цена московского жилья вышла на уровень самых дорогих столиц мира, что для нашей страны просто нонсенс. И опять-таки — полное отсутствие публичности во всем, а этот тип политики в отношении земли и ее застройки, в свою очередь, содействует росту теневого сектора. Автоматом в процесс включаются торговые сети, и пошло, и пошло. Этот график, если бы его можно было построить, показал бы опережающую линию дополнительных платежей по отношению к ценам и доходам. Это паровоз, который тянет за собой ставки коррупции.

— Многие считают, что исторический центр города безнадежно испорчен строительной политикой московских властей. Вы согласны?

— Не знаю. Дело в том, что Москва испокон веку строилась весьма хаотично, и в этом ее прелесть. Свою отличительную черту она сохраняет, следовательно, нельзя сказать, что это другой город. Кое-что мы, конечно, потеряли, но, снявши голову, по волосам не плачут. К новоделам притерпимся: знаете, пройдет лет двадцать, посереет, потемнеет все. Это не страшно, беда в другом. Со вкусом дело плохо обстоит у градоначальника.

— А грамотные архитекторы разве не участвуют в разработке планов застройки?

— Про планы я вам вот что скажу. Есть великий закон Нью-Йорка от 1916 года — закон "красной линии". Он вменил ступенчатую, по мере повышения этажности небоскребов, застройку улиц: более высокие дома строятся дальше от улиц, чтобы не загораживать им солнечный свет. И никто не может эти правила игнорировать. Возник силуэт города, главным архитектором которого стал этот закон. В 70?е годы ввели одну поправку: центральную часть здания можно поднять еще на десять этажей, но за это придется отдать городу первый этаж — это будет плаза, островок покоя. Вот такое правило, простое, как забор, а не целые тома под названием "Градостроительный кодекс Москвы". Да и это туфта, потому что тот генеральный план описывал только первые пять лет, которые уже давно прошли. Сегодня все пущено на самотек, между двумя девятиэтажками вколачивают 25?этажную башню, что на любом языке мира называется безобразием, но все сходит с рук. У меня как члена Общественной палаты скопилось больше двухсот адресов, так сказать, народного гнева по поводу безумной точечной застройки, но она, тем не менее, продолжается.

Встанет обязательно

— Вот, все пугают, что Москва встанет: транспортный коллапс пророчат.

— Обязательно встанет, хотя точно сказать, когда именно, трудно. Я еще в 99?м писал, что надо срочно начинать радикальную реконструкцию метро, именно реконструкцию, а не простое наращивание километража. Что нужно создать там атмосферу достоинства, чтобы человек из автомобиля, как в Вашингтоне, согласился пересесть в метро. Там есть линии, куда ночью лучше не ездить, но в целом оно нормальное, безопасное, удобное. Не очень красивое, зато прекрасно кондиционированное. А ведь у нас это же просто источник эпидемий. Вкладываться надо было, а метро — до сих пор закрытое царство, которым владеет господин Гаев. Сколько они зарабатывают на рекламе, никто не знает. Куда используются эти деньги, никто не знает.

— Но ведь новые станции строятся, шел даже разговор о второй кольцевой линии.

— Кольца — не лучший способ развязки транспорта. Гораздо эффективнее параллельные линии — к тем, которые уже существуют, но идущие, скажем, в экспресс-режиме. На местах наибольшего сгущения пассажиропотока есть фрагмент, включающий пять линий, которые потом по-разному расходятся. Это и создает всасывающий эффект и распределение. Одна линия не может этого сделать в принципе. Это вопрос для профессионалов, но, на мой взгляд, необходимо по отношению к существующей схеме хотя бы двойное дублирование. Нужны экспресс-линии, которые позволяют проскочить город за полчаса, линии с более частыми остановками, как в Париже, и ныне существующие, в качестве среднего варианта. Без этого десятимиллионная, а с пригородами пятнадцатимиллионная агломерация не может нормально функционировать. И обязательно должны быть кондиционеры. Вот это и есть главнейшие, необходимые инвестиции, под которые можно и кредиты брать. Под них, а не неизвестно подо что. Вот сейчас Москва брала кредит на покупку какой-то недвижимости в Крыму. Брать кредит под строительство метрополитена — это я понимаю. Брать кредит под собственность и развитие в Крыму — извините. Метро — это вообще номер раз, я бы сказал. Потому что, уверяю вас, если там будет пристойно, то я точно буду ездить на метро.

— А что делать с наземным транспортом?

— Это тоже вопрос для профессионалов, причем западных. Ну кто у нас был специалистом по автомобилизации, простите? Их и не могло быть по определению, были только какие-то мечтания и примерные графики. Я прекрасно помню: "Коммунизм наступит, когда будет 16 машин на 100 жителей" — так рассчитывались московские планировки по нормативу. Конечно, нужны западные специалисты. Но нет, мы сами все умеем, все знаем. Вот кольцо закрутим, и будет то, что надо! На самом деле надо было создавать мелкоячеистую, капиллярную структуру параллельно с реконструкцией, например, пятиэтажек. Вы их сносите и тут же утраиваете число проездов и выездов из квартала. А вместо этого точечной застройкой заткнули вообще все так, что теперь и сделать ничего нельзя: ни развязку, ни перекресток. Ведь теперь эти узлы просто не развяжешь. Чтобы сделать, скажем, хорошие развязки, во многих местах надо сносить новые дома. А если их сносить, то придется выкупать: это уже астрономические цифры. Это тебе не хрущевки. Кое-где еще не поздно это сделать, но серьезно ситуацию уже не изменить. Так что Москва встанет, и это может произойти уже в ближайшее время.

— На велосипеды, что ли, пересаживаться?

— Что бы я делал, так это вводил бы моду на скутеры. Не мотоциклы, которые на самом деле транспорт не городской, а именно скутеры, с маленькими колесиками. Этим надо заниматься, субсидировать даже, если угодно, рекламу запустить, чтобы хоть часть людей оттянуть от автомобилей. Но скутеров нет, их не выпускают. Такси надо всерьез заниматься, оно должно быть дешевым, это тоже поможет убрать с улиц частные машины. И оно должно быть сиюминутное, повсюду, 30–40 секунд — и к вам подъезжает машина.

— Но для скутеров у нас погода большую часть года неподходящая, да и по нашим широченным магистралям на них не очень уютно ездить.

— А это еще одна ключевая проблема, и касается она далеко не только скутеров. Для организации городского движения главное не ширина улицы, а частота потоков. Грубо говоря, если у вас одна дорога в восемь полос, то у нее будет пропускная способность много хуже, чем даже у трех двухполосных улочек. Тут конечно, надо было сравнивать, математические модели строить, обсуждать их. Я не специалист, но я знаю, что есть простой закон: чем шире улица в городе, тем больше поток, а значит, и больше вероятность пробок. Вот этот эмпирический закон уже выведен в мире и всем известен. И поэтому расширение Ленинградки или прочее в этом же роде — это продолжение логики пятидесятилетней давности.

Зато у начальника ДЭЗа — белый "Мерседес"

— У нас не только наземный транспорт вот-вот встанет, у нас лифты скоро все прекратят работать.

— Про лифты я в 99?м году тоже писал, уже тогда 30 тысяч из них были в предаварийном состоянии. Я же делал тогда книгу по Москве. А сейчас говорят, что до 40 процентов, — ну чего же вы хотите? Но меня больше пугают даже не лифты, а электропроводка, трансформаторные подстанции: вся система трансформаторных подстанций, кабельных линий у большинства домов давно висит на одной жиле, потому что вторая перегорела и ее не заменили. Вот где пожароопасность-то серьезная и повышается с каждым годом. Все мощнее приборы: пылесосы, стиральные машины, электроплиты, чайники. Потребление выросло в 10–20 раз по отношению к тому, для чего делались сети. Как эти сети еще дышат? Потому что в советское время все-таки множили вначале на три, потом еще на два. Это в какой-то степени нас пока спасает. Это очень серьезная проблема, но, когда говорят о капремонтах, эту сторону почти всегда забывают. О стояках говорят, а о проводке не говорят.

— В доме, где вы живете, тоже дворники таджики?

— Да, и это счастье просто. Они хорошо работают. В моем Юго-Западном округе им официально платят, если я не ошибаюсь, 16 тысяч, а на руки они получают шесть тысяч.

— Ничего себе маржа!

— Зато у нашего начальника ДЭЗа — белый "Мерседес", я сам видел. Это одна из главных кормушек городских чиновников, поэтому они будут этих таджиков прятать от милиции, будут с нею договариваться. Периодически наваливаются какие-то проверяющие, учиняют шум, штрафуют несчастные жэки за нарушения. Игра такая: вот она, жертва, трепыхается, в любой момент можно ее взять. И ничего тут не изменить, потому что для таджиков это тоже счастье. Весь мир живет на этой разнице; уверяю вас, и в Париже то же самое.

— С памятника Пушкину украли цепи — куда же власти смотрели?

— Ментура занята собиранием дани в переходе, вместо того чтобы смотреть за порядком, — это раз. Камер слежения там нет — это два. Мы живем не в Швейцарии, это тоже понятно. Не будем идеализировать полицию: во всем мире она склонна к брутальности, к утаиванию и искажению статистики. Но у нас в этом смысле полное безобразие: я говорю об обычной патрульной службе. Перетряска абсолютно необходима, но господин Пронин как заговоренный. Эта кража цепей где-нибудь в Нью-Йорке означала бы неминуемую его отставку: такого рода символический акт должен иметь символическое наказание. А у нас ничуть не бывало. Ну сперли и сперли. Бывает. Народ у нас талантливый, изобретательный.

Интервью провела Наталья Архангельская

Источник: "Эксперт", 2 июля 2007 г.