Сергей Ромашко

Пространство диалектики. Коммуникативная среда мегаполиса

Город — это прежде всего определенная готовность его обитателя к восприятию, действию в самом широком смысле (как внутреннему, так и внешнему). Только при таком подходе можно не только понять место города в истории, но и попробовать увидеть его будущее

Сергей Ромашко, заведующий отделом языкознания Института научной информации по общественным наукам РАН, повествует о важнейшей особенности среды города — о том, что она основывается на коммуникации.

Сократ: Извини меня, добрый мой друг, я ведь любознателен,
а местности и деревья ничему не могут меня научить, не то что люди в городе.
Платон. Федр.

Сократ не любил выходить за городскую стену: ему там нечего было делать. Искусство диалектики, свободного и изощренного общения, питалось напряжением жизни города, ее постоянными и резкими контрастами, перепадами от спешки к затяжному ожиданию, от предельной собранности к безмятежности свободного времени, от шума толпы к замкнутости "своего" пространства — всем тем, что принято называть городской суетой, на которую горожане привычно жалуются, но без которой их жизнь на самом деле невозможна.

Своеобразная среда большого города (а именно большой город — это и есть город в собственном смысле, крайне редко при слове город без соответствующего дополнения представляют себе какой-нибудь небольшой городок) вырастила и продолжает питать своих обитателей, которых отличают особая манера восприятия, особые модели поведения, особые способы самовыражения.

Город, как и многое, созданное человеком, — не предмет. В этом разгадка некоторых его тайн. Например, того, что границы города очень трудно определить. Речь, конечно, не о юридических границах, их определяют соответствующие документы. Город всегда должен быть отдельным существом, но при этом никогда не может существовать сам по себе.

Города-государства были окружены поясом принадлежавших им земель и городов-спутников. Едва заканчивалось строительство городской стены, как под ней тут же вырастали пригороды, которые вроде бы городом и не были, но существовали при нем и составляли с ним единое целое.

 Российские города при всех перипетиях социально-политической истории упрямо обрастают дачными поселками, без которых и город — не город. Отсюда и мучения Макса Вебера, пытавшегося найти признаки города, но признаки предметные (вроде городской стены), а потому каждый раз оказывавшиеся совсем не универсальными, потому что история человечества учит нас удивительной многоликости города.

Город — это прежде всего определенная готовность его обитателя к восприятию, действию в самом широком смысле (как внутреннему, так и внешнему). Только при таком подходе можно не только понять место города в истории, но и попробовать увидеть его будущее.

Важнейшей особенностью городской среды, определяющей жизнь горожанина, является то, что эта среда построена на коммуникации. Город пронизан коммуникациями любого рода, от инженерных до интеллектуальных, плотность и интенсивность коммуникативного насыщения городского пространства чрезвычайно высока и постоянно нарастает — это, возможно, главный закон развития города.

Город как коммуникативная система со все большей скоростью растет "внутрь", всасывая в себя все более значительный объем информации, независимо от изменения его внешних размеров, это своего рода коммуникативная "черная дыра".

Беспрестанное и мощное, знаковое, информационное давление вырабатывает у городского жителя защитные реакции, вроде введенного Вальтером Беньямином понятия рассеянного восприятия, которое в то же время представляет собой постоянное тестирование, осуществляемое в своего рода "фоновом режиме": житель мегаполиса не может одинаково реагировать на все обращенные к нему знаки, но должен уметь мгновенно переключать уровень внимания, включать режим повышенной бдительности в случае необходимости.

Так же и самовыражение горожанина, его возможность и способность обращения к другим предполагают действие в условиях повышенного информационного давления, чрезвычайно плотной коммуникативной среды.

Города, особенно большие, представляют собой коммуникационные сгустки, общающиеся прежде всего с другими такими же коммуникационными центрами, а поэтому мегаполисы — и это еще одна их существенная особенность — в определенном смысле экстерриториальны.

Город может быть разрушен и перестать существовать как место реального обитания, превратиться в призрак (как Константинополь или ветхозаветный Иерусалим), но сохраняться как коммуникативный узел (каким остается, например, давно покинутый Вавилон).

Именно город стал генератором развития коммуникации, хотя, казалось бы, существование на относительно небольшом пространстве не требует такого внимания к способам сообщения. Постоянное стремление насыщать городскую среду новыми возможностями и способами общения определяет не только культурную сторону городской жизни: это и власть, и богатство.

Отсюда эффект миражности мегаполиса, как и подозрительное отношение окружения к мегаполису, недоверие его укорененности в земле, на которой он стоит.

Вся история литературы и искусства — занятие городское (не стоит обольщаться сельскими пейзажами или деревенской прозой — они создавались прежде всего в городе и для горожан), как и наука, представляющая собой также коммуникативно-информационную деятельность. Но ведь и биржа — тоже прежде всего коммуникация, как и современная система публичной политики.

Коммуникативное богатство города стало стремительно нарастать в последние полтора века, когда умножение технических возможностей породило совершенно новые темпы роста информационного насыщения человеческой жизни. Интенсификация коммуникации расширила горизонты городской жизни, обострив в то же время ее противоречия, нередко носящие характер парадоксов.

Резкий всплеск активности может порождать препятствия для своей собственной продуктивной реализации, как это происходит в области материальной коммуникации в городе, когда, например, резкий рост числа транспортных средств, предназначенных для ускорения передвижения жителей, приводит в реальности к замедлению движения из-за перегрузки транспортной сети.

Город — пространство диалектики и в изначальном смысле, как возможность открытого интенсивного общения, и в более позднем философском смысле, как средоточие парадоксов и противоречий, характеризующих городскую жизнь, в том числе и в ее коммуникативном измерении.

Завершение процесса деиндустриализации мегаполисов превратило их коммуникативный потенциал в непосредственную основу существования: ни один вид деятельности в мегаполисе не реализуется без коммуникативного обеспечения, эта сфера обеспечивает работой и доходом все большее число жителей, все весомее ее доля в городском бюджете.

Старое разделение на поставщиков информации и ее потребителей (например, на авторов и публику) все больше сменяется взаимодействием: один и тот же человек в разных ситуациях выступает то в одной, то в другой роли. Мегаполис становится городом репортеров: каждому жителю есть что сказать, и он то и дело получает (по крайней мере, в принципе) возможность высказаться.

Чтобы обеспечить развитие коммуникативной среды города (без этого в международной конкуренции не выдержать), необходима ее максимальная открытость. Именно это обстоятельство становится одним из источников обострения противоречий городской жизни. В сочетании с мобильностью связи возможность быстрого вхождения в коммуникативную среду (или переподключения к ней) окончательно дематериализует город, превращая его в величину в значительной степени виртуальную.

Современный город все больше утрачивает свою традиционную социальную опору, становясь городом без горожан: значительная часть людей, участвующих в жизни мегаполиса, не является его "настоящим", коренным населением. Миграционные потоки разной скорости (от приезжающих на день до приезжающих на неопределенный срок) определяют все стороны городской жизни. Город заинтересован в постоянном привлечении людей, он, в сущности, уже не может без этого существовать. Это предполагает создание дополнительных и разнообразных адаптационных механизмов, начиная от знаков, облегчающих ориентацию в городском пространстве, и заканчивая культурно-образовательными программами, направленными на интеграцию прибывших в сложившуюся среду.

В этой ситуации все сложнее становится поддерживать некоторый единый тип коммуникативного поведения, единую коммуникативную среду, а следовательно, и базовые механизмы восприятия и образцы поведения, без которых виртуальное единство города, уже не поддерживаемое традиционным социокультурными механизмами, грозит превратиться в неуправляемый хаос.

Возможность быстрого вхождения в коммуникативные структуры города, возможность быстрого создания собственных коммуникативных структур приводит к постоянной фрагментации, дроблению среды городского общения, ее перекраиванию, неустойчивости. Относительная легкость входа и выхода ослабляет ответственность за действия в коммуникативной среде города, а фрагментация общения в сочетании с социальной, этнической и конфессиональной неоднородностью населения становится серьезным механизмом дезинтеграции города, прогрессирующего отчуждения отдельных групп населения, открывая путь к конфликтам разной степени интенсивности, вплоть до острых вспышек насилия, приобретающих значительные размеры (ср. массовые беспорядки в пригородах французских городов осенью 2005 года и более ранние эксцессы на этнической почве в городах Великобритании и США).

Разноречие всегда было одним из элементов жизни мегаполиса, однако баланс между общей коммуникативной средой, общим языком и единым дискурсивным стандартом и относительно самостоятельными коммуникативными субкультурами оказывается все более неустойчивым. Хотя язык того или иного мегаполиса и можно уподобить, (хотя бы в значительной его части) некоторому диалекту, однако диалектом в классическом смысле он не является.

Есть некоторые характерные признаки (чаще всего это типичные слова для обозначения реалий повседневной жизни, ср. составляемые в последнее время московско-петербургские словари и подобные опыты описания городской речи) языка той части жителей города, которая составляет достаточно устойчивое ядро населения, однако они уже не составляют целостной языковой системы, и механизмы изменения такой системы также существенно отличаются от механизмов изменения традиционного диалекта.

Самое же главное: этот квазидиалект не наделен механизмом, санкционирующим его принятие всеми жителями, не исключает значительных групп, не ощущающих потребности в том, чтобы им овладевать. Эти группы порождают свою коммуникативную среду (в том числе и поддерживаемую извне, например, за счет спутниковых каналов телевидения, которыми пользуются этнические мигранты), удовлетворяющую их основные потребности.

Разнородность коммуникативной среды, разноречие города требуют от его жителя способности быстро ориентироваться в этой пестрой и быстро меняющейся обстановке, менять свое поведение в зависимости от того, в какое информационное и коммуникативное поле он попадает или стремится попасть. Хотя в принципе город настроен на постоянную интенсификацию процессов общения, в то же время эти процессы определенным образом организуются: создаются каналы и сферы общения, доступ к которым упорядочен, регламентирован или ограничен.

 Наряду с навязываемой информацией (это прежде всего реклама и пропагандистские материалы) существуют зоны закрытой или труднодоступной информации. Именно поскольку современный город – это прежде всего коммуникативная среда, защита конфиденциальных и секретных данных оказывается одной из главных забот ее жителей и действующих сил городского социума.

Сохранение части информации закрытой, а определенных путей коммуникации — огражденными от непрошенных участников в интересах и отдельного человека (которому требуется пусть и небольшое, но свое, интимное пространство общения или даже пространство релаксации, свободное от коммуникативного давления городской среды), и разного рода организаций (городского управления, коммерческих структур).

Безопасность жителей мегаполиса, становящаяся все более сложной задачей, в значительной степени заключается в организации информационных потоков: обеспечении доступа к информации для одних и закрытии доступа к информации для других. Здесь сразу возникает противоречие множества интересов.

Например, экономический интерес может вызывать стремление получить доступ к закрытой информации (с целью получения выгоды либо от ее прямого использования, либо от перепродажи), тогда как стремление правоохранительных органов сделать жизнь горожан совершенно "прозрачной", фиксируя все их действия, вызывает естественное недовольство, поскольку человеку свойственно желание обладания своим, личным внешним и внутренним пространством, своей небольшой тайной жизни.

Покрытие городского пространства сетью камер видеонаблюдения уже доказало свою эффективность (далее всех в этом продвинулась Великобритания; расследование террористической атаки на лондонскую транспортную сеть летом 2005 года было проведено быстро и эффективно в первую очередь потому, что все происходящее в лондонском метро фиксируется видеозаписью), однако тем самым сфера личной жизни предельно сужается и трансформируется.

Если добавить к этому множество других средств слежения, таких как разного рода базы данных, электронная почта (сохраняемая на серверах и доступная в случае необходимости для анализа), платежные системы, возможность определения местоположения владельца мобильного телефона, — то оказывается, что житель мегаполиса постоянно находится под прессом усиленного контроля, отмечающего каждый его социально значимый шаг.

Помимо базового противоречия, которое заключается в принципиальной беззащитности горожанина от своих собственных защитников, необходимо учитывать и противоречие между чисто технологическими и человеческими составляющими тотального контроля за действиями горожан. Никто не может гарантировать абсолютную конфиденциальность такой информации. Но стоит задуматься и о том, что современная концепция информационной "прозрачности" города для правоохранительных и властных структур (а в значительной мере и для экономических структур, в особенности финансовых) разрабатывалась в западном обществе, где уровень надежности этих структур достаточно высок, а уровень коррумпированности – достаточно низок.

Ситуация существенным образом меняется, когда ту же технологическую программу пытаются использовать в обществе, где уровень надежности этих структур низок, а уровень коррумпированности — напротив, высок.

Виртуализация города и возрастание роли коммуникации означает и повышение значимости образа города, своего рода мифологии, создающей картину, рисующую характер именно этого города в его отличии от других городов. Сюда относится и стандартная популярная концепция истории города, и его наиболее значимые объекты, и типичные черты образа жизни горожан, как и образ типичного горожанина.

Этот образ города выполняет сразу две функции — внешнюю и внутреннюю. Вовне он играет роль бренда города в международной конкурентной борьбе по привлечению миграционных, финансовых, информационных потоков, необходимых для развития мегаполиса. Внутри города этот образ служит одним из основных средств интеграции населения, объединения жителей в единство, питаемое чувством принадлежности к своему городу (человек не может испытывать привязанность к административно-территориальной единице).

При этом одни и те же элементы образа города могут выполнять и ту, и другую функцию в зависимости от ситуации. Так, памятник старинной архитектуры будет играть для жителей города роль объединяющего символа, а для туристов он будет достопримечательностью, которую стоит посмотреть.

Открытость коммуникативной среды города — лишь один из крайне проблематичных моментов переживаемого нами момента развития города как коммуникативно-информационного феномена. Сложности, о которых шла речь, ощущаются нами уже сейчас. Но нарастание плотности коммуникации может привести и к более серьезным изменениям, которые будут обозначать существенный перелом образа жизни, переход от привычного человеческого состояния (humana) к разного рода коренным трансформациям человеческого существа, его прямому сопряжению с информационными системами, что будет означать переход к новой стадии, располагающейся за пределами собственно человеческого измерения (posthumana). И произойти это может гораздо раньше, чем мы можем сейчас это себе представить.

Помнить следует одно: город породил первого диалектика Сократа. Он же его и уничтожил.

 

Источник: "Российское Экспертное Обозрение", №2 (16) 2006 г.

Актуальная репликаО Русском АрхипелагеПоискКарта сайтаПроектыИзданияАвторыГлоссарийСобытия сайта
Developed by Yar Kravtsov Copyright © 2020 Русский архипелаг. Все права защищены.