Ольга Власова

Революция у них в крови

Если французское правительство не сумеет решить застарелые проблемы общества, Франция может подарить Европе еще одну великую революцию

Вторую неделю Францию сотрясают крупнейшие с 1968 года волнения. Впервые за полвека в стране введено чрезвычайное положение и во многих регионах действует комендантский час. Уничтожены тысячи автомобилей, хулиганы жгут автобусы, школы и магазины, разъяренные толпы "цветной" молодежи обстреливают полицейских. Волнения, начавшиеся на окраинах Парижа, распространились по всей Франции и даже докатились до Германии и Бельгии.

Происходящее во Франции явно свидетельствует о том, что миграционная политика государства полностью провалилась. Многолетний нарыв лопнул, и надежды правительства, что ситуация как-нибудь сама собой рассосется, не оправдались. Министры с трудом скрывают свое замешательство. Власть опасается применять жесткие меры, дабы не вызвать взрыва настоящего насилия (пока волнения во Франции довольно мирные; бунтовщики лишь портят собственность граждан, погиб всего один человек). Власти скорее уговаривают бунтовщиков, обещают им различные блага.

Нерешительность правительства — лишь отражение двойственного отношения большинства французов к происходящему. С одной стороны, общественность негодует: правительство и полиция оказались не способны остановить беспорядки и защитить имущество честных граждан. С другой — честные граждане испытывают чувство солидарности с "отверженными" из гетто. Дети арабских и чернокожих иммигрантов заперты правительством в серых бетонных многоэтажках в пригородах и не имеют будущего. Они заслуживают сочувствия, а не ненависти.

С одной стороны, французы понимают, что стране необходимы реформы, которые сделали бы французское общество более динамичным, а экономику эффективной. Они недовольны тем, что правительство все никак не может провести столь необходимые реформы. А с другой — французы упорно не готовы идти на жертвы ради этих реформ.

Скажем прямо, французы хотят невозможного — они требуют, чтобы власть избавилась от недостатков, присущих патерналистскому государству, но при этом хотят и впредь пользоваться благами, которое оно дает. Абсурдность этих требований лучше всего показала масштабная забастовка работников Electricite de France, которую те устроили в самый разгар беспорядков. Бастующие требовали от властей остановить либеральные реформы. Правительство страны в ступоре.

Пролетариат XXI века

В первые дни волнений многие были напуганы тем, что бунт — это новая волна исламистского террора в Европе. Тем, что после Мадрида и Лондона очередь дошла и до Парижа. Действительно, большинство жителей парижских гетто — это арабы-мусульмане, однако немало там и немусульманского негритянского населения. Показательно, что двое подростков, чья смерть послужила поводом к началу беспорядков, были именно неграми, а не арабами. Риторика бунтовщиков — не религиозного, а исключительно социального характера. Так что пока, к облегчению французской политической элиты, волнения не являются частью "мирового джихада".

События во Франции — знак другого явления, не менее опасного, но значительно менее изученного. Они демонстрируют возникновение нового "опасного класса" — пролетариата XXI века. Оказалось, что континентальная Европа создала идеальные условия для появления этого социального феномена. "На протяжении нескольких десятилетий Запад работал над проблемой обезоруживания опасного класса — пролетариата, который угрожал стабильному развитию капиталистической системы. К середине XX века выход был найден — 'государство всеобщего благосостояния', позволившее практически уничтожить пролетариат как класс. Вместо него в Европе, в частности во Франции, появилась так называемая рабочая аристократия. Это квалифицированные рабочие, имеющие определенный культурный уровень и прочно защищенные от волюнтаризма работодателя или государства профсоюзом и социально ориентированным законодательством. Но в результате образовался большой дефицит рабочей силы на черную и тяжелую работу. Именно для нее во Францию и стали завозить иммигрантов", — говорит социолог из американского Northwestern University Георгий Дерлугьян.

Сначала работников завозили из других, более бедных европейских стран, что позволяло им так или иначе интегрироваться в общество. Например, нынешний министр внутренних дел Франции Николя Саркози происходит из семьи венгерских иммигрантов. Европейская модель ассимиляции — так называемая этническая слепота, основанная на том, что в глазах государства все граждане независимо от их цвета кожи и происхождения являются французами, — довольно неплохо справилась с волнами европейской иммиграции. Постепенно бывшим венграм или русским удавалось интегрироваться: европейская внешность и культура довольно скоро сделали их мало отличимыми от коренных французов.

Но потом европейских мигрантов стало не хватать, они стали дороги, и рабочих начали завозить из бывших колоний. Особенно много народу приехало во Францию из бывших северо-африканских колоний — сегодня во Франции мусульманского населения 10%. Иммигранты этого завоза настолько сильно культурно и внешне отличались от европейцев, что система "этнической слепоты" перестала работать (даже в отношении мигрантов во втором и в третьем поколении). Сами иммигранты, переехав во Францию, делали большой скачок в благополучии, но их дети и внуки застревали в положении "вечного чернорабочего".

"Нулевая социальная мобильность сделала возможным формирование нового 'опасного класса' — класса 'цветных' люмпен-пролетариев. В целом они обладают всеми свойствами того пролетариата, который пугал Европу в конце XIX — начале XX века, с той лишь разницей, что для их 'обезвреживания' уже нельзя применить традиционные инструменты, которые работали в национальном государстве. Просто потому, что в действительности они не чувствуют себя французами или немцами", — говорит Георгий Дерлугьян. Межэтнические противоречия наложились на межклассовые в тот самый момент, когда вся политическая система Европы практически полностью потеряла классовый характер.

Отверженные?

Сегодняшние парижские Ахметы и Али, французы по паспорту, но с откровенно арабскими лицами и фамилиями, постоянно сталкиваются с бытовой дискриминацией по этническому признаку. Их не берут на работу в престижные компании, их не пускают в клубы для белых — в обществе они люди второго сорта. В среднем по стране безработица среди цветных слоев населения в четыре раза выше, чем среди белых. Однажды попав в парижские гетто, выбраться из них уже почти невозможно. Дети иммигрантов попадают в замкнутый круг — отсутствие приличной работы у родителей и жизнь на пособия провоцируют рост рождаемости, нищету, отсутствие образования, высокую преступность и наркоторговлю.

Эта картина знакома многим европейским странам, однако ярче всего она проявляется именно во Франции — стране, где социальная ответственность государства возведена в ранг государственной религии. Высокий подоходный налог, солидные пенсии и огромная социальная ответственность компаний перед работниками стали фирменным знаком французской экономики. Идеологи этой системы полагают, что чувство защищенности лучше стимулирует креативность и работоспособность населения, чем англо-саксонский индивидуализм. Но на практике эта защищенность стимулирует лишь тех, кто сидит на верхних этажах этой системы, кому удалось попасть в штат хорошей компании или на госслужбу. Остальным эта система гарантирует социальные выплаты, которые позволяют не умереть от голода и холода, но не дают никакой надежды выбраться из низов общества. Парадокс, но согласно статистическим данным ЕС, именно во Франции, практически социалистической стране, сегодня наблюдается самое высокое имущественное неравенство в Западной Европе.

"Жизнь на пособие парализует человека, лишает его предприимчивости, лишает его вообще стремления работать. У нас во Франции такая модель занятости, что сильнее всего она бьет по молодежи, — говорит психолог одного из центров по трудоустройству молодежи в Париже Анн Бертран. — Общая безработица среди населения до тридцати лет составляет от 20 до 30 процентов. Коренные французы от этого тоже страдают, но это меньше заметно, потому что у них, как правило, есть родители, которые так или иначе могут их поддерживать. А еще потому, что количество белых молодых людей по отношению к более старшему населению значительно меньше, чем у иммигрантов, где сохраняется довольно высокая рождаемость. Дети иммигрантов часто хуже образованны в силу естественных причин. Ну и, конечно, существует определенная дискриминация при приеме на работу. Поэтому среди молодежи из гетто безработица составляет 50-60 процентов. А у хронически дотируемого иммигранта снижается способность к адаптации. Эффект многократно усиливается, когда на пособия живут целые сообщества на протяжении нескольких поколений. Проблема эта существует не один год, и решить ее пока не могут ни правые, ни левые. Окраины Парижа булькают, как лава, которая периодически прорывается наружу — масштабные поджоги и погромы происходят раз в несколько лет".

Друг и враг иммигрантов

Сегодня французов больше всего интересует вопрос: почему же очередные волнения в гетто вылились в столь масштабный и продолжительный бунт, который подорвал стабильность в стране? Не был ли бунт кем-то организован?

В самом деле — стихийные волнения обычно редко длятся так долго. Они либо быстро, на третий-четвертый день, стихают, либо приобретают откровенно экстремистский характер: бунтовщики распоясываются, и малой кровью дело не кончается. Беспорядки, продолжительные, но умеренные, — это однозначно указывает на то, что восставшими кто-то управляет.

Многие наблюдатели отмечают довольно странное, очень похожее на саботаж поведение полиции, которая особенно поначалу предпочитала наблюдать за происходящим со стороны. Сами полицейские и премьер-министр Доминик де Вильпен объясняют поведение полицейских тем, что они боятся спровоцировать настоящую гражданскую войну и настаивают на необходимости уговаривать бунтующих и не применять к ним жестких мер. Однако такая тактика привела к прямо противоположному результату — пока бунтующих уговаривали, они жгли все больше машин, и волнения становились все шире.

По слухам, незатухающий характер волнений напрямую вызван политическими интригами в правительстве, в частности, противостоянием между нынешним премьер-министром Франции Домиником де Вильпеном (протеже Жака Ширака на пост президента на следующий срок) и министром внутренних дел Николя Саркози. Оба лидера принадлежат к правоцентристской партии, поэтому на выборы сможет идти лишь один из них. Вряд ли беспорядки организованы самими министрами, но то, что они пытаются использовать ситуацию, чтобы расставить точки над i, совершенно очевидно.

До нынешнего кризиса де Вильпен и сравниться не мог по популярности с Саркози — тот уже успел зарекомендовать себя как яркий лидер, способный решить любую проблему. Однако иммигрантские волнения сильно подорвали репутацию Саркози, поскольку, по мнению СМИ, в происходящем виноват именно он. С подачи де Вильпена и президента Ширака сегодня все СМИ говорят и пишут, что своими невоздержанными отзывами в адрес хулиганов Саркози фактически спровоцировал бунт, что он проводил неправильную политику в отношении иммигрантов и полиции. Премьер де Вильпен стремится показать, что Саркози не в состоянии контролировать подчиненные ему структуры.

На самом же деле Саркози вовсе не тот мракобес и арабоненавистник, каким его сегодня пытаются представить политические противники. Один пример: еще до начала беспорядков Саркози ратовал за отказ от системы "этнической слепоты", поскольку, по его мнению, она совершенно не работает в современных условиях. Ту же идею Саркози высказывал и после того, как беспорядки набрали силу. По его мнению, пора перейти на англо-саксонскую систему ассимиляции — к так называемой позитивной дискриминации. Этот подход подразумевает создание условий благоприятствования для иммигрантов при трудоустройстве и поступлении в университет. А параллельно надо ввести жесткий контроль за нелегальной иммиграцией. Наконец, Саркози является сторонником либеральных реформ в экономике, которые вопреки всем обещаниям так и не удалось провести Жаку Шираку.

Среди причин затягивания беспорядков — и реформа полиции, которую провел Саркози. Три года назад Саркози одновременно провел и зачистки в гетто, и реформу в полиции — ослабил позиции местных полицейских, подчиняющихся городским советам, и увеличил полномочия центральной полиции, подконтрольной министру внутренних дел. До реформ Саркози штат и полномочия местной полиции были очень раздуты. Это привело к тому, что в неблагополучных районах на службу в местную полицию поступали сами жители гетто, и местные полицейские отделения фактически сливались с наркомафией и бандами окраин. Бороться с преступностью, когда она так тесно связана с полицией, было просто невозможно. Саркози радикально (кое-где в три раза) сократил финансирование местной полиции и предоставил больше полномочий полиции центральной. Это позволило провести столь памятные французам чистки. Благодаря реформам Саркози за три года преступность в неблагополучных районах сократилась почти на 20%. Разумеется, мафия и местная полиция были очень недовольны.

Весьма показательно, что сегодня в прессе выступает много представителей местных полицейских участков, которые прямо говорят, что в нынешних беспорядках виноват Саркози и его реформа. Теперь местная полиция обвиняет Саркози в том, что многие уволенные полицейские, сняв мундир, подались в бандиты. По сути такие "обвинения" — отличное подтверждение того, что эти блюстители закона были бандитами и тогда, когда еще носили форму.

Опасный класс

Чем закончатся французские волнения — пока не ясно. Разумеется, происходящее — не революция. И беспорядки не угрожают государственной системе Франции. Президент и премьер постараются и дальше разыгрывать из себя спасителей нации. Уже сегодня французские СМИ пишут о том, какой де Вильпен молодец, что ввел чрезвычайное предложение и уважительно разговаривал с бунтовщиками. "Сегодня Европа нуждается в таких лидерах, которые сочетают в себе способность удерживать порядок в государстве и проявлять внимание к голосу нового пролетариата XXI века", — написал в британской Financial Times советник французского Института международных отношений Доминик Мойси, явно намекая на де Вильпена. Впрочем, до президентских выборов 2007 года остается еще довольно много времени, так что де Вильпен еще вполне успеет себя скомпрометировать. Да и популярность Саркози в ходе беспорядков упала не так сильно, как это могло было бы показаться.

Но бесследно для Франции и всей Европы пережитый кризис не пройдет. "Такие затянувшиеся волнения опасны тем, что они из обычных хулиганов и недовольных формируют реальную общность, которая станет основой для формирования нового 'опасного класса'. Такие беспорядки дают людям возможность увидеть друг друга, почувствовать свою силу и понять сходство своих проблем. В сущности, самый безопасный выход из этой ситуации — создать на базе этой силы новую политическую партию. В таком виде бунтовщики принимают более цивилизованный вид и встраиваются в политическую систему. С ними можно будет вести диалог", — считает Георгий Дерлугьян. Куда хуже, если в результате французского бунта в Европе возникнет новое крыло "исламского фронта". Волнения стихнут, но организационная структура сохранится, и она может быть использована другими силами. Поэтому сегодня Франции нужно, чтобы давно назревшие реформы были в конце концов проведены. Если французы и дальше будут требовать от правительства перемен и одновременно сопротивляться им, то радикалы — и из числа меньшинств, и из числа националистов вроде Ле Пена — будут набирать силу. Пока ни те, ни другие реальной угрозы для политической системы Франции не представляют. Но если французы так и будут требовать от властей невозможного, настоящий социальный взрыв не заставит себя долго ждать.

 

Источник: "Эксперт", №43 (489) от 14 ноября 2005 г.

Актуальная репликаО Русском АрхипелагеПоискКарта сайтаПроектыИзданияАвторыГлоссарийСобытия сайта
Developed by Yar Kravtsov Copyright © 2020 Русский архипелаг. Все права защищены.