Миграция и некоторые аспекты экономической безопасности

При всем разнообразии мнений большинство авторов склонны рассматривать проблему экономической безопасности в контексте движения основных макроэкономических показателей, таких, как объем и структура валового внутреннего продукта (ВВП), сдвиги в структуре экономики и т.п. Что касается влияния миграционных процессов на экономическую безопасность России, то отечественными учеными оно изучено относительно слабо. Следовательно, прежде чем приступать к рассмотрению проблемы, необходимо дать определение экономической безопасности, равно как и вычленить ее структуру

Глава 2 из книги «Миграция и безопасность в России», под ред. Г. Витковской и С. Панарина; Моск. Центр Карнеги. — М.: Интердиалект, октябрь 2000 г.

Проблемы экономической безопасности России стали вызывать повышенный интерес исследователей в 90-е годы, что в первую очередь было связано с ухудшением социально-экономического положения страны, заметным ослаблением ее экономических позиций в мире. Были сделаны попытки сформулировать концепцию экономической безопасности, определить различные ее составляющие и аспекты, оценить наиболее важные последствия угроз экономической безопасности, наметить стратегию и конкретные меры по ее обеспечению[1]. Проблемы экономической безопасности получили некоторое отражение в принятом в 1992 г. законе "О безопасности", в "Концепции национальной безопасности Российской Федерации", утвержденной в конце 1997 г., в новом ее варианте, принятом в начале 2000 г., и в ряде научных публикаций. В итоге выявился весьма широкий спектр представлений практически по всем вопросам, связанным с экономической безопасностью, начиная от определения понятия и предмета и кончая попытками дать количественные оценки состояния и динамики экономической безопасности страны.

При всем разнообразии мнений большинство авторов склонны рассматривать проблему экономической безопасности в контексте движения основных макроэкономических показателей, таких, как объем и структура валового внутреннего продукта (ВВП), сдвиги в структуре экономики, обеспеченность ресурсами, показатели качества жизни и т. д., либо — а часто и одновременно — в свете тех или иных конкретных угроз безопасности (прежде всего национальной): научно-техническому потенциалу России, ее продовольственному обеспечению, финансовой и валютной независимости и т. д. Такой подход представляется вполне обоснованным, хотя он, вероятно, требует определенного предметного ограничения. В противном случае трудно будет различать действительно приоритетные и второстепенные цели экономической безопасности.

Что касается влияния миграционных процессов на экономическую безопасность России, то отечественными учеными оно изучено относительно слабо. Обусловлено это несколькими обстоятельствами.

Во-первых — во многом новым характером постсоветской миграции. Крупные перемещения людей неоднократно происходили в Советском Союзе, но тогда они в несравненно большей степени, чем сейчас, были управляемы. Миграции же последнего периода — в значительной своей части вынужденные и вовсе не контролируются или слабо контролируются государством. К тому же миграционные потоки неоднородны по этническому и социальному наполнению, по определяющим причинам миграции, по направленности, протяженности в пространстве и времени и т. д. Априори можно предположить, что различия между потоками по тому или иному признаку существенным образом сказываются на результатах их воздействия на экономическую безопасность.

Во-вторых, достаточно сложно установить, в чем конкретно заключается влияние миграционных процессов на те или иные составляющие экономической безопасности. Для того, чтобы это сделать, нужно располагать эмпирическим материалом, с самого начала собираемым и систематизируемым представителями экономической науки под определенным углом зрения. К сожалению, попытки такого рода стали предприниматься только в самое последнее время. Кроме того, задача осложняется тем, что влияние миграции необходимо проследить сразу на нескольких уровнях безопасности.

В-третьих, влияние миграции трудно анализировать еще и потому, что существует много разных толкований понятия "экономическая безопасность". Спектр мнений здесь чрезвычайно широк, экономический аспект безопасности присутствует во многих сферах человеческой деятельности, а в пределах каждой сферы — в деятельности многих субъектов, сильно различающихся между собой. В результате очень трудно определить предметные рамки проблемы, с уверенностью ответить, например, на вопрос, включать или не включать в анализ экономических последствий миграции социальную сферу.

Следовательно, прежде чем приступать к рассмотрению проблемы, необходимо дать определение экономической безопасности, равно как и вычленить ее структуру.

В. Сенчагов приравнивает сущность экономической безопасности к "такому состоянию экономики и институтов власти, при котором обеспечиваются гарантированная защита национальных интересов, социально направленное развитие страны в целом, достаточный оборонный потенциал даже при наиболее неблагоприятных условиях развития внутренних и внешних процессов". Отсюда вытекает, что "экономическая безопасность — это не только защищенность национальных интересов, но и готовность и способность институтов власти создавать механизмы реализации и защиты национальных интересов развития отечественной экономики, поддержания социально-политической стабильности общества"[2].

Е. Бухвальд, Н. Гловацкая и С. Лазуренко подчеркивают, что "экономическая безопасность традиционно рассматривается как важнейшая качественная характеристика экономической системы, определяющая ее способность поддерживать нормальные условия жизнедеятельности населения, устойчивое обеспечение ресурсами развития народного хозяйства, а также последовательную реализацию национально-государственных интересов России"[3].

Обобщая эти суждения, можно предложить более широкое и в то же время более краткое определение нашего центрального понятия: экономическая безопасность — это способность экономики обеспечивать эффективное удовлетворение общественных потребностей на национальном и международном уровне.

Обоснованна точка зрения академика Л. Абалкина, выделяющего в качестве важнейших структурных элементов экономической безопасности следующие: экономическую независимость; стабильность и устойчивость национальной экономики; способность к саморазвитию и прогрессу[4]. Вот только элемент "экономическая независимость" целесообразно дополнить учетом факторов экономической взаимозависимости всех субъектов безопасности, на каком бы уровне те ни находились — национальном, региональном или отраслевом, на уровне предприятия, общности, личности и т. д. С этой поправкой три элемента, названные Л. Абалкиным, можно считать наиболее общими точками отсчета, универсальными критериями качественной оценки состояния экономической безопасности, в том числе и в контексте миграционных процессов.

В каких именно проявлениях экономической жизни или через какие социально-экономические проблемы преломляется влияние миграции на состоянии экономической безопасности? Логический анализ показывает, что спектр возможных ответов здесь достаточно широк. Применительно к России наиболее значимыми представляются следующие создаваемые миграцией угрозы:

1. Как эмиграция научно-технических кадров, так и некоторые их внутренние перемещения (например, уход в другие сферы деятельности) создают угрозу деградации научно-технического потенциала.

2. Миграции, прежде всего внутренние межрегиональные, способны нанести серьезный ущерб региональным рынкам, созданному ранее в том или ином регионе экономическому и трудовому потенциалу.

3. По причине вызываемого ими сокращения внутреннего спроса межрегиональные миграции могут также усугубить спад производства в отдельных секторах экономики.

4. Чрезмерная концентрация мигрантов в пределах конкретной территории чревата быстрым и резким обострением проблемы безработицы на соответствующем региональном рынке труда.

5. По той же причине на региональном уровне (а в более мягкой форме — и на национальном) может сузиться доступ к жилью и социальным услугам, а это означает, что появятся, во-первых, дополнительные факторы социальной дифференциации населения, во-вторых, угроза маргинализации новой его части и еще большего ухудшения положения групп, уже оттесненных на обочину социальной жизни.

6. Из-за того, что некоторая, нередко значительная часть мигрантов не может найти работу или работает не по специальности, реальной становится угроза утраты или нерационального использования квалификационного потенциала мигрантов, возникает также угроза снижения их мотивации к труду.

7. Так как труд определенных категорий мигрантов используется в теневой экономике, а часть мигрантов-торговцев из стран СНГ и нелегальных мигрантов из дальнего зарубежья прямо вовлекаются в противоправную деятельность, налицо угроза дальнейшей криминализации российской экономики под влиянием миграции.

8. В той мере, в какой внешняя миграция сопровождается вывозом и переводом капитала за рубеж, она может угрожать внешнеэкономическим и финансовым позициям страны-донора.

 Попытаемся теперь с помощью анализа доступного эмпирического материала проследить по некоторым из этих направлений влияние миграционных процессов на экономическую безопасность России. При этом придется ограничиться только качественными оценками состояния экономической безопасности в той или иной области, так как отсутствуют общепризнанные критерии, необходимые для получения количественных оценок. Те же критерии, что были до сих пор предложены, хотя и внесли определенный вклад в решение проблемы, по целому ряду позиций подвергаются достаточно аргументированной критике[5].

Воздействие миграции на безопасность предполагается проследить в двух ракурсах. Во-первых, на трех различных уровнях его проявления: личностном, региональном и национальном. Во-вторых, по трем миграционным потокам: на примере внутренней (внутрирегиональной и межрегиональной) миграции, иммиграции из стран СНГ и Балтии, эмиграции из России и иммиграции в Россию из стран дальнего зарубежья.

Внутрироссийские миграции

Внутренние миграции населения являются доминирующим компонентом миграционной ситуации в стране: в общем миграционном обороте (сумма прибытий и выбытий) внутрироссийские передвижения в период 1989-1997 гг. составляли в среднем 72%[6].

Ход и результаты социально-политических и экономических реформ в России в 90-е годы в значительной мере послужили причиной изменений в структуре внутрироссийских миграций. Свертывание производственного и жилищного строительства, рост безработицы вследствие массового закрытия предприятий, с одной стороны, стали мощными выталкивающими факторами миграции, особенно для территорий с узкой хозяйственной специализацией. С другой стороны, те же причины на фоне массового обнищания населения во многом сгладили локальные различия в условиях жизни и тем самым ограничили стимулы к смене места жительства. В результате в последние годы наблюдается сокращение территориальной мобильности населения: за десять лет (1989-1998 гг.) число переселений внутри страны сократилось на 2118 тыс., или на 45%. При этом несколько более быстрыми темпами уменьшались объемы внутрирегиональной миграции — на 47%. Лишь в 1994-1995 гг. наблюдался некоторый рост миграционной активности, но уже в 1996 г. число передвижений вновь упало и было меньше, чем в 1993 г. (табл. 4).

В 90-е годы наметилась тенденция к изменению структуры миграционных потоков в пользу их межрегиональной составляющей. Ее доля во внутрироссийском миграционном обороте повышается. Особенно заметный рост пришелся на 1993-1994 гг., когда удельный вес переездов из региона в регион поднялся на 5 процентных пунктов по сравнению с 1989 г. и составил почти половину (48,4%) всех внутрироссийских миграционных передвижений.

В начале 90-х годов характерной особенностью сложившейся тогда в стране миграционной ситуации был поворот миграционного потока из городов в сельскую местность. Уже в 1991 г. в 16 регионах России наблюдался отток городских жителей в "свое" село. В 1992 г. это явление распространилось практически на всю территорию страны: на все области Волго-Вятского и Западно-Сибирского экономических районов, на большинство областей Центрального (исключение — Калужская и Московская области) и Центрально-Черноземного (за исключением Белгородской и Курской областей) районов, областей и республик Поволжского (кроме Астраханской области), Уральского (кроме Башкирии) и Восточно-Сибирского (кроме Тувы и Читинской области) районов, а также на Карелию, Адыгею, Карачаево-Черкесию, Краснодарский, Ставропольский, Приморский, Хабаровский края, Архангельскую, Ленинградскую, Калининградскую, Ростовскую, Камчатскую и Сахалинскую области. В 1993 г. отток населения из городов продолжался в 20 регионах. Впоследствии внутрирегиональные потоки "село — город" возобновили свое течение. Однако в 1997 г. число прибывших из городских поселений в сельскую местность вновь превысило обратный поток в 13 субъектах Российской Федерации.

Аналогичная и даже более продолжительная и интенсивная миграция из города в село была характерна для межрегионального обмена населением. В целом же по России за 1991-1993 гг. прибыль села в миграционном обмене с городом составила более 100 тыс. человек. Благодаря этому в сельскохозяйственном производстве был в какой-то степени восстановлен трудовой потенциал, утраченный в предыдущие годы.

Очевидно, что попятное движение урбанизационного процесса, выразившееся в сильном спаде миграции в городские поселения и приросте притока в сельские, было вызвано стрессом, который испытало множество людей в связи с резким повышением стоимости жизни, угрозой безработицы в городах и другими пугающими проявлениями экономического кризиса. Восстановление же эволюционных тенденций перетока населения из деревни в город может свидетельствовать, с одной стороны, о начале нормализации экономической ситуации в стране, а с другой — о разочаровании горожан в фермерстве.

На рубеже 80-90-х годов коренным образом изменились направления миграции между экономическими районами России, остававшиеся неизменными на протяжении десятилетий. Нынешнее социально-экономическое положение в стране по существу свело на нет основные стимулы для притока мигрантов в северные и восточные районы и длительного проживания там (высокую оплату труда, хорошее снабжение продовольствием и промышленными товарами), которые позволяли мириться с суровыми природно-климатическими условиями территорий нового освоения. Мало того, что эти территории перестали привлекать к себе население, начался массовый выезд в районы прежнего проживания, давно освоенные и более благоприятные для жизни как в климатическом, так и в социально-экономическом отношении.

В результате только в межрегиональном миграционном обмене Северный район потерял за 1989-1997 гг. более 220 тыс. человек, Восточно-Сибирский — свыше 210 тыс., а Дальневосточный — почти 550 тыс. Правда, в последние два года отток с Дальнего Востока несколько сократился. Однако объясняется это отнюдь не какими-то позитивными сдвигами, а тем, что трудности социально-экономического характера, в частности, высокие транспортные тарифы, не позволяют всем желающим покинуть Дальний Восток. Большинство же тех, кому это было по силам, уже выехали.

Результатом подобной переориентации миграционных потоков стало мощное разрушение демографического и трудового потенциала, на протяжении десятилетий целенаправленно создававшегося в районах нового освоения. Поскольку уезжает значительная часть населения, хорошо адаптировавшегося к экстремальным природным условиям, не менее масштабны потери генетического потенциала. Для его восстановления потребуется не одно поколение. Таким образом, громадные человеческие и социально-экономические усилия, затраченные несколькими поколениями на освоение северных и восточных территорий, могут оказаться напрасными.

Конечно, не всегда это освоение осуществлялось по соображениям экономической, тем более рыночной целесообразности и эффективности. При дешевой, а то и бесплатной рабочей силе экономические мотивы не были главными, преобладали аргументы военно-политического характера. Однако нельзя не видеть, что к настоящему времени в покидаемых населением регионах оказался сконцентрирован значительный производственный и особенно ресурсный потенциал страны. Его возможная деградация негативно скажется на состоянии российской экономики как в ближайшем, так и в отдаленном будущем.

Если в ходе межрегионального миграционного обмена четко обозначились регионы-доноры, то должны быть и реципиенты. И действительно, в Уральском районе наблюдается устойчивый миграционный прирост с 1992 г., в Волго-Вятском — с 1991 г., а в Центрально-Черноземном — даже с 1988 г. Причем это те самые районы, из которых не одно десятилетие население уходило. Правда, следует иметь в виду, что значительное положительное миграционное сальдо, характерное в настоящее время для подавляющего большинства областей центральной России и Урала и некоторых областей Поволжья, образовалось здесь не только в результате внутрироссийских переселений, но и благодаря притоку репатриантов из стран СНГ и Балтии.

Превращение бывших доноров в реципиентов, как и вообще большинство сдвигов, произошедших в миграционных процессах, имеет как положительную, так и отрицательную сторону. С точки зрения долговременной перспективы приток экономически активного населения можно считать благоприятным явлением, поскольку в принимающих областях Российской Федерации, как и практически во всех других, отмечается значительная естественная убыль населения. Отрицательная сторона заключается в том, что в условиях спада производства, слабой социальной инфраструктуры и высокого уровня безработицы возможности привлечения и закрепления мигрантов остаются весьма ограниченными — прежде всего по социально-экономическим причинам.

Особое место во внутрироссийском миграционном обмене занимает Северо-Кавказский район (Краснодарский и Ставропольский края, Ростовская область), а отчасти и Поволжье (Астраханская область). Они выделяются крайне высокими оборотами населения и нестабильным миграционным балансом, который преимущественно складывается под влиянием не столько социально-экономических, сколько этнополитических факторов. Уже в 80-е годы эти регионы по многим миграционным показателям приближались к типу территорий с острыми межнациональными проблемами. В следующее десятилетие они из-за своего приграничного расположения стали местом стихийного скопления беженцев и вынужденных переселенцев из районов этнических конфликтов и межэтнической напряженности в самой России и за ее пределами. Одновременно они продолжают привлекать экономических мигрантов своими климатическими условиями.

Таким образом, современные тенденции межрегиональной миграции в стране приобрели принципиально иное, чем в предыдущие десятилетия, содержание и включают элементы социально-экономических угроз развитию регионов, в частности, угроз деиндустриализации и деградации рынков, углубления экономического спада.

Такая ситуация требует пересмотра миграционной политики в конкретных регионах применительно к условиям рыночной экономики. Нужна концепция освоения северных регионов. Необходимо также разработать эффективные механизмы обустройства мигрантов в старообжитых регионах России. Сделать это целесообразно в рамках общей (объединенной) программы социально-демографического возрождения депопулирующих территорий Центра и снижения концентрации приезжего населения в приграничных областях.

Перечисленные угрозы экономической безопасности регионов или, в соответствии с принятым нами определением, угрозы сочетанию их экономической независимости и взаимозависимости, стабильности экономического развития и способности к саморазвитию в немалой степени влияют на те же самые компоненты безопасности и в масштабе всей страны.

Правда, как уже отмечалось, дать даже приближенную оценку силы этого влияния пока вряд ли возможно: отсутствуют убедительные концептуальные подходы к выбору пороговых значений, с помощью которых можно было бы установить реальную и желаемую степень экономической безопасности на любом уровне ее пространственной локализации — будь то отдельная область, крупный экономический район (совокупность смежных областей) или вся страна.

Хотя концептуальная неопределенность влияет и на оценку миграционно обусловленных изменений, происходящих в регионах на уровне индивидуальной экономической безопасности, все же результаты воздействия миграции и сдвигов в ее структуре на личную экономическую безопасность более понятны.

Потеря работы в результате экономической депрессии (кстати, не просто сопутствующей общеэкономическому кризису, но и дополнительно усиленной как раз массовым оттоком населения, недовольного резким ухудшением условий труда) несомненно создает угрозы экономической безопасности индивида.

Сходными последствиями в сфере занятости чревата для человека противоположная ситуация — чрезмерная концентрация мигрантов в отдельных регионах. Повышенный миграционный приток приводит к усилению конкуренции на рынке труда и росту безработицы. Большой наплыв пришлого населения в принципе может также способствовать ухудшению криминогенной обстановки в принимающем регионе. В этом случае наряду с угрозами физической безопасности индивида могут возникнуть и дополнительные угрозы его экономической безопасности — из-за вероятной криминализации сферы деловых и трудовых отношений.

Вместе с тем очевидно, что отмеченные сдвиги в направлениях движения миграционных потоков во многом спровоцированы кризисом переходного периода в развитии страны, а потому их нельзя рассматривать как окончательные. Пространственная структура этих потоков будет и дальше адаптироваться к переменам, происходящим в России и в ее ближайшем территориальном окружении, значит, и сама будет меняться и, быть может, по мере экономической и политической стабилизации даже начнет приближаться к образцу, который сейчас кажется безвозвратно ушедшим в прошлое.

Миграция из стран СНГ и Балтии

До середины 70-х годов в миграционном обмене Российской Федерации с союзными республиками преобладали центробежные тенденции: движение за пределы России, в особенности в Казахстан и Среднюю Азию, где в то время интенсивно проводилось освоение целинных и залежных земель и бурно развивалась промышленность, было куда более интенсивным, чем в противоположном направлении. Только за пять лет (1956-1960 гг.) миграционные потери составили более 1 млн человек (табл. 5). За следующие полтора десятилетия (1961-1975 гг.) из РФ выехало на 1,5 млн человек больше, чем прибыло. Однако в результате значительного превышения числа родившихся над умершими естественный прирост за те же годы составил в России 25 млн человек, т. е. в десять раз превысил безвозвратный отток ее жителей и был, таким образом, определяющим фактором роста численности россиян.

Начиная с 1975 г. потоки миграции изменили ориентацию: РФ из отдающей население республики превратилась в принимающую. Основной причиной этого стали экономические стимулы, способствовавшие переориентации плотных миграционных потоков на зоны экономического освоения собственно российских территорий: начались разработка нефтегазоносных месторождений Тюменской области, создание мощного производственного комплекса в Красноярском крае, строительство БАМа. За 1976-1990 гг. Россия восстановила прежние миграционные потери, положительное сальдо миграции достигло почти 2,5 млн человек. Но естественный прирост все еще заметно превышал миграционный, так что доля последнего в общем (более чем одиннадцатимиллионном) приросте населения составила лишь примерно пятую часть.

Вклад миграции в формирование численности населения, ее воздействие на пространственное размещение населения по территории страны резко усилились в конце 80-х годов. Объясняется это, во-первых, стремительным сокращением рождаемости при одновременном росте смертности, что уже в 1992 г. привело к естественной убыли населения, во-вторых, заметным ростом положительного сальдо миграции. В 1992-1998 гг. миграционный прирост (нетто-миграция населения между Россией и всеми странами дальнего и ближнего зарубежья) компенсировал 59% естественной убыли населения.

Величина и направление международных миграций в основном определяются характером обмена населением между Россией и государствами — республиками бывшего СССР (табл. 6). Соответственно политические и социально-экономические перемены, происходившие и происходящие на всем постсоветском пространстве, накладывают сильный отпечаток на картину миграционных перемещений.

В развитии миграционных процессов 90-х годов можно выделить два этапа: до 1994 г. включительно и 1995-1998 гг. На первом этапе наблюдался ежегодный (за вычетом одного только 1991 г.) рост чистой миграции, или разности между числом прибывших и выбывших. Получался он в основном за счет сокращения оттока из России в страны СНГ и Балтии, тогда как величина притока увеличивалась незначительно. Кульминационным стал 1994 г., когда в Россию из ближнего зарубежья прибыли по каналам внешней миграции 1,1 млн человек, и уровень начала 90-х годов был существенно превышен. Да и вообще это был наибольший показатель за последние 25 лет. Встречный поток жителей России в республики бывшего Союза продолжал иссякать, сократившись по сравнению с 1989 г. в три раза. В том же 1994 г. Россия впервые после Второй мировой войны получила положительное сальдо в обмене населением со всеми без исключения странами СНГ и Балтии.

На втором этапе, напротив, возобладала тенденция к сокращению обоих показателей — и притока, и оттока, и числа прибывших в Россию, и числа выбывших из нее. Миграционный прирост, уменьшавшийся в 1995-1996 гг., в 1997 г. незначительно — всего на пять с небольшим тысяч человек — превысил уровень предыдущего года, а в 1998 г. снова сократился. По-видимому, миграционные потоки стабилизировались, и положительное сальдо межгосударственной миграции в постсоветском пространстве в ближайшие годы будет колебаться у отметки 300 тыс. человек, если в России не произойдет заметного экономического подъема либо изменения ее миграционной политики.

Еще одна отличительная особенность миграционного обмена с бывшими союзными республиками — крупные потоки вынужденных мигрантов в Россию[7].

Первые беженцы на территории Российской Федерации появились еще в период существования СССР, в ходе и в результате первых межнациональных конфликтов, разразившихся тогда в Азербайджане (в 1988 г. — погромы в Сумгаите, в 1990 г. — в Баку) и Узбекистане (в 1989 г. в городах Ферганской долины). Регистрация вынужденных мигрантов началась с 1 июля 1992 г., с момента создания Федеральной миграционной службы (ФМС). К началу 1998 г. в стране находилось около 1,2 млн беженцев и вынужденных переселенцев, получивших соответствующий официальный статус в территориальных органах ФМС. Каждый пятый мигрант, прибывший в Россию из стран СНГ и Балтии в 1992-1997 гг., имеет один из этих статусов. Получение статуса дает какие-то (пусть зачастую символические и с трудом реализуемые) гарантии обретения заново экономической безопасности, в частности, право на получение специального пособия, ссуды на строительство или приобретение жилья и пр.

В 1992-1993 гг. наибольшее количество беженцев и вынужденных переселенцев прибыло в Россию из Таджикистана, Азербайджана и Грузии. Названные три страны дали тогда более 80% всех беженцев и вынужденных переселенцев из стран СНГ и Балтии. В последующем география вынужденных миграций, во-первых, сильно расширилась, а во-вторых, непрерывно менялась, как бы отмечая перемещение болевых точек на постсоветском пространстве. В 1996-1997 гг. основная часть беженцев и вынужденных переселенцев были выходцами из стран и регионов, в которых не происходило вооруженных конфликтов. При этом в 1997 г. почти половина (48,9%) всех вынужденных мигрантов приходилась на долю перебравшихся в Россию жителей Казахстана, и каждый четвертый иммигрант из этой страны получал соответствующий статус в органах ФМС России (табл. 7).

По данным выборочного обследования причин миграции, проведенного Госкомстатом России совместно с МВД в сентябре — октябре 1991 г. в 23 российских регионах, более трети респондентов-мигрантов назвали побудительным мотивом смены места жительства обострение межнациональных конфликтов, а среди мигрантов из республик бывшего СССР таковых оказалось почти две трети (65%). Чаще других эту причину указывали мигранты из Азербайджана (70%), Таджикистана (64%) и Грузии (63%). Среди выходцев из других новых независимых государств ее выделили 53% мигрантов из Литвы, 51% — из Узбекистана, 50% — из Армении, 47% — из Киргизии, 46% — из Латвии и 41% — из Эстонии.

Во второй половине 90-х годов мотивация переезда в Россию во многом изменилась, о чем свидетельствуют ответы на вопрос об обстоятельствах смены места жительства, с 1997 г. включаемые в разработку данных о миграции населения. По этим ответам получается, что наиболее распространенными мотивами переезда были причины личного, семейного характера (на них сослались 49,7% мигрантов в возрасте старше 16 лет), связанные с работой (17,6%) и с обострением межнациональных отношений (около 13%). Чаще других последнюю причину указывали выходцы из Таджикистана (27% всех выехавших), Казахстана (19,5%), Латвии (18,1%), Узбекистана (17,5%) и Туркмении (17,2%)[8]. Впрочем, за причинами личного, семейного характера тоже могут скрываться симптомы ухудшения межнациональных отношений, реального или ожидаемого. Это подтверждают, в частности, обследования Г. Витковской[9].

Вынужденные мигранты расселяются по всей территории России, вплоть до Крайнего Севера и Дальнего Востока. Такая территориальная "всеядность" говорит об их тяжелом положении: они готовы жить даже там, откуда местное население уезжает. Но все же основная часть беженцев и вынужденных переселенцев устремляется в юго-западные регионы России. Самый высокий коэффициент миграционной нагрузки отмечен в Ингушетии и Северной Осетии: соответственно 1759 и 545 человек на 10 тыс. постоянного населения. Значителен он в Белгородской, Оренбургской областях и Ставропольском крае (от 287 до 215 человек), в Самарской, Саратовской, Новгородской областях и Карачаево-Черкесии (от 192 до 165 человек)[10].

Каковы же последствия миграции в Россию из стран СНГ и Балтии для экономической безопасности в различных ее проявлениях?

Прежде всего, трудовой потенциал мигрантов используется крайне неэффективно. В большинстве принимающих регионов возникают большие сложности с трудоустройством мигрантов. Они обусловлены существующей напряженностью на местных рынках труда. Особенно тяжелое положение складывается в поселках, малых и средних городах с моноотраслевой структурой занятости. Не меньшее значение имеет несовпадение отраслевой структуры потребностей региональных рынков труда в рабочей силе с профессиональной структурой прибывающих. Так, в Европейской части России чаще всего нужны люди с опытом работы в сельском хозяйстве, а приезжают в основном горожане, претендующие на интеллектуальный труд. В Сибири, на Урале, Дальнем Востоке, наоборот, при повышенном спросе на бухгалтеров, врачей, учителей в структуре иммиграционного потока преобладают люди иных специальностей.

В целом противоречие между спросом и предложением разрешается таким образом, что многим мигрантам приходится вместо привычного для них высококвалифицированного труда заниматься трудом малоквалифицированным. Иначе говоря, происходит масштабное недоиспользование их квалификационных возможностей. Более 40% трудоспособных мигрантов, имевших или получивших российское гражданство, работают не по специальности, причем в сельской местности доля устроившихся не по специальности в 3,5 раза выше, чем в городе. Многие (23%) вынуждены выполнять обязанности неквалифицированных рабочих, и по этому показателю село опять-таки в 3,5 раза опережает город. Значительной части беженцев и вынужденных переселенцев (18%) вообще не удалось найти работу. Особенно трудно в этом смысле приходится женщинам, молодежи и людям предпенсионного возраста. По результатам опросов, проведенных в 1997 г., среди вынужденных мигрантов-женщин безработных было 23% (среди мужчин — 12%), среди молодых людей в возрасте 18-29 лет — 25%, среди лиц старшего и среднего возраста — 20%[11]. С наибольшей остротой проблема занятости встает перед мигрантами с высшим образованием. Их уровень безработицы в 1997 г. был почти в два раза выше, чем средний уровень безработицы по стране. В результате на определенных участках социального пространства России происходит концентрация угроз экономической безопасности сразу по нескольким направлениям — в виде угроз рынкам труда, квалификационным характеристикам рабочей силы, ее трудовой мотивации — и на личностном и региональном уровнях одновременно.

Но пока лишь в некоторых регионах численность и масштабы миграции уже достаточно велики для того, чтобы оказывать негативное влияние на рынок труда. Выявить такие регионы можно с помощью показателя плотности миграционного потока — отношения числа мигрантов к числу безработных. Выясняется, что в Поволжье этот показатель выше среднего по России более чем в 2,5 раза, а в Центрально-Черноземном районе — более чем в 4 раза. Особенно большой разрыв между общероссийским и региональным показателями наблюдается в Северо-Кавказском районе. Причем и внутри района наблюдаются очень резкие перепады: если в Ставропольском крае и Ростовской области плотность потока миграции в 1997 г. была более чем втрое выше, чем в целом по России, то в Северной Осетии — в 18 раз[12]. Тут уже угрозы региональным рынкам труда вполне реальны, как нигде сильно ощущаются угрозы и индивидуальной экономической безопасности, возникающие из-за того, что миграция сильно осложнила проблему трудоустройства.

Но даже в такой неблагоприятной ситуации возвращение высококвалифицированных русскоязычных кадров определенно должно расцениваться как положительное явление. По среднему варианту прогноза, подготовленному НИИ статистики, с 1999 по 2016 г. из стран СНГ в Россию переедет около 4 млн человек[13]. По мере преодоления экономического кризиса трудовой и интеллектуальный вклад этих людей будет содействовать укреплению экономической безопасности — как их собственной, так и безопасности их социального окружения по месту проживания, равно как и безопасности России в целом.

Правда, в последние годы в ряде регионов отмечается некоторое качественное ухудшение миграционного потока из ближнего зарубежья по отдельным характеристикам. Например, в Красноярском крае с 1994 по 1997 г. постепенно снижался уровень материальной обеспеченности прибывающих вынужденных мигрантов. В Кировской области в составе мигрантов увеличивалась доля пенсионеров. Такого рода тенденции уже сейчас создают дополнительную нагрузку на сферу социального обеспечения в регионах, ведут к усилению социальной дифференциации населения, росту бедности.

В дальнейшем их отрицательное влияние на показатели экономической и социальной безопасности регионов и их населения скорее всего усилится. Ибо даже в том случае, если объемы иммиграции из стран СНГ и Балтии останутся на нынешнем уровне или сократятся, сеть социальных связей, соединяющих уже переехавших в Россию с их родственниками в ближнем зарубежье, будет способствовать воссоединению вторых с первыми. А это означает, что в общем миграционном притоке будет возрастать доля тех, чья способность к самостоятельному обустройству на новом месте окажется низкой.

Миграционные связи со странами дальнего зарубежья

Заметным явлением в миграционных процессах последних лет стала эмиграция россиян за пределы бывшего СССР. До середины 80-х годов из России на постоянное жительство за границу ежегодно выезжало в среднем 3 тыс. человек. Затем возможности выезда расширились, и в 1987 г. страну покинули уже 9,7 тыс. человек. В дальнейшем число эмигрантов каждый год удваивалось, а в 1990 г. достигло 103,6 тыс. После введения закона о порядке выезда и въезда многие ожидали, что объем эмиграции резко возрастет. Этого не произошло, в 90-е годы он держался на уровне 90-110 тыс. человек в год. По мере стабилизации социально-экономического положения в стране возможен спад эмиграции. По оценке Госкомстата к 2000 г. численность эмигрантов уменьшится до 70 тыс. в год, к 2005 г. — до 60 тыс.

На протяжении последних лет основными странами приема остаются Германия, Израиль и США — свыше 90% общего числа эмигрантов, покидавших пределы бывшего СССР. Распределение выезжающих на постоянное жительство по национальностям и странам въезда свидетельствует, что значительная их часть — этнические мигранты. В начале 90-х годов эмиграционные потоки вообще складывались как чисто этнические. Так, в 1993 г. почти все немцы (99,8%), переселившиеся в дальнее зарубежье, избрали новым местом жительства Германию, более половины евреев (54,8%) — Израиль, а более трети из них (34,2%) — США. К 1997 г. ярко выраженный этнический характер сохранила эмиграция из России немцев, а также евреев, примерно в равных долях выезжающих в Германию (23,9%) и США (24,6%) и вдвое чаще — в Израиль (48,2%). Резкое увеличение численности евреев, направляющихся в Германию, вызвано их подключением к принятой в этой стране программе по восстановлению еврейского населения, утраченного за время геноцида 30-40-х годов.

Русские в 1993 г. составляли четвертую часть эмигрантов. Но их доля увеличивалась из года в год. В 1998 г. уже свыше 36% выехавших за пределы России были русскими (29,3 тыс. человек). Из них 46,7% избрали новым местом жительства Германию, более 24% — Израиль, 15% — США[14]. Объясняется это тем, что в миграцию в первую очередь вовлекаются русские, входящие в состав смешанных семей.

Поначалу среди эмигрантов резко преобладали выходцы их Москвы и С.-Петербурга. Еще в 1992 г. они вместе давали до 40%. Но уже в 1994 г. их доля упала до 14%, почти сравнявшись с долей Юга России или Северного Кавказа (13%). Наибольшим стал вклад Поволжья, Урала и Сибири — около 60%. Удельный вес выходцев из Москвы, С.-Петербурга, Московской и Ленинградской областей продолжал сокращаться, из других регионов России — возрастать. Эта тенденция сохраняется и в настоящее время. Только среди мигрантов, направляющихся в США, по-прежнему лидируют москвичи и петербуржцы — 54%. Во второй половине 90-х годов жители Москвы, С.-Петербурга, Алтайского и Краснодарского краев, Волгоградской, Оренбургской, Свердловской, Челябинской, Кемеровской, Новосибирской и Омской областей вместе образуют почти 60% общего оттока за пределы России[15]. В таком сочетании регионов выезда и стран въезда явно отражаются особенности этнической структуры миграции и одновременно пространственной концентрации в России евреев, немцев и смешанных семей.

Россия обладает квалифицированной и относительно дешевой рабочей силой, так что потери от безвозвратной эмиграции можно было бы отчасти компенсировать за счет развития трудовой возвратной миграции. Первые шаги в этом направлении уже делаются. Количество российских граждан, трудоустроенных за границей при содействии миграционной службы России и частных посреднических фирм, имеющих лицензию на эту деятельность, увеличивается, подчас довольно быстрыми темпами. Так, всего за три года оно возросло вдвое: с 6 тыс. человек в 1994 г. до 12 тыс. в 1996 г. Сдерживает этот процесс то обстоятельство, что конъюнктура на рынках труда зарубежных государств складывалась в течение долгого времени без участия России. Естественно, появление на них нового контингента работников вызывает у работодателей настороженное отношение. Существенную роль играет и боязнь проникновения в благополучное западное общество российской организованной преступности. Поэтому при наличии широкого выбора работодатели зачастую отдают предпочтение выходцам из стран, традиционно экспортирующих рабочую силу на их рынки труда.

В настоящее время отток работоспособного населения за границу в некоторой степени снижает остроту проблемы безработицы в России. Но он же подрывает устойчивость трудовой и в особенности научно-технической составляющей экономической безопасности страны. А после выхода России из экономического кризиса эмиграция может оказаться серьезной помехой для экономического роста.

И все же не следует преувеличивать силу обозначившихся и ожидаемых угроз, исходящих от эмиграции, поскольку вероятные масштабы трудовой миграции из нашей страны вряд ли будут значительными. Разрастись им помимо уже названных факторов не дадут ограничительные административно-законодательные меры потенциальных принимающих стран и специфика их рынков труда. Проникновение и внедрение на эти рынки — процесс длительный, сложный и кропотливый. Желающие работать за границей обращаются во многие службы, однако высокие требования к претендентам (по возрасту, специальности, квалификации, владению иностранным языком) не позволяют трудоустраиваться сколько-нибудь значительному число желающих.

Не надо забывать и о том, что в большинстве развитых стран безработица держится на достаточно высоком уровне в 7-10%, а это резко усиливает конкуренцию уже и на рынке средней и низкоквалифицированной рабочей силы. Между тем уровень квалификации потенциальных мигрантов из России, как правило, оказывается ниже профессиональных стандартов западных стран. Исключение составляет часть ученых и инженеров, работающих в тех областях фундаментальных исследований, где Россия еще удерживает лидирующие позиции (космическая и лазерная техника, кристаллография, биология, физика низких температур и др.). Именно эти специалисты образуют костяк интеллектуальной эмиграции, с которой обычно связано представление о значимых угрозах для национальной безопасности России. Но поскольку проблеме интеллектуальной эмиграции из России и ее воздействия на безопасность целиком посвящена следующая глава, здесь мы не будем на ней останавливаться[16].

В принципе внешняя трудовая миграция может быть весьма прибыльной для России. Опыт развивающихся стран показывает, что денежные переводы мигрантов на родину часто составляют довольно заметную величину. Так, в Пакистане в середине 90-х годов они превысили 3% ВВП, в Бангладеш — 4%, на Ямайке — 5%, в Шри Ланке — 6%[17]. Того же можно ожидать и от трудовой миграции россиян за рубеж. Важно только, чтобы государство выработало эффективную систему ее регулирования, и тогда экспорт российской рабочей силы станет по-настоящему выгодным для страны.

Что касается экономического ущерба, наносимого России межгосударственной миграцией, то тут в первую очередь следует указать на ухудшение валютно-финансового положения страны из-за неконтролируемого вывоза валютных средств. Так, по данным Центрального банка только за девять месяцев 1996 г. эмигрантами и туристами из России было вывезено 6,1 млрд долл., в то время как ввезено иммигрантами и туристами лишь 1,7 млрд.

В структуре миграционного обмена России со странами дальнего зарубежья все более заметное место занимает импорт иностранной рабочей силы. Всего в России в 1997 г. на легальных основаниях работали около 300 тыс. человек из 123 стран мира. Первое место по числу поставляемой рабочей силы уверенно держала Украина — примерно 100 тыс. человек. Но крупные партии трудовых мигрантов, суммарно составлявшие до половины притока, прибывали из стран дальнего зарубежья: из Турции — 40 тыс. человек, из Китая — 25 тыс., из государств, возникших на месте СФРЮ, — не менее 20 тыс.[18] Крупнейшими потребителями иностранной рабочей силы в России являются Москва и Московская область (около 90 тыс. человек), Ханты-Мансийский (около 30 тыс.) и Ямало-Ненецкий (около 20 тыс.) автономные округа, Белгородская и Ростовская области (соответственно 17 и 12 тыс.), Приморский и Краснодарский края (13 и 12 тыс.).

Легальный импорт рабочей силы создает определенную дополнительную нагрузку на региональные рынки труда. Тем не менее он в целом положительно сказывается на экономике российских регионов. Иностранная рабочая сила, будучи достаточно квалифицированной, нередко заполняет вакансии, не являющиеся престижными для российских граждан и потому не востребуемые местным населением. При этом эффективность и качество ее труда достаточно высоки, а конкуренция с ее стороны дает хорошие ориентиры и стимулы местному населению.

Впрочем, пока легальные мигранты-иностранцы не оказывают существенного влияния на большинство локальных рынков труда из-за своей относительной (по масштабам России) малочисленности. Даже в Москве удельный вес зарегистрированной иностранной рабочей силы составил в 1997 г. всего 1,1% общей численности занятых.

Либерализация миграционной политики и визового режима, "прозрачность" российских границ со странами СНГ, географическое положение, удобное для транзита из Азии в Европу, — все это способствовало наплыву в Россию нелегальных мигрантов из стран СНГ и других государств. Нелегальная иммиграция превзошла легальную и по масштабам, и по силе угроз, создаваемых ею для экономического и других аспектов безопасности. Особо остро встала проблема иммиграции на Дальний Восток граждан КНР, рассматриваемая в главе 5.

Достоверных данных о притоке мигрантов-нелегалов крайне мало. Имеющиеся экспертные оценки варьируются весьма широко: от 50 тыс. до нескольких миллионов человек в год. По данным Федеральной пограничной службы России, за последние пять лет приток этот увеличился в десять раз и составляет сейчас около 100 тыс. человек в год. Контингент прибывающих формируют представители более 30 стран. ФМС оценивает численность незаконно проживающих на территории страны иностранцев примерно в 700 тыс. человек. На основе же исследований, проведенных Центральной лабораторией социально-экономических измерений РАН и Госкомстата России, численность иммигрантов, незаконно находящихся на территории России, должна быть увеличена на порядок — до 4,0-4,5 млн человек. Предполагается, что к 2000 г. их будет от 5,1 до 5,6 млн, или 34-38 человек на 1000 жителей.

Интеграция России в международный рынок труда предполагает вовлечение ее в процессы внешней трудовой миграции, экспорта и импорта рабочей силы. Последний, как показывает опыт, является необходимым элементом формирования собственного (национального) рынка труда. Однако мера и форма использования иностранной рабочей силы должны быть целесообразными, экономически оправданными и обоснованными. Во многих регионах России уже изданы или разрабатываются местные законы, направленные на упорядочение привлечения и использования иностранной рабочей силы. Не остались в стороне и федеральные власти. Указом президента Российской Федерации "О мерах по введению иммиграционного контроля" от 16 декабря 1993 г. # 2145 в пунктах пропуска через государственную границу был введен иммиграционный контроль, осуществление которого было возложено на органы ФМС. В сентябре 1994 г. правительство приняло постановления "Об утверждении положения об иммиграционном контроле" и "О мерах по предупреждению неконтролируемой внешней миграции". В соответствии с ними во многих местах, в том числе в Приморье, были созданы посты иммиграционного контроля. Помимо контроля за въездом в обязанность иммиграционным органам вменены осуществление мер по предупреждению неконтролируемой миграции, депортация иностранцев и рассмотрение просьб о предоставлении убежища.

Тем не менее в отдельных районах России рынки труда начинают деформироваться под натиском нелегальной трудовой миграции. Противодействовать ему из-за безвизового режима въезда из стран СНГ чрезвычайно трудно. Следует также иметь в виду, что для иммигрантов в Россию, в отличие от иммигрантов в другие страны, характерен поиск не всякой вообще вознаграждающей занятости, а в первую очередь такой, которая позволяет иметь заработки и доходы, не контролируемые государством и его структурами. Об этом, собственно, и свидетельствуют приведенные выше оценочные данные о реальной численности нелегальных мигрантов в России.

Вдобавок нелегальная иммиграция из стран дальнего зарубежья (из Китая, Вьетнама, Афганистана, Сомали, Ирана и др.) во многом сохраняет черты транзитной миграции. Россия рассматривается нелегальными мигрантами как своеобразный перевалочный пункт, лежащий на пути на Запад. Они не связывают с ней свое будущее и не чувствуют по отношению к ней никаких обязательств. Поэтому поток нелегальной миграции, нацеленный за пределы России, объективно способен ухудшить криминальную обстановку в стране. Он также представляет угрозу для здоровья россиян — поскольку может стать (и уже становится) разносчиком многих забытых в России инфекционных и эпидемиологических заболеваний.

Вместе с тем, как справедливо указывают некоторые российские исследователи[19], нелегальную иммиграцию нельзя считать однозначно негативным явлением, источником одних только угроз для различных субъектов экономической безопасности. Во-первых, хотя нелегальная миграция связана со значительными рисками и потерями в экономической, социальной, этнокультурной областях, а порой и физической безопасности самих мигрантов, в тех же самых областях — но только по другим направлениям поиска безопасности — она способна принести им определенные, иногда значительные дивиденды. Во-вторых, занимая те ниши на рынке труда, которые по разным причинам не являются привлекательными для местного населения, нелегальные мигранты тем самым способствуют развитию сферы услуг и физической инфраструктуры в местах их скопления, что в общем положительно сказывается на качестве жизни всего населения.

В целом, однако, негативный эффект нелегальной миграции в Россию выходцев как из дальнего, так и из ближнего зарубежья пересиливает приносимые ею выгоды. Ибо уход "в тень" любой, пусть и общественно полезной деятельности создает в конечном счете гораздо больше проблем, чем решает.

* * *

Приступая к рассмотрению влияния миграции на экономическую безопасность, мы исходили из ее определения как способности экономики обеспечивать эффективное удовлетворение общественных потребностей на национальном и международном уровне. Мы сосредоточились на трех миграционных потоках (внутренней миграции, в том числе внутрирегиональной и межрегиональной; миграционных связях России со странами СНГ включая вынужденную миграцию; миграционных связях России со странами дальнего зарубежья включая эмиграцию из страны и иммиграцию, в том числе нелегальную). Мы также стремились фиксировать последствия миграции на индивидуальном, региональном и национальном уровнях экономической безопасности и в смежных областях безопасности, непосредственно влияющих на экономику. С учетом всего этого результаты анализа могут быть сжато представлены следующим образом.

1. Влияние миграции чаще всего оказывается ситуационно обусловленным, а потому неоднозначным. И если говорить о преобладающем влиянии в нынешних российских условиях, то следует признать, что оно заключается в создании и/или усилении угроз различным составляющим экономической безопасности.

2. Вместе с тем прослеживаются и некоторые позитивные социально-экономические последствия миграции для состояния экономической безопасности. Но поскольку в большинстве случаев они остаются как бы в свернутом виде, правильнее, видимо, утверждать, что существуют потенциальные возможности для проявления позитивного вклада миграции в будущем, когда этот потенциал будет востребован изменившейся экономической ситуацией.

3. Анализ позволил подтвердить обоснованность предложенного перечня актуальных угроз для различных составляющих экономической безопасности, создаваемых миграцией в целом, вне зависимости от специфики выделенных потоков. Это угрозы демографическому, трудовому и научно-техническому потенциалу, региональным рынкам труда, трудовой мотивации как таковой, а также опасность усугубления спада производства в некоторых секторах экономики, усиления криминализации экономики, маргинализации и социальной дифференциации населения.

4. Что касается последствий миграции, производных от особенностей разных ее потоков, то здесь складывается следующая картина. Специфическим результатом внутрироссийских миграционных процессов являются, во-первых, сужение возможностей для экономического развития регионов нового освоения, начавшаяся в них и грозящая усилиться деградация демографического, генетического, трудового, производственного и ресурсного потенциала, во-вторых — нерациональное использование образовательного и квалификационного потенциала мигрантов в регионах их преимущественного оседания, в-третьих — значительное улучшение благодаря миграции демографической ситуации в тех же регионах, постепенное формирование в них довольно мощного кадрового потенциала для будущего экономического роста.

5. Специфика иммиграции из стран СНГ и Балтии выражается не в том, что она создает какие-то уникальные проблемы в области экономической безопасности, а в том, что, воспроизводя два последних результата внутрироссийской миграции, она делает их гораздо более ощутимыми.

6. Вполне своеобразными последствиями эмиграции из России можно считать реальные и потенциальные потери и приобретения для валютно-финансовой и научно-технической безопасности страны. Иммиграция из дальнего зарубежья отличается по своим последствиям от остальных потоков тем, что сейчас явно доминирует ее негативное воздействие, которое с наибольшей силой сказывается или может сказаться на состоянии здоровья принимающего населения и на соотношении легального и криминального в структуре экономической деятельности.

Об авторе: Супян Виктор Борисович — доктор экономических наук, заместитель директора Института США и Канады РАН.