Версия для печати

Историческая эволюция института семьи

Я с огромным удовольствием предлагаю читателям статью на тему философии семьи. Формат такого жанра позволяет мне уйти от необходимости придерживаться узкодисциплинарного подхода к анализу этого чрезвычайно сложного и интересного феномена.

То, что институт семьи (прежде всего это касается белого человека) находится сейчас в состоянии глубокого и жестокого кризиса, давно уже не вызывает никаких сомнений не только у специалистов, но и у самой широкой общественности. В той или иной форме самые различные политические силы активно отражают данную проблематику в своих предвыборных и идеологических платформах. Более того, часто отношение к проблемам семьи и брака становится водоразделом, а то и линией фронта в борьбе самых различных политических и социальных сил. В последнее время в западных странах особого накала достигли страсти вокруг проблемы гомосексуальных браков. Сейчас, в так называемую постидеологическую эпоху, бывает так, что именно отношение к проблеме семьи, брака, прав женщин и детей становится единственным серьезным моментом, который позволяет отличить друг от друга позиции различных политических партий.

То, что институт семьи переживает серьезные проблемы, ни для кого не составляет секрет. Более того, это давно уже превратилось в избитое клише, общее место. Задача науки и философии состоит прежде всего в том, чтобы понять в чем причина нынешнего кризиса и какой он носит характер. Иными словами, нам необходимо выяснить, переживает ли институт семьи некий временный (пусть и чрезвычайно острый и глубокий) кризис, который будет преодолен уже в самое ближайшее время с наступлением эпохи, которая придет на смену безвременья Постмодерна, или же кризис института семьи носит некоторый фундаментальный характер и с неизбежностью приведет к постепенному отмиранию этого института вообще. Скажу сразу, что обе точки зрения имеют достаточное количество своих приверженцев и сейчас сложно сказать, какая из них более популярна. Беда в том, что проблемы семьи зачастую становятся предметом откровенных, часто абсолютно безграмотных, спекуляций и кликушества. Я же придерживаюсь той точки зрения, что основная задача науки, повторяя вслед за великим Спинозой, познавать и понимать, двигаться к истине и адекватной картине мира, а не плакать, смеяться и, тем более, не кликушествовать и истериковать.

Как это парадоксально не звучит, но полноценной теории семьи до сих пор не существует. Если, конечно, не считать в качестве таковой первичные описания различных типов семейных отношений. Существуют, правда, различных теории кризиса (трансформации) семьи, которые должны по мысли их авторов и сторонников объяснить причины изменения форм семейных отношений. В зависимости от дисциплинарной принадлежности, эти теории бывают: экономические, этические, психологические, культурологические, аксиологические (аксиология — это другое название философской теории ценностей). К сожалению, уровень этих теорий вряд ли можно признать удовлетворительными. Если рассмотреть сухой остаток большинства из них, то выходит, что кризис семьи происходит из-за того, что переживают кризис мораль семейных отношений, психология семейной жизни, культура семейных отношений или семейные ценности. С логической точки зрения, это то же самое, что на вопрос почему дерево горит? ответить потому что оно горючий материал. Справедливости ради надо отметить, что абсолютно доминирует экономическая теория кризиса семьи. Согласно ее основным положениям, кризис семьи есть следствие изменения экономических отношений в обществе. Экономика диктует людям логику поведения, эта логика требует высокой мобильности, а это, в свою очередь, не способствует крепости семейных отношений с их традиционным консерватизмом. Кроме того, вовлеченность женщины в процесс производства также способствует коррозии института семьи. Надо сказать, что эта парамарксистская теория с ее пониманием семьи как ячейки общества, и человека как суммы производственных отношений, до сих пор сохраняет колоссальное влияние на общественное умонастроение. Я не собираюсь здесь анализировать и оспаривать отдельные положения этой, на первый взгляд, вполне логичной теории. Для меня решающим является то обстоятельство, что эта теория не только не может быть подтверждена фактическим материалом, но и прямо противоречит ему. Давайте посмотрим на цифры и факты. Если следовать логике рассматриваемой теории, то по мере роста материального благосостояния число разводов должно падать. В 1960 году в России на 1000 человек населения приходилось 12,5 браков и 1,5 развода. В 1965 году соответственно 8,7 и 1,8, в 1970 — 10,1 и 3,0. в 1975 году — 11,1 и 3,6. в 1980 — 10,6 и 4,2. В 1985 — 9,7 и 4,0; в 1990 году — 8,9 и 3,8. В 1995 — 7,3 и 4,5. И, наконец, в 2000 году — 6,2 и 4,3. Анализ этого ряда цифровых данных показывает, что мы имеем дело с некоей слабо зависящей от экономической конъюнктуры тенденцией. Дело в том, что тип российской экономики в 1990 году был точно такой же, что и в 1960, что, собственно, и стало причиной ее краха. СССР так и не смог трансформироваться в некое подобие западного постиндустриального общества. В промежуток между 1990 и 1995 гг. уместилась целая экономическая (да что там экономическая, — историческая) катастрофа. Показатели же браков и разводов изменились очень и очень незначительно. Следует также помнить, что в советское время реальные распады семей часто не фиксировались из-за карьерных и материальных соображений. Да и уровень занятости женщин в экономике со статистической точки зрения в наши дни мало отличается от 1960 годов.

Вообще, репродуктивное поведение человека в целом очень слабо зависит от внешних воздействий. Уровень рождаемости в блокадном Ленинграде в 1942 году практически не отличался от мирного 1940 года.

Еще менее контрастной становится картина, если сравнить ее с западными странами. В 2002 году в России доля детей, рожденных в незарегистрированных брачных союзах, составила 30%. Много это или мало, судите сами в Исландии эта доля 65%, в Эстонии — 56%, в Швеции — 55%, в Норвегии — 50%, в Дании — 45% и в Латвии — 42%. Никакой корреляции с уровнем экономического развития здесь не обнаружить. Стало быть, дело не в экономике, а в чем-то другом.

С тем, чтобы довершить картину кризисного состояния современной семьи, приведу еще несколько цифр. В последнее время в России расторгается примерно 800000 браков. В результате около 400000 несовершеннолетних детей остаются без одного из родителей. Более трети разводов приходится на молодые супружеские пары, прожившие в браке менее пяти лет. Из всех браков, заключенных в 2004 году, только каждый четвертый просуществует до момента естественной смерти одного из супругов (остальные три распадутся, причем два — не дотянут до Дня Роз (10 лет со дня свадьбы, в России более распространено название Бронзовая свадьба)).

Для, если так можно выразиться, полной комплектности изложения позволю себе перечислить основные формы семьи. Прежде всего, это — моногамия, то есть брак, который состоит из мужа и жены. Альтернативная форма — это полигамия, когда либо один муж состоит в браке более чем с одной женой, либо одна жена состоит в браке более чем с одним мужем. Первая форма полигамии называется полигиния, а вторая — полиандрия. Кроме того, имеется такая форма брачных отношений, как коллективный муж и коллективная жена. В этих случаях несколько мужчин (женщин), как правило близких родственников — родных или двоюродных братьев (сестер), — берут себе в жены (мужья) одну женщину (мужчину). Такая форма брачных отношений — в отличие от моногамии и полигамии, распространена крайне редко. Модель коллективный муж наблюдается в некоторых исламских странах, модель коллективная жена кое-где сохранилась в Индии и среди аборигенов Южной Америки и Океании. Наконец, существует и такая форма семейных отношений, как так называемый групповой брак (на уровне обыденного сознания более известен как шведская семья). В групповом браке роль мужа играет мужской коллектив, а роль жены — женский. При этом фрагментация на пары отсутствует. Наконец, есть такая форма отношений, как промискуитет, которая подразумевает свободные сексуальные отношения между членами общины и коллективное воспитание детей. Существовал и существует у целого ряда племен. Принято проводить различия между браками в зависимости от формы их легитимации (то есть получения официальной санкции на законность акта брака). В зависимости от формы легитимации браки подразделяют на церковные (регистрируются церковью или иным органом религиозной власти), гражданские (регистрируются государством) и конкубинат, то есть нигде не регистрируемый брак. В СССР и в России гражданским браком принято было назвать именно конкубинат. Разумеется, выше приведенная классификация относится только к гетеросексуальным бракам, так как для браков гомосексуальных она лишена содержательного смысла. И последнее. В зависимости от ролевого доминирования мужа или жены говорят о патриархате или матриархате. Сейчас получила широкое распространение модная концепция биархата, то есть отсутствие доминирования у какого-либо партнера по моногамному браку. Если в дальнейшем это не будет оговорено особенно, то я прежде всего буду говорить о семье белого человека.

Говоря о семье, многие авторы гипертрофируют биологическую природу последней. Более того, существует мнение, что семья — это, если так можно выразиться, биологический остров в социальном море человека. Действительно, многие представители животного царства имеют формы организации семейной жизни, весьма схожие с человеческой. Однако следует заметить, что живущие в фавелах детские банды имеют социальную организацию, которая мало отличается от волчьей стаи, а у муравьев вообще имеется социальная организация во многом напоминающая государство. В то же время, о биологическом характере государства говорить не принято. На мой взгляд, семья в такой же степени биологична, как и все другие единицы демографической структуры человечества. Существует и так называемая сексологическая концепция семьи, которая считает сексуальную любовь основой брака, а его самого — ее формой институционализации. Однако абсолютное большинство сексологов и психологов придерживаются той точки зрения (и она получила самое широкое эмпирическое подтверждение), что сексуальное влечение между конкретным мужчиной и конкретной женщиной не может сохраняться более чем три года, в самом крайнем случае — пяти лет. Это результат заложенной природой программы по сохранению генофонда человека. Если все дети имеют одного общего здорового отца и одну общую здоровую мать, то все равно, по уровню и качеству своего здоровья они будут уступать тем, у кого одна общая здоровая мать, но разные здоровые отцы. В этом смысле ухудшение генетического качества человечества во многом результат моногамии. Внебрачные сексуальные контакты, помимо прочих причин, имеют в своей основе запущенные самой природой механизмы на увеличение числа сексуальных партнеров. Как раз именно семья представляет собой пример ухода человека из сферы так называемой первой природы в сферу так называемой второй природы, где наряду с биологией, действует также социология и культура. Даже характерная для современной семьи репродуктивная модель небиологична. Сейчас средний возраст женщины, первый раз рожающей ребенка, уверенно ушел далеко за 25 лет. В то время как предельный биологически оптимальный возраст для первых родов — 16 лет. Дело в том, что в архаичном обществе средняя продолжительной жизни составлял где-то около 26 лет, а на уровне 28 лет располагался так называемый порог доживаемости. Таким образом, природой было заложено, что женщина родив лет в 14, не только успеет вырастить потенциальную будущую мать, но и сможет оказать ей необходимую помощь при ее первой беременности. Феномен так называемой ранней половой жизни — это сложный социо-культурный феномен, связанный с изменением времени социального созревания человека. На самом деле говорить о ранней половой жизни имеет смысл лишь относительно норм Викторианской эпохи. Полезно вспомнить также возраст Джульетты (14, по другим данным — 12, лет). Кроме того, напомню несколько банальных фактов, красноречиво свидетельствующих об условности норм возраста и физического здоровья. Настоящий «бальзаковский возраст» — это всего лишь 30 лет. Пушкин на портрете кисти Кипренского выглядит так, как современные мужчины выглядят лет в 50, а Чехов на самой известной своей поздней фотографии и вовсе кажется глубоким стариком, тогда как им соответственно 35 и 40 лет.

Я придерживаюсь той позиции, согласно которой трансформация института семьи на современном этапе человеческой истории — суть одна из форм проявления глобального и универсального процесса демографического перехода — нынешней формы антропогенеза. Для обоснования и изложения моей позиции мне необходимо, прежде всего, внятно изложить методологические основы своих теоретических взглядов. Для того, чтобы не заниматься пустым наукообразием, я позволю себе прибегнуть к методу аналогий. Прежде всего, необходимо начать с классификации. Все системы можно разделить на простые и сложные. Помимо прочего, простые системы обладают некоторой одной структурой, а сложные, как правило, обладают несколькими структурами. Например, если рассмотреть такую систему, как письменный стол, то можно найти у нее по крайней мере две структуры. С одной стороны, письменный стол состоит из столешницы, выдвижных ящиков, ножек, соединительных панелей и так далее. С другой стороны, письменный стол состоит из молекул. Сказать через запятую, что письменный стол состоит из столешницы, ножек, молекул и так далее, значит проявить абсолютную логическую безграмотность. В разных жизненных контекстах может быть проявлен интерес к разным структурам одного и того же объекта. Например, для столяра совершенно не важно, из каких молекул состоит письменный стол, но это может быть чрезвычайно важно для эколога, так как, например, известно, что молекулы веществ, которые используются в качестве клеящего состава при изготовлении ДСП, могут провоцировать рак.

Прежде чем вернуться непосредственно к семье, я позволю себе еще одну аналогию в стиле military. Если рассматривать современные вооруженные силы с точки зрения структуры управления, то в них можно обнаружить (это касается сухопутных войск) следующую иерархию единиц: отделение — взвод — рота — батальон — полк — бригада — дивизия — корпус — армия. Известно, что в вооруженных силах действует принцип единоначалия и управленческий сигнал должен без помех пройти от генерала, командующего армией до сержанта — командира отделения. Представим себе, что параллельно этой структуре в армии возникла другая: манипула — декурия — центурия — фаланга — когорта — легион. При этом обе структуры существуют параллельно. Хочу сделать некоторое замечание к слову. В свое время наличие двух стратегов в Афинской армии привело эту державу к военной катастрофе, через 1,5 тысячи лет уже Красная Армия значительную часть своих потерь и поражений понесла из-за управленческой неразберихи вследствие конфликтов между профессиональными военными командирами и политическими комиссарами, а совсем недавно, летом 2004 года, безимянный военный юрист на целые сутки парализовал операцию войск коалиции США и их союзников в иракской Фалудже. Представить себе биструктурные вооруженные силы, с точки зрения здравого смысла, практически невозможно. Если любой нижестоящий чин будет иметь над собой хотя бы двух разных командиров одного уровня, то работа организации будет практически мгновенно парализована (а вот один человек вполне может найти в такой ситуации для себя известную выгоду: вспомним «Слугу двух господ»).

Теперь еще одно чрезвычайно важное замечание. Чтобы «убить» простую систему (например, полено), ее надо физически уничтожить (полено надо сжечь). Чтобы «убить» сложную систему, достаточно разрушить структуру отношений между ее элементами и субсистемами. Вам достаточно разъединить все детали компьютера, не разрушая ни одной из них физически, чтобы превратить его в бесполезный металлический ящик с непонятным наполнением. Теперь вернемся собственно к институту семьи. Если для простой системы существовать означает существовать как некоторый объект, то для сложной системы , помимо этого, это означает также выполнять некоторые функции. Общим местом стали сетования на смерть большой семьи, которую зафиксировали в начале 1970-х. я спрашиваю, что теперь ни у кого физически нет дядей и теть, племянников, верных кузенов и очаровательных кузин. Нет, у многих они есть. Но уровень общения с ними и его интенсивность чрезвычайно низкие. Чтобы оценить масштабы этого, каждый читатель может провести такой эксперимент: расписать на бумаге, сколько раз в год он встречается с коллегой по работе, соседом, родным братом или сестрой, дальними родственниками.

 Итак, один и тот же солдат не может одновременно служить и в полку, и в фаланге. А вот человек только так и живет. Например, некий немецкий граф Франц фон Пипер одновременно принадлежит к древнему и славному роду графов фон Пиперов, что еще прославились во времена Крестовых походов, является предпринимателем и владеет фирмой по производству электронного оборудования, состоит в Христианско-Социальном Союзе и в баварском отделении Всемирного общества любителей классической музыки. Кроме этого, наш фон Пипер еще и член попечительского совета школы, где учится его дочь и так можно продолжать еще очень долго. Этим полушутливым примером я лишь хочу показать, что современное человечество есть система сверхсложная и ультраполиструктурная. Можно попытаться оценить размер средней «большой» семьи. Если считать, что эта группа лиц до седьмого колена связанная общим родством, то есть у всех у них есть общий прапрапрапрапрадед и общая прапрапрапрапрабабка, то при условии, что на каждом уровне воспроизводства было пять детей, общее число их составит порядка 10 тысяч человек. Седьмое колено — это всего лишь 140-160 лет. Можно себе представить размеры больших семей, имеющих 1000-летнюю историю! Поэтому когда, например, политологи говорят, что 60% экономики 13-тимиллионной Гватемалы контролируют всего лишь 200 семейств и это пример ее гиперолирархического характера, то речь идет о плохом знании предмета. 200 семейств — это целых 200 тысяч человек или более чем 1,5% населения. Для сравнения. 1% населения контролирует 80% национального богатства Швеции.

 А теперь вернемся во времена перехода от архаики к собственно человеческой истории. Как известно из работ крупнейших современных культурологов профессора Андрея Анатольевича Пелипенко и профессора Игоря Григорьевича Яковенко, во времена архаики человек находился в состоянии палеосинкрезиса — древнего всеединства и состояния полной неотделимости от окружающего мира и Космоса в целом. Это состояние, выражаясь метафорически, напоминает пребывание человека в материнской утробе — самое экзистенциально комфортное состояние. Разложение палеосинкрезиса привело к феномену отчуждения человека от внешнего мира — центральной теме философии и культуры. Существуют различные способы преодоления этого отчуждения. Некоторые из них связаны со сферой ментальности и виртуозно описаны в работах упомянутых мною авторов. Однако существуют пути снятия этого отчуждения, которые связаны со сферой демографии. На них я и собираюсь подробно остановиться.

Суть моей концепции состоит в следующем. Человек, после того, как вышел из архаичного состояния палеосинкрезиса, стал взаимодействовать с окружающим миром не напрямую, непосредственно, а через систему демпфирующих негативное воздействие буферов. Роль этих буферов играли основные структурно-демографические единицы человечества. Сейчас я перечислю их в иерархическом порядке. Это семья, большая (патриархальная) семья, клан, племя, союз племен, субэтнос, этнос, суперэтнос, антропологическая раса, человечество как единое целое. Каждая из этих единиц представляет собой так называемую демографическую систему. Точное и формализованное описание демографической системы заинтересованные читатель может найти в работах профессора Сергея Петровича Капицы, посвященных теории демографического перехода. Я же ограничусь содержательным иллюстративным описанием. Ни в одну из демографических систем нельзя свободно войти и нельзя оттуда свободно выйти. Можно объявить себя антиглобалистом, но объявить себя негроидом, будучи голубоглазым блондином, это верный путь в сумасшедший дом. Демографическая система воспроизводит себя путем полового размножения. В Партию Любителей Пива можно записаться и оттуда можно уйти, но маленький японец может получиться только после определенных действий между японцем и японкой. И, наконец, чтобы войти в клан Сопрано, надо либо жениться на одной из женщин из этого клана, либо выйти замуж за одного из мужчин этого клана, либо иметь своим родителем одного из представителей этого клана.

Таким образом, на раннем историческом этапе своего развития человечество напоминало собой некие планетарные вооруженные силы. Причем их структура была неоднородной, рваной. Где-то племена составляли этнос, а где-то нет. Где-то были кланы, а где-то большие семьи непосредственно выходили на этнос. Тут опять не избежать аналогии в стиле military. Во многих европейских армиях нет полков как структурной единицы, а вооруженные силы Гондураса не имеют в своем составе ничего выше уровня бригады.

Подобная структура немного напоминает биологический мир. Виды животных обладают колоссально высокой степенью внесоциальной самоорганизации, давайте вспомним эффекты организованного массового переселения животных, феномены массового самоубийства лемингов, китов и дельфинов и, наводящие мистический ужас на всех людей — от греков до китайцев — войны мышей и лягушек. Ключ к разгадке здесь лежит в так называемом принципе коллективного взаимодействия, суть которого состоит в том, что обладающая необходимым уровнем сложности система может самоорганизовываться без видимых структур управления. Более подробное и строгое описание этого принципа можно найти в уже упомянутых работах проф. Капицы.

Таким образом, моя основная идея состоит в том, что семья представляет собой не пресловутую ячейку общества, а первичную демографическую систему, расположенную между человеком и человечеством в целом. В этом смысле семья представляет собой сложнейший биодемосоциокультурный организм и сочетает в себе биологические, демографические, экономические, социальные, культурные и психологические функции. Кроме того, важнейшей функцией семьи является информационная. Если бы человечество не развивалось бы в сторону усложнения своей структуры, то есть сохраняла бы себя просто как биологический вид, то ему вполне бы хватило одной структуры по линии человек — семья — другие единицы — человечество в целом. В дальнейшем я буду называть эту структуру человечества демографической.

Однако человечество стало развиваться. У его отдельных сегментов стала появляться социальная структура, усложнилась экономическая жизнь, появилось государство. До этого семья людей вполне напоминала семьи лис или тигров. То есть все необходимые функции концентрировались исключительно в семье. Теперь рассмотрим, например, племя. Здесь уже появилось первичное, пусть и очень примитивное разделение труда. Например, в одной семье уже были те, кто занимался, скажем, охотой, и те, кто занимался рыболовством. Стало быть, дети-охотники обрастали социальными связями с другими детьми охотников из чужих семей. А дети-рыболовы — с детьми-рыболовами также из других семей. Это пример возникновения примитивных параллельных структур, альтернативных демографической. Кроме авторитета в лице собственного отца появились авторитеты в лице вождя племени или верховного жреца. Одни и те же солдаты стали одновременно служить и в своих «демографически родных взводах» и в «социально близких центуриях». Таким образом, именно тогда, во времена родо-племенного строя, институт семьи первый раз утратил монополию на власть.

Однако более интенсивно этот процесс пошел во времена образования цивилизаций древности и ранних государств. Допустим, что фараон решил строить очередную пирамиду. Для этого ему необходимо сформировать обладающий необходимыми технологическими навыками коллектив, способный работать с соответствующими техническими устройствами (в философии техники такой коллектив принято называть мегамашинами). Для этого контингент рабочей силы должен быть сформирован неким нетривиальным образом. Например, там не должно быть маленьких детей, немощных стариков и женщин. Таки образом, брать целиком семьи и отправлять их на строительство пирамиды нельзя. Отправить можно только нескольких членов семьи (мой пример, конечно же, условен и не претендует на строгую историческую достоверность). На строительстве члены семей обрастали новыми социальными связями и делали карьеру, опираясь на некоторые иные правила субординации, чем в семье. Так, библейский Иосиф, младший из братьев, стал при фараоне главным советником и чем-то вроде премьер-министра. Отсюда видно, что новые структуры захватывали себе жизненное пространство за счет демографической, в том числе за счет семьи.

Собственно говоря, абсолютное доминирование демографической структуры над всеми другими и есть один из критически важных признаков традиционного общества. Оно представляет собой своеобразную матрешку (фрактал по научной терминологии). Семья — это маленький этнос, этнос — это большая семья. До сих пор, когда мы хотим подчеркнуть степень близости своих отношений по отношению к кому-либо, мы говорим он мне как брат (отец, сын), она мне сестра (мать, дочь). Абсолютный приоритет семейных отношений по отношению ко всему остальному очень прочно укоренился в языке: святой отец — как обращение к священнику, Отец Небесный — к Богу, Природа как Мать всего сущего, братья и сестры — так называют друг друга члены монашеских братств и орденов, люди этого этноса — наши братья, все люди братья (из лозунгов коммунистов-интернационалистов). И, наконец, Отец Нации (Народов) и оруэлловский Большой Брат. Как я уже говорил, семья представляет собой один из буферов между человеком и окружающим миром. Одним из крупнейших философов ушедшего ХХ века, Василием Василиевичем Налимовым было блестяще показано и доказано, что человеческая психика устроена таким образом, который в принципе не позволяет равноценно относиться ко всему сущему в этом мире. Действительно, человек сойдет с ума, если любую боль в этом мире будет как свою. Границы между демографическими системами — это и границы ценностного отношения к окружающему миру и, одновременно, границы идентичности. Скажем, уже упомянутый нами Франц фон Пипер вначале глава своей собственной семьи, потом член большой семьи, которую возглавляет его двоюродный дядя, затем он — баварец, потом — немец, затем — европеец, потом — белый человек и, только после этого, житель планеты Земля. Поэтому школьные проблемы своей дочери ему ближе, чем переживания племянницы, баварец для него ближе пруссака, а житель несчастного Дарфура интересует его лишь постольку, поскольку о нем рассказывает Euronews.

Конфликт между институтом семьи и другими структурами возникает из-за ориентации их на разные интересы и цели. Например, советская школа пыталась сделать из детей граждан с активной жизненной позицией. Моя незабвенная завуч без всякого намека на малейшую иронию говорила: «Ребята, вы, советской страны пионеры, и поэтому ничего и никого не бойтесь, всегда смело идите туда, где надо защищать справедливость. Если вы видите, что на маленького котенка собирается напасть большой злой пес, смело берите котенка на руки и несите в безопасное место. Если вы видите, что на улице взрослые дяди распивают вино, то смело идите к ним и делайте замечание». Мне очень сложно представить себе находящегося в здравом уме и доброй памяти родителя, который, чуть более детализировав, повторит своему ребенку этот текст: «Малыш! Если ты видишь, что на маленького котенка собирается напасть огромный ротвейлер, прегради ему дорогу. Если ты видишь, что пьяный дядя уже ударил пьяную тетю по голове бутылкой, смело иди к ним, и делай замечание, восстанавливай справедливость!» (Я выскажу здесь сугубо личную точку зрения: на мой взгляд, вообще один человек не вправе требовать от другого, чтобы тот жертвовал своей жизнью или здоровьем, если только последнее не есть личный выбор самого человека). Я представил здесь конфликт интересов несколько в пародийной форме. Реальная жизнь намного трагичнее. Греческая мать во времена царя Леонида требовала от своего сына, чтобы он умер за свой народ рядом с отцом и братьями также, как сейчас этого требуют многие палестинскими матери. В традиционном обществе конфликт по линии семья — общество или семья — государство не носит антагонистический характер, так как само общество коррелирует с демографической структурой. Молодой палестинец умирает за свой этнос, также, как за него когда-то умирал молодой грек. В этом чудовищная сила этнических конфликтов. Взять, например, жестокость конфликта в Руанде, где практически все мужчины этноса хуту участвовали в геноциде этноса тутси. Как я уже говорил, у индивида может быть то, что я предлагаю назвать предельной общностью, то есть тот максимальный круг людей, на границах которого, собственного говоря, и заканчивается понятие человек. Если предельная общность раса — то это расизм, если этнос — то этнический шовинизм (в России его называют национализмом). Достаточно типична ситуация, когда предельной общностью является собственно семья или большая семья. Так функционируют многие мафиозные или гангстерские кланы. Отсюда объяснение того феномена, который заставил удивленно взмахнуть руками многих и многих интеллектуалов-моралистов. Как такой нежный и преданный сын, заботливый отец, золотой муж может быть таким тираном, негодяем, убийцей? В этом смысле такие культовые фильмы, как «Семья Гриссомов» или «Коломба» удивительно правдивы. Искренность, сердечность, взаимовыручка в любой ситуации и нежность для своих и абсолютное презрение ко всему остальному миру. Хоть я и не поклонник культового российского сериала «Бригада», но и там эта линия ухвачена очень четко: безжалостный бандит вполне может быть прекрасным сыном и неплохим мужем и отцом.

Если рассматривать институт семьи под таки углом зрения, какой был нами заявлен, то следует отметить еще одно чрезвычайно важное обстоятельство. Семья в традиционном обществе, да и в современном в значительной степени, была основной культурно-информационной матрицей, воспроизводящей стереотип поведения. Как общеизвестно, до сих пор большинство землян заняты в сельском хозяйстве. В более ранние периоды времени эта цифра вплотную подходила к 99%. Как известно, аграрный труд, аграрный образ жизни отличаются чрезвычайной жесткостью. Это поэт может позволить себе депрессию, а крестьянин (охотник, рыболов), если пропустит нужный момент сева (охоты, рыбной ловли), может поставить под удар не только свою жизнь, но и жизнь всей семьи. Отсюда характерная проектно-репрессивная модель воспитания. В ребенка формы жизненной дисциплины, ритмы трудовой деятельности и технологические навыки надо было буквально вбивать, тут глупо морализировать: история семьи написана на языке насилия. Проектно-репрессивная модель ( ребенка надо подогнать под изначально задуманный образец, проект и сделать это проще и легче всего репрессиями) оказалась удивительно живучей и существует вплоть до настоящего дня. Она пережила индустриальную революцию, в том числе и потому, что мертвый, отчужденный машинообразный труд на заводском конвейере с точки зрения форм жизненной дисциплины ничем не отличается от труда в поле. Не посеял — умер с голоду, а жену и детей (если они не умерли) продали в рабство. Не пошел на завод, потерял работу, жену и детей пришлось отправить в работный дом. Тут можно вспомнить Золя или Диккенса. В этом плане индустриальный рабочий мало отличается от древнего крестьянина. И тот и другой живут по схеме: мой дед пахал землю, мой отец пахал землю, я всю жизнь буду пахать землю, мой сын будет пахать землю, мой внук будет пахать землю и так далее. Требуется только заменить землю на фабричный станок. В этом отношении традиционное общество удивительно однородно: есть потомственные крестьяне, рабочие, фабриканты, скрипичные мастера (Гварнери, Страдивари). И везде тайны фамильного мастерства передавались путем репрессалий (не обязательно физических). К слову. Еще в 19 веке регулярным физическим наказанием в воспитательных целях подвергались не менее 95% детей. К концу ХХ века эта цифра уменьшилась до 30%, включая тех, кто подвергался наказанию хотя бы один раз. Жизнь оказалась сложнее и трагичнее многих гуманистических иллюзий. Выясняется, что многих замечательных деятелей искусства удается сделать таковыми только из-под палки, так как иного способа заставить детей по 8 часов в день разучивать гаммы или отрабатывать батманы и фуэте просто не существует. Не могут тут не вспомнить одну из лучших карикатур последней четверти ХХ века: в огромной гостиной, на фоне грамот о победе на всех мыслимых и немыслимых конкурсах убеленный благородной лысиной и сединами скрипач в очках в золотой оправе уныло что-то играет на скрипке. В углу комнаты в кресле-качалке сидит и вяжет свирепого вида мамаша, на коленях которой лежит гигантский армейского образца ремень. Таким образом, можно подвести предварительные итоги. Одна из основных функций семьи в человеческой истории состояла в приучении человека к неизменным формам и нормам поведения и труда и в точном их воспроизводстве.

Моя позиция состоит, прежде всего, в том, что трансформация (кризис) семьи — это результат сложнейшей системной разбалансировки, которая является следствием трансформации (кризиса) демографической структуры человечества. Изменение человека на пути своей эволюции с необходимостью потребовала рождения и развития новых структур, а они, в свою очередь, могли развиваться только разрушая демографическую структуру человечества. Переход от традиционного общества к технотронному — это, прежде всего, разрушение господства демографической структуры.

Представим себе первое десятилетие 18 века и какого-нибудь парня из боярской семьи, живущей в глухой сельской провинции. Во всем — тотальное подчинение отцу и строгое воспроизводство всех ранее существовавших форм жизни. В таких семьях до 18 лет пороли, а до 30 таскали за волосы. И вот Петр Первый всей мощью государственной машины вырывает такого парня из традиционной среды, стрижет и бреет, отправляет в лицей, а затем в университет. Парень, который совсем недавно гонял голубей, должен был в короткий срок научиться носить европейские камзолы и шляпы, знать этикет и готов был вызвать на дуэль за любое неосторожно брошенное по его адресу слово. Петр Первый, как гениальный культуртрегер (другое дело, что это гениальное культуртрегерство навсегда искалечило русский этнос), прекрасно понимал, что столь ненавидимая им патриархальная Русь совершенно спокойно пересидит его реформы в семьях. Отсюда политика на насильственное разрушение семей через физическое разлучение поколений, так как сформировать критическую массу европейски ориентированных людей можно было только вырвав их из семей.

Вообще формирование любой великой духовной или социальной системы прежде всего ударяет по семьям. Тут можно вспомнить хрестоматийное: «И поднимется брат на брата, а сын на отца». Значительная часть священных текстов Христианского Писания и Предания посвящены мученической смерти принявших новую веру людей от рук их ближайших родственников (отцов). Любые социальные катаклизмы разрушали внутреннее единство любых демографических единиц (эллины Демосфена против эллинов Александра Великого). Но наиболее болезненно этот процесс бил по семьям. Позволю себе перепрыгнуть через 2000 лет и рассказать примечательную историю, которую услышал от прекрасного ученого Евгения Борисовича Рашковского. Во время революции друг его отца, приняв в свои 20 лет приход нового мира с сопутствующим возрасту жаром, вместе с революционными крестьянами вначале ворвался в усадьбу своего родителя, затем вывез его в тачке на дорогу и выбросил в канаву. Рассказывать о поведении огромного числа людей в годы репрессий не буду, так как об этом слишком много написано. Замечу лишь, что это явление универсальное. Например, в составе Вермахта и СС служили около 50 тыс. человек, чьи родственники по тем или иным причинам оказались в гитлеровских концлагерях. В этих случаях награжденные не одним железным крестом старшие офицеры и генералы навещали их, в том числе и за несколько дней до газовой камеры.

Первый серьезный кризис семьи связан отнюдь не с индустриальной революцией. Наоборот, первые торговые компании, промышленные фирмы, торговые дома и банки в начале имели своим ядром те или иные семьи. Инерцию этого мы можем наблюдать до сих пор, когда перечисляет крупнейшие торговые мировые марки: Форд, Рокфеллер, Морган: Крупп, Тиссен и многие другие. Более того, в очень многих крупнейших современных корпорациях до сих пор сохранились семейные советы, а контрольные пакеты акций сохраняются в руках связанных друг с другом родственными узами лиц. Кризис исторически связан с расцветом классического капитализма. Во-первых, тогда стала возрастать роль креативного труда, а креативный работник не может быть воспитан в рамках проектно-репрессивной модели. Во-вторых, именно в то время начал происходить процесс, предшествующий более поздней менеджериальной революции. То есть функции владения собственностью были отделены от функции ее управления. Ранний предприниматель вполне мог смело передавать бразды управления сыну или другому родственнику. Но когда речь зашла о сложной организации, то родственники не всегда были готовы к такой роли. В-третьих, чрезвычайно высокая мобильность населения разрушала устоявшиеся связи. Впрочем, на мой взгляд, основная причина все же спрятана в глубинных антропологических изменениях, связанных с демографическим переходом.

Так или иначе, но институт семьи и так уже сильно потрепанный Великой Французской Революцией и чередой Наполеоновский войн, вступил в полосу непрерывного кризиса. Этот процесс с абсолютной точностью зафиксировала литература: начиная с самого начала 19 века любой социокультурный конфликт практически неизбежно обретал форму конфликта поколений.

На институт семьи стали наступать целые полки интеллектуалов с разных сторон и с разных идеологических позиций. Первым здесь был Жан-Жак Руссо. Сразу хочу оговорить личное отношение: по мне, если дьявол и посещал собственной персоной наш грешный мир, то один раз факт этого посещения можно считать полностью доказанным и сделал он это в облике Руссо. Его Доброго Дикаря испортила плохая Цивилизация. Ребенок, пока он еще не сформировался как личность, все тот же добрый дикарь. Плохим его делает цивилизация. Но цивилизация не может это сделать непосредственно, а только лишь через свои институты. Понятно, что это семья и школа. Мысль о том, что человек изначально портится и травмируется в семье, со времен Руссо является доминирующей во всей Западной культуре. В разной степени и в разной форме ей отдали дань подавляющее большинство мыслителей и деятелей искусства. Критику семьи можно найти у Толстого и Маркса, Мопассана, Мизеса и Фрейда, Сартра, Камю, Гессе, Фуко, Рассела и многих других.

 Хочется также подчеркнуть, что антисемейно настроенные мыслители, главным образом представители Левой Идеи, боролись с ненавистными им ценностями не только своими текстами, но и своей жизнью. Из великих это, прежде всего, Байрон, супруги Шелли, Поль Гоген, неистовая мексиканка Фрида Калло, Сальвадор Дали, Жан-Поль Сартр. Не была здесь исключением и Россия: достаточно вспомнить имена Николая Чернышевского и Владимира Маяковского. Последний сперва пригвоздил семейный быт, ставшими классикой строками:

Опутали революция обывательщины нити,
Страшнее Врангеля обывателя быт,
Скорее голову канарейкам сверните,
Чтоб коммунизм канарейками не был убит…

Опыт Маяковского по созданию некоего советского аналога полиандрии оказался глубоко неудачным и в том числе стал одной из причин его личной трагедии. Маяковский был одним из самых ярких представителей той плеяды деятелей культуры, которые абсолютно всерьез были намерены вырвать пролетариат из оков «религии, семьи и права». Модель Маяковского, с известными вариациями, конечно, была повторена и культовой шведской группой «АВВА», и в сложных отношениях внутри «Beеtles». Нельзя не вспомнить и ряд других моментов. Идеи некоей трансформации моногамного брака в нечто иное, не совсем понятное, витали на идеологических высотах Третьего Рейха на всем протяжении его короткой истории. Новую брачную мораль пытался создать доктор Геббельс, попутно чуть было не разрушив свой брак и чуть было не поставив крест на своей политической карьере. Супруга Бормана советовала ему «всюду, в любых командировках, оставлять после себя как можно больше маленьких арийцев». Не остался в стороне и сам фюрер, который в конце 1944 года всерьез собрался установить полигамию, вначале в форме известной с времен глубокой древности патриотической проституции по принципу: если муж женщины находится на войне или убит на войне, то она обязана быть женой любому солдату. Эти примеры как нельзя лучше иллюстрируют тот тезис, что идеологическая атака на брак не была монополией только лишь сторонников Левой Идеи. И, наконец, глубинный конфликт между институтом семьи и социально-утопическими проектами получил как нельзя лучшее отражение в утопической и антиутопической литературе. Институту семьи нет места ни в «Утопии», ни в «Городе Солнца», ни в «Икарии», ни в «Прекрасном новом мире». Кстати, именно в мире от Хаксли запрещена не только семья, но и любые союзы людей, отдаленно ее напоминающие. Нет там, кстати, места и для любых других демографических единиц: там нет ни этносов, ни суперэтносов, ни рас.

Карл Маркс был, пожалуй, одним из первых мыслителей, кто понял, что институт семьи представляет собой смертельную опасность для любого социального проекта, а тем более социальной утопии. Как известно, в коммунистическом раю семье не место. В своей логике Маркс был прав. В том, что коммунистический проект в мировом масштабе потерпел фиаско, немалая заслуга института семьи. Например, если говорить о Советском Союзе, то именно в семье успешно пережили советскую власть и характерные для мелкой буржуазии умонастроения и представления, и традиционные ценности, в том числе религиозные. Это одна из причин того интереснейшего феномена, когда всю жизнь просидевшие в советских конторах и на предприятиях до мозга костей советские инженеры и чиновники вдруг на рубеже 1980-1990-х годов под тосты о «России до 1917 года» вдруг вспомнили о дворянских, купеческих, кулацких, белоофицерских и других антисоветских корнях. Кстати, там же, в семьях, бытовой этнический шовинизм (особенно это касается антисемитизма) благополучно переждал период советского народа как новой исторической общности. Кто немного знал диссидентскую среду или фрондирующую интеллигенцию, прекрасно помнит, что на пороге многих домов советская власть заканчивалась. Между прочим, аналогичный процесс имел место и в среде номенклатуры. Не мной подмечено, я лишь повторяю тут чужие мысли, что пока советская номенклатура строила социализм в Анголе, Никарагуа и Камбодже, капитализм уверенно победил внутри садового кольца. Партийный деятель конца 1970-х годов вполне мог помнить свою тяжелую долю батрака или пролетария. Если он не помнил этого сам, то это наверняка помнили родители или другие ближайшие родственники. В этом плане секретарь ЦК КПСС в каком-нибудь 1980 году мог вполне искренне ненавидеть буржуазный строй, хотя сам жил как топ-менеджер средней американской фирмы. Но вот его дети уже обуржуазились не только внешне, но и внутренне. И никакой внутренней ненависти в буржуазному строю не испытывали. Это также одна из важнейших причин мутации верхнего слоя номенклатуры в советскую буржуазию (этот феномен хорошо описан в литературе и я на нем останавливаться не буду). Однако, опять-таки, я настаиваю, что данное явление носит универсальный и глобальный характер. Одно из следствий демографического перехода состоит в том, что семья теряет способность передавать так называемый социальный ген. Иными словами, дети хотят жить и живут своими ценностями и представлениями о мире, а не ценностями и представлениями своих родителей. И вот уже Ронни Рейган-младший выступает на съезде Демократической партии против Джорджа Буша–младшего, исторического наследника своего отца и Рональда Рейгана. А дочка вице-президента США Дика Чейни ездила в Иорданию, чтобы практически в буквальном смысле прикрыть Саддама Хусейна своим телом. По моим сведениям, правды ради, до Ирака она не добралась, благоразумно оставшись в Иордании.

Советские демографы, всерьез поверившие в марксизм, осознали эту проблему. Великий демограф Станислав Густавович Струмилин разработал целую концепцию, согласно которой за женщинами оставалась лишь функция рождения детей, затем они должны были отрываться от родителей и воспитываться в яслях, детских садах, школах, училищах и ВУЗах. На самом деле, в подобной системе воспитания нет ничего абсурдного. Так всегда воспитывалась элита, да и для многих обществ (например, Спарта) подобная модель была вполне адекватной. Струмилин понял главную вещь: для того, чтобы воспитать солдата мировой революции, его надо вырвать из семьи, чтобы, выражаясь компьютерным языком, нужным образом отформатировать или переформатировать его мозги. Эта задача оказалась непосильной даже для советского тоталитаризма. Более того, начальный этап войны с гитлеровским Третьим Рейхом блестяще показал, что люди готовы воевать не столько и не только за идеалы государства, сколько за свои родные дома, родные семьи, родную землю. Кстати, Сталин угадал это настроение. Отсюда его «братья и сестры» и апелляция к понятным человеческим ценностям. Все выше сказанное не означает отсутствие альтернативной тенденции: бросавшее в дворян-губернаторов дворянские дочки в известном смысле адресовали их и собственным семьям. Во многом логику этого конфликта интуитивно почувствовал Достоевский: его «Бесы» убивают товарища в том числе и за то, что он радуется рождению сына, а не скорбит вместе с ними о мировой несправедливости.

Не могу здесь обойти трагедию одной из самых крупных фигур 20 века — Николая Вавилова. Его генетика во многом ставила крест на любой попытке создать нового человека. Если поведение предопределено генетически, то изменить его социальными технологиями нельзя. По данным современной науки, поведение человека на 60-70% определяется генами. В свое время в США были проведены следующие эксперименты: дети преступников передавались в младенческом возрасте на воспитание в семьи законопослушных добропорядочных граждан. В результате 60-70% из них уже в подростковом возрасте стали совершать действия криминального характера. В этом смысле истина была полностью на стороне Николая Вавилова, а он сам представлял собой смертельную опасность для коммунистического тоталитарного режима. Режим эту опасность почувствовал.

Теперь вернусь к проблеме внесемейного воспитания элиты. Допустим, воспитателю надо создать из не слишком крепкого и здорового мальчика будущего Александра Великого или Наполеона. Помимо неких специальных знаний, это еще и жестокое воспитание характера. Воспитателю надо заставить ребенка принять такую модель поведения, при которой он , если потребуют обстоятельства, будет готов пожертвовать ради идеи, Страны, Революции, Прогресса и так далее самым дорогим и близким: от собственного здоровья и частей тела до самых близких людей. Дело тут совсем даже не в том, что далеко не каждая античная (а тем более, более близкая к нам по времени) мать сможет требовать от своего ребенка высокой жертвенности. Как раз это — не редкость. Просто жестко структурированный в свою семью деятель, заняв высокое положение, с неизбежностью будет пытаться расставить на все ключевые места родственников. А непотизм зачастую становится смертельным врагом любой социальной системы. Между прочим, тотальная раздача королевских вакансий своим родственникам не в последнюю очередь привела дело Наполеона Буонапарте к краху. Если бы он оставлял во главе подконтрольных ему государств лояльных местных правителей, то конфликт с местными элитами и местным населением не был бы столь сильным. Но когда местным королем становился близкий родственник, то это означало, что и первым министром при нем также становился другой родственник. В итоге разрушалась местная структура. В наше время тотальный непотизм — это жесточайший бич афроазиатских стран. Впрочем, иногда он играет и роль мощного демпфера конфликтов. В частности, дальние родственные связи между элитами Индии и Пакистана оставляют на крайний случай некий аварийный канал информации и связи.

Вслед за Карлом Марксом и близкими к нему теоретиками институт семьи был атакован и представителями противоположного лагеря. Один из главных идеологов современного либерализма великий Людвиг фон Мизес отозвался о браке так: «Брак — это шаг в колонне по двое на всю жизнь. А творческий человек должен идти один».

Сильнейший удар по авторитету семьи нанес, безусловно, Зигмунд Фрейд. Несмотря на то, что его личная позиция по отношению к семье не была столь радикальной, широкая общественность стала воспринимать семью как место, где психика ребенка изначально и безнадежно калечится. Культовая для постмодернизма фигура — Мишель Фуко — полагал, что семья, наряду со школой, церковью и тюрьмой, один из институтов, который зловредная Власть использует для тотального манипулирования человеком и подчинения его. Великий Жан-Поль Сартр отозвался о браке как о тюрьме, а о женщине его высказывание я приводить не буду, так как это противоречит формату журнала. И, наконец, великий гуманист и певец человеческого разума, один из последних великих философов, Бертран Рассел, высказался примерно в таком духе: «Перед входом в царство просвещенного разума улегся трехглавый дракон, который не пускает туда человечество. Его три головы — это семья, религия и школа».

За последние два столетия в Западной культуре очень сложно отыскать более-менее значимую культуру, над которой бы всю жизнь не довлел образ Ужасного Отца. Несколько реже его замещает образ Ужасной Матери. На деспотичного и авторитарного отца жалуется молодой Карл Маркс. Отец хочет, чтобы его сын выучился на адвоката, не был бы праздным философом. Кроме того, отец не хотел давать сыну денег. На деспотичного и авторитарного отца жалуется молодой Адольф Гитлер. Отец хочет, чтобы его сын был таможенным чиновником, а юный Адольф собирается стать свободным художником. Жесточайший конфликт с родителями пережили Клод Моне, Сезанн, Верди, Иоганн Штраус-сын, Берлиоз. Если этот список продолжать, то можно составить алфавитный указатель самых известных людей последних двух веков. С поразительной силой Герман Гессе в своем «Воспоминании о Гансе» описывает содержание и формы насилия и унижения ребенка, образ Учителя (как временного заместителя Ужасного Отца), выстукивающего по голове маленького Ганса нужные правила большим железным ключом. Это, безусловно, одна из вершин мировой литературы. При всем моем критическом отношении к Горькому, его «Детство» и «В людях», даже если они содержат сильный момент преувеличения, отобьют у модели патриархальной семьи очень много поклонников.

Гуманистические иллюзии середины ХХ века, во многом пропитанные причудливым коктейлем из идей Руссо, Маркса, Фрейда и Троцкого, состояли в том числе и в том, что утверждали: стоит только освободить ребенка из-под власти проективно-репрессивной модели воспитания (а она была характерна и для семьи и для школы) как Добрый Дикарь станет добропорядочным взрослым гражданином, одинаково проникнутым как духом свободы, так и духом ответственности. В 1960-х годах проективно-репрессивная модель стала усиленно замещаться моделью либерально-диалогической. Доктор Бенджамин Спок и доктор Жан Пиаже создали нерепрессивную диалогическую педагогику. От семьи (и школы, и общества) требовалось одно: не мешать развиваться внутренним интенциям человеческой личности, дать, если так выразиться, цветку расцвести, гадкому утенку превратиться в прекрасного лебедя. Репрессивные методы воспитания в основном ушли из школ, да и из семей. Однако результаты подобной практики оказались не совсем такими, как ожидали теоретики: тотальный взрыв насилия в школах, то, что принято называть моральной распущенностью (ранняя половая жизнь, ранняя беременность, наркомания, алкоголизм в подростковой среде и так далее), жесточайший конфликт поколений в 1960-1970х., сексуальная революция и ее знаменитые три высшие ценности: секс, наркотики, рок-н-ролл. Все эти явления вызвали настоящий и очень глубокий шок в среде теоретиков семьи и педагогики. Если доктор Спок остался до конца верен своим идеалам и со всей страстью продолжал защищать либерально-диалогическую модель воспитания, то доктор Пиаже в 1978 году резко отказался от своих взглядов и предложил вернуться к традиционной проективно-репрессивной модели, чем вызвал жуткий скандал среди своих сторонников и последователей.

Однако еще более оперативно отреагировал Голливуд. Если кино 1960-х-1970-х просто пропитано духом бунта против родителей и учителей, то кино 1990-х уже характеризуется возвратом к доброй консервативной романтике старых семейных ценностей. В 1995 году на экраны выходит до селе немыслимый фильм «Школа-84», главный герой которого, классический рефлектирующий интеллигент — учитель с аккуратной бородой и в очках, находит в себе волю, силы и мужество отправить на тот свет добрую треть своего класса — отъявленных мерзавцев и негодяев. Правда, делает это он только после того, как великовозрастные подонки совершают массу мерзостей, среди которых — насилуют и пытаются убить его собственную жену. В этом фильме, кстати, впервые нарушен один из главных запретов Западной культуры ХХ века: неприкосновенность жизни ребенка, тем более проявляющего тенденции к покаянию. В оправдание режиссера скажу лишь, что главный негодяй фильма — это великовозрастный балбес 20-ти лет, а свои слова «пощадите меня, я ведь ребенок» он говорит, сжимая в руке нож и готовя подлый удар (Чтобы тема не повисала в воздухе, замечу: дальнейшая десакрализация детской неприкосновенности продолжена по линии массовой культуры, а она точнее культуры высокой отражает массовое сознание, в голливудском блокбастере «Правила боя», где чернокожий полковник вступает в перестрелку с толпой вооруженных женщин и детей. Особого разговора заслуживает также культурологический анализ Догвилля великого Ларса фон Триера и теме санкции на детоубийство в этом скандальном фильме).

Известный сдвиг в общественном сознании и (частичное) разочарование во всемогуществе либерально-диалогической модели на уровне теоретической рефлексии получило в явлении фигуры доктора Добсона, чьи книги о воспитании стали бестселлером 1990-х и прочно задвинули на далекую периферию доктора Спока и его последователей. Доктор Добсон откровенно выступает за реставрацию проективно-репрессивной модели воспитания, а его книги полны конкретных советов применения физических наказаний, которые, по его мнению, надо начинать, начиная с 6-тимесячного возраста. («Дорогой доктор Добсон, мой сын, 16-тилетний лодырь, опять получил на экзамене двойку. Я его выпорола. Правильно ли я поступила?» «Правильно, дорогая мэм. Продолжайте в том же духе» из переписки доктора Добсона с читателями).

Нельзя сказать, что эта тенденция превалирующая. По-видимому, историческое время проективно-репрессивной модели воспитания подходит к концу, но впереди нас ждут жестокие арьергардные бои. Доктор Добсон, несмотря на то, что его книги продаются тиражами, сравнимыми если не с «Гарри Поттером», то уж с Фредериком Форсайтом, все-таки является фигурой маргинальной. Мэйнстрим идет в сторону другого образа жизни. Не остается вне игры и Голливуд. В 2000 году София Коппола выпустила в свет прекрасный фильм «Девственницы-самоубийцы» с великолепной Кирстен Данст в главной роли. Образ полусумасшедшей мамаши, отвратительной в своем мелочной самодурстве, да еще помноженный на могучий талант Кетлин Тернер, отобьет от проективно-репрессивной модели любого сторонника, по крайней мере на несколько часов после просмотра фильма. Правда, противоположная сторона также не осталась без своих союзников. В отличие от «Школы-84», герой голливудского красавца Тома Бэренджера в фильме «Замена» не рефлектер, а морской пехотинец, и в школу он пришел (после того, как его приятельнице местное школьное хулиганье сломало ногу) вполне с конкретной целью и с конкретными методами. В результате численность класса сократилась на процентов 20 (если считать только безвозвратные потери), школу немного повзрывали, заодно была разгромлена вся местная сеть наркоторговцев. Том Бэренджер — глубокий и во многом трагичный актер. Он в этом фильме по крайней мере понимает, что, сражаясь с подростками, делает не совсем свою работу. Гротескная репрессивная модель воспитания несет на себе печать трагизма, вызванного непреодолимыми внешними обстоятельствами: возможно, изначально хороших детей испортила внешняя среда. Даже намека на такую постановку нет в «Замене-2». Там, при почти идентичном сюжете, другой голливудский красавец, звезда фильмов action Трит Уильямс, пришел в школу убивать и карать так, как если бы это была обычная вражеская территория где-то на краю света.

То, что принято называть молекулярной гражданской войной, во многом является результатом кризиса семьи. Одна из важнейших функций семьи в традиционном обществе состояла в определенной канализации агрессии. Агрессивный человек находился в системе сильнейших табу, среди которых — табу на поднятие руки против отца, матери или старших родственников. Этот запрет подкреплялся жесточайшими санкциями со стороны формального и неформального права. Не надо напоминать, в какой книге можно прочитать совет «убей непокорного сына в детстве и да будет у тебя спокойная старость». Уголовное право вплоть до середины ХХ века старалось не замечать фактов убийства непокорных детей. Для демографической единицы, также как и для социума, лучше чтобы агрессивная молодая особь направила свою агрессию не против отца, а против другой агрессивной молодой особи. Функции такого рода канализации агрессии в виде непререкаемости авторитета своих старших при организованных массовых побоищах сохранились почти что до наших дней. Совсем недавно, в 1970-е, далеко нередкостью были драки стенка на стенку, скажем, в сибирских деревнях. Сейчас из-за кризиса семьи каналы агрессии перестали образовывать некую четкую сеть, а стали хаотичными. В результате те из молодых индивидов, кто не обладает физической силой, и не способен входить в те или иные группировки, легко может стать объектом агрессии со стороны как отдельных индивидов, так и разного рода сообществ. А необходимого количества братьев и кузенов , которые могли бы его защитить, он не имеет. Безумие с массовой стрельбой в школе — это в том числе не только действия сумасшедших психопатов или криминальных элементов, но и чудовищные акты отчаяния одиночек, в течение долгого времени подвергавшихся травле. В традиционном обществе такой проблемы не было. Канализовать агрессию на сверстника в общем-то разрешалось, насилие со стороны своих старших родственников было санкционировано и сакрализированно институтом семьи как одна из высших ценностей бытия.

Как я уже говорил, кризис семьи общепризнан. Специфика позиции, которую я имею честь представлять, состоит в том, что природа этого кризиса считается структурно-функциональной по своему содержанию и производной от демографического перехода по своей причине. Институт семьи (и его, если так можно выразиться, интересы) пришли в фундаментальное противоречие с интересами все более быстро развивающегося человечества.

Как я уже говорил, в семье сходятся силовые линии целого скопления миров: биологического, социального, культурно-цивилизационного, биосферного, психологического. По мере ослабления влияния одного из них вырастает влияние других. Моногамный брак изначально находится в глубоком противоречии с биологическим миром. Однако целый ряд культурных ограничителей не допускал полигамии. В этом плане существует огромное различие между двором халифа или султана, имевших не один десяток жен, и королевскими дворами Европы, где вместе с законной женой под одной крышей жили вполне узаконенные фаворитки. Если с точки зрения психологии и сексологии жена и фаворитки и могут быть адекватным образом сопоставлены с гаремом, то с точки зрения культурологии и социологии это делать никак нельзя. Власть и семейные богатства распределялись и переживались по семейным каналам на Западе и Востоке совершенно различным образом. Тем не менее, конфликт между социокультурным и биологическим требовал выхода. И этим выходом были проституция и институт адюльтера. Вообще, следует отметить, что эти институты расцветают прежде всего там, где господствует моногамный брак. В этом смысле Древний Рим и Древняя Греция сильно отличаются от современных им восточных цивилизаций. Несмотря на то, что и в Риме и в Греции ценилась девственность, ей не придавали статуса фетиша. В Западной культуре проституция и адюльтер были практически узаконены для мужчин. В этом смысле как нельзя более характерными героями являются Анна Каренина и мадам Бовари. Главная вина этих замечательных женщин состоит вовсе не в том, что они позволили себе адюльтер, но в том, что он стал достоянием общественности. Если бы сам Каренин завел себе молоденькую любовницу и при этом держался бы в рамках определенных приличий, то его внебрачная связь не только не вызвала бы осуждения общественности, но и, наоборот, была бы определенным предметом гордости. Здесь не могу отказать себе в удовольствии и напомнить старинный английский анекдот. Великосветский прием. Каждый мужчина в смокинге ведет с собой двух женщин в шикарных вечерних платьях. Дворецкий представляет эти троицы: «Сэр Роберт. Жена сэра Роберта. Любовница сэра Роберта…Сэр Ричард. Жена Сэра Ричарда. Любовница сэра Ричарда… Сэр Мартин. Жена сэра Мартина. Любовница сэра Мартина». В этот момент жена сэра Мартина наклоняется к уху супруга и шепчет: «А наша-то лучше всех!» Однако Анна Каренина не только позволила себе внебрачную любовь, но и стала требовать ее легитимации в глазах общественного мнения. Именно последнего общественное мнение ей и не простило (тут вспоминается гениальный Альбер Камю и его «Посторонний». Только там речь идет о другом аспекте реакции на внутрисемейные отношения: «Наше общество готово приговорить к смерти любого, кто не плачет на похоронах собственной матери». Заметим, что речь идет не об истинном чувстве скорби, но о необходимости единообразной реакции на то или иное событие и на нетерпимость к отсутствию таковой). Характерно, что и мадам Бовари, чья трагическая судьба схожа с судьбой Анны Карениной, вызвала во Франции накал общественных страстей, не уступающий российским. Очень любопытна и примечательна, что жестокий по существу и резкий по форме отпор Толстой получил не от какого-нибудь клерикала или замшелого реакционера, а от тонкого поэта, который по праву считается одним из лучших в изображении женской темы и кого никак нельзя упрекнуть в попытке вернуть порядки домостроя. Эпиграмма Николая Некрасова также стала классикой:

Толстой! С талантом и терпеньем ты доказал
Что женщине не следует гулять
Ни с камер-юнкером, ни с флигель-адъютантом
Когда она жена и мать.

Необходимость сохранения семьи пусть даже и ценой существования внебрачных связей, с исторической точки зрения, легко объяснима. Главной функцией семьи считалась воспитание детей, домохозяйство, сохранение и приумножение семейного богатства. В этом смысле понятно, почему классический капитализм не мог бы существовать рядом с полигамией. При последней было бы слишком много претендентов на семейное богатство, а тенденция к передаче всего его в одни руки проявилась еще в докапиталистическую эпоху и называлась майоратом. Кстати, далеко не в последнюю очередь именно майорат, создавший критическую массу лишенных семейного богатства и видов на наследство энергичных молодых людей стал одним из важнейших факторов демографической глобализации, о которой я уже писал. Если у Генри Форда Первого уже были серьезные трения с Генри Фордом Вторым, чуть не погубившим впоследствии одну из лучших мировых автомобильных компаний, то можно только себе представить, что было бы, если бы у великого автомобильного магната наследников было около 1000 от 150 разных жен, как у свазилендского короля. Примечательно, что культурная традиция Христианства, как и других мировых религий, требуя от супругов верности до гробовой доски, очень жестко ограничивала их в праве на собственно психологическую любовь, не говоря уже о палитре эротических переживаний. В этом смысле традиционная христианская семья справедливо считается органом эротической и сексуальной репрессии человека. С другой стороны, это легко объяснимо. При отсутствии средств и культуры контрацепции интимная близость для себя приводила бы к неконтролируемому росту деторождаемости, что не мог позволить себе социум. В этом смысле в 19 веке экономические мотивы в семейных отношениях действительно стали играть огромную роль, о чем совершенно справедливо оповестил мир Карл Маркс в своем «Коммунистическом манифесте».

Теперь необходимо остановиться на самой сути демографического перехода. Раскрыть ее — это задача непосильная даже для целой монографии и я не буду даже пытаться это делать, а ограничусь лишь тем, что остановлюсь на представляющих сейчас конкретный интерес аспектах этого грандиозного исторического феномена. Суть его заключается в том, что демографический рост человечества должен прекратиться к 2025 год, после чего численность живущих на Земле людей выйдет на плато и затем медленно начнет снижаться. Несмотря на то, что демографический переход — это явление исключительно глобальное и относится к человечеству в целом, это не означает унификации демографических режимов для различных групп населения, в этом смысле можно говорить о том, что тот или иной этнос (суперэтнос, антропологическая раса) проходят ту или иную стадию демографического перехода. На внешнем, феноменологическом уровне, демографический переход заключается в постепенном движении той или иной единицы от режима с очень высокой рождаемостью и очень высокой смертностью к режиму с очень низкой рождаемостью и очень низкой смертностью. Демографический переход уже прошла практически вся белая раса и целый ряд других единиц: например, японский и корейский этносы. Если посмотреть на семью под этим углом зрения, то становится понятной одна из причин ее кризиса. Демографический переход «выключает» потребность людей в деторождении. Разумеется, это «выключение» не абсолютно и не равномерно и касается, прежде всего, среднего представителя той или иной демографической единицы. Средний белый человек, средний англичанин, средний итальянец, средний японец имеют два с небольшим ребенка. Причем это два с небольшим уже ниже критического уровня в 2,15, которое является порогом для простого (нерасширенного) воспроизводства. Это не значит, что нет людей, которые хотят иметь и имеют по пять детей, а кто-то не имеет их вообще. Но неумолимые законы статистики говорят о том, что если средний показатель неуклонно снижается, то людей, кто бы хотел иметь много детей, также должно становиться все меньше. Единственным местом, единственной точкой, где человечество воспроизводится, пока является союз определенного рода между мужчиной и женщиной. Впрочем, я немного солгал, так как монополия нарушена уже лет двадцать назад, в момент появления технологии «ребенок из пробирки». Но все равно, человечество пока воспроизводится через семью. Отсюда моя главная идея: кризис семьи — это прямой результат изменения характера воспроизводства населения. Иными словами, демографический переход делает институт семьи как демографический объект ненужным. Вначале демографический переход выключает биологические инстинкты к деторождению, а это, в свою очередь, выключает одну из важнейших функций семьи. А из определения сложной системы это означает, что институт семьи умер в одной из своих ипостасей. Специалисты по демографическому переходу прекрасно знают, что этот процесс практически не коррелирует с экономическими и культурно-цивилизационными особенностями страны. Еще совсем недавно мало кто мог предположить, что от своей многодетной семьи откажутся итальянцы. То же самое мы видим в Японии и Корее, достаточно скоро в этом направлении будет двигаться и Китай.

У семьи остаются, разумеется, многие другие функции. Мы очень много здесь обсуждали проблему воспитания. Как удалось выяснить, семья прежде всего связана с проективно-репрессивной моделью воспитания. Проекты могут быть разные и репрессии могут быть разные. Но модель остается. Воспитатель и воспитуемый в принципе не могут находиться в условиях равного диалога. Правда, это не означает, что их отношения не могут быть максимально диалогичными, а уровень репрессивности минимальным. Но в реальной жизни таких воспитателей надо очень долго и специально готовить по различным психологическим программам. Средний обыватель (он же средний родитель) не может быть таким воспитателем. Думаю, что это не следует даже доказывать. По мере развития общества, центр тяжести в сфере воспитания все более уходит в сторону ориентированных на это социальных структур: ясли, детский сад, школа, высшая школа, производственные коллективы. Следовательно, чем более активно общество занимается воспитанием своих граждан, тем более активно она отнимает эти функции у семьи. Если характерное для современного постиндустриального общества тенденция к тотальной профессионализации, меритократии и экспертократии (то есть усилению власти специалистов из различных отраслей знания, своеобразное продолжение менеджериальной революции) сохранится, то постепенно отомрет и воспитательная функция семьи. Обществу будущего будет проще, что называется с пеленок, воспитывать будущего специалиста непосредственно, минуя ненужного посредника в лице семьи. Иными словами, старый как мир способ внесемейного воспитания элиты будет постепенно распространяться на все более широкие слои населения.

Еще одна из важнейших функций семьи — информационная. До сих пор в Швейцарских Альпах можно найти каким-то чудом сохранившиеся семьи, которые живут в полной изоляции от окружающего мира и где канал передачи информации по линии родители-дети единственный. Российский читатель вполне может провести аналогию с одной из самых нашумевших историй 1980-х: истории семьи Лыковых. Монопольное положение семьи в информационной сфере сохранялось многие тысячи лет. Разрушалась эта монополия в течение последних трех тысяч лет и прежде всего со стороны государственной системы образования. Что касается постиндустриального мира, то эта монополия разрушена уже до основания и, как представляется, необратимо. И дело здесь не только в так называемых специальных знаниях. Суть вопроса прежде всего в том, что характерное время изменения общества стало намного меньше, чем средняя продолжительность человеческой жизни. Это сделало невозможным трансляцию человеческого опыта от поколения к поколению. Человек, если он родился в начале 18 века, а умер в его конце, прожил всю свою жизнь, грубо говоря, в одном мире. Человек, который родился в начале 19 века, а умер в его конце, прожил свою жизнь в одном, но чудовищно изменившемся мире. Человек, который родился в 1900 году, а умер в 2000, прожил свою жизнь в нескольких, резко друг от друга отличающихся мирах. Не могу, хоть они и звучат страшно банально, здесь не привести слова одной моей знакомой: «Я родилась при свече, а умирать буду при спутнике на небесах, телевизоре с КВН и компьютере». Это не значит, что родившейся в 1900 году бабушке не о чем поговорить в 1999 году со своей праправнучкой. Быть может, что у них будет будет великолепный психологический контакт. Просто бабушка не сможет транслировать свой опыт. Позволю себе лирическое отступление. Моя мама — известный еще в советское время демограф. Тем не менее, использовать ее опыт научной работы непосредственно я не могу, хотя бы потому, что я работал с электронными базами данных тогда, когда она только осваивала персональный компьютер. Это не значит, что ее научный и жизненный опыт мне не нужен и неинтересен. Это просто означает, что мне, как и огромному числу других людей, скорее приходится рассчитывать на свой собственный опыт и опыт ровесников. Это является отражением той глобальной тенденции, что собственно человек, как носитель информации, все более утрачивает свою роль. Это не значит, что очевидец событий уже не нужен для составления себе информационной картины. Это просто означает, что она может быть достаточно полно составлена и без него. У общества появилось слишком много других информационных каналов. Человек эгоистичен по самой своей природе (что комплементарно его альтруизму). Раньше чтобы получить некое адекватное представление о том, или ином географическом месте, надо было бы поселить у себя дома либо родственника из этого места, либо путешественника оттуда. В определенные времена странствующие монахи вообще были единственным источником знания о дальних странах. Сейчас вряд ли какой современный человек будет селить у себя на целый месяц родственника из Украины, чтобы узнать, что там происходит. Ведь есть Euronews, CNN, BBC, Internet. Таким образом, в мире Постмодерна институт семьи утрачивает свою информационную ипостась. Именно сейчас очень многим людям на больших семейных съездах людям стало не о чем друг с другом обсуждать. Постмодернистский крик отчаяния о невозможности диалога между поколениями прорвался из глубины души великовозрастного героя одного московского реалити-шоу во время разговора с подругой: “ Я маме рассказываю об аутентичной метафизики моей души и об экзистенциальных основах жизненного кризиса нашего поколения, а она мне в ответ: “ Что-то у тебя сегодня на подбородке прыщей много!”

Я очень много места уделил изменению социального статуса семьи. Еще раз повторю: формула семья — ячейка общества на мой взгляд, глубоко и принципиально неверна. Семья — это первичное подразделение, своего рода взвод, в демографической структуре человечества. Все время своего существования общество только и делало, что отнимало у семьи социальные функции. Если ваша пенсия гарантирована государством, если ваши накопления лежат в надежном банке, если медицинская страховка покроет лечение в достойной клинике, то вполне можно обойтись и без помощи родственников. Среди одиноких толп Постмодерна я бы особо выделил орды преклонного возраста туристов, которые предпочитают целые сутки изучать достопримечательности Notre Dame de Paris или витражи станции «Новослободская» общению с внуками. В это время какой-нибудь модный западный социолог, вроде Зигмунда Баумана, получает очередной грант на очередную слезливую книгу о том, до какой степени индивидуализировалась современное общество. Кстати, тут опять есть связь с демографическим переходом. Его можно рассматривать и как постепенное разложение всех демографических единиц. Семья — не исключение. Ее функции все более берут на себя другие институты. Есть еще одно чрезвычайно важное обстоятельство. Современное западное общество, вся цивилизация Постмодерна одной из своих высших ценностей ставит идею всеобщего социального консенсуса. В этом смысле семейная традиция передачи ценностей «сын за отца» в эту тенденцию откровенно не вписывается. Допустим, что в современной, так стремящейся к национальному единству, Чили за одной партой сидит внук убитого коммунистическими боевиками латифундиста и внук коммунистического активиста, сброшенного с вертолета в Тихий Океан при генерале Пиночете. Тут либо национальное единство, либо семейные ценности. Итак, общество Постмодерна во все большей и большей степени отнимает у семьи социальное пространство.

Один из самых сложных вопросов — это семья в мультикультуральном обществе. Мультикультуральность — это некий иероглиф, за которым новомодные авторы типа уже упоминавшегося мной Баумана и некоей Сейлы Бенхабиб пытаются спрятать мультиэтнический характер, которые принимают западные страны вследствие процессов миграции. Это слишком большая и серьезная тем, чтобы рассматривать ее наскоком. Поэтому я выделю лишь один, в последнее время чрезвычайно болезненный аспект. Я имею ввиду волну скандалов, прокатившуюся по евроатлантическим странам в связи с проблемой мусульманских женских головных уборов. Не могу не отметить, что предложенный Сейлой Бенхабиб подход в ее книге с нелепым названием «Притязания культуры» вызвал у меня недоумение и возмущение. Автор предлагает самим девочкам решить, одевать ли им традиционный головной убор или нет. Этим она демонстрирует полное непонимание предмета. Дело в том, что семьи из Магриба, Турции и других регионов исламского мира, живущие в западных странах, еще не перешли демографический переход и обладают чрезвычайно жесткой иерархической структурой. Ситуация с мусульманскими платками до боли напоминает ту культуртреггерскую войну, которую советская власть вела с платками православной конфессии и с традиционной одеждой в мусульманских регионах. Человек, который живет в традиционной семье, ориентируется на мнение старших и окружающих родственников практически целиком. Требовать от него самостоятельного выбора — значит проявлять вопиющую некомпетентность. В традиционных семьях слово старшего — закон. Даже если человек пойдет на первый конфликт из-за одежды или стиля поведения, то это неизбежно вызовет либо репрессии со стороны семейного окружения, либо изгнание из семьи и полное отчуждение от родственников. Родители били по-европейски одевавшихся детей в России Петра Первого и в Турции Кемаля Ататюрка, били и убивали снявших с себя православный или мусульманский платок и одевших пионерский галстук девочек. Тогда выиграли — ценой жесточайших государственных репрессий — культуртреггерские политические модели. Современный Запад на это не способен, но я сейчас говорю о другом: требовать от члена традиционной семьи самостоятельного выбора образа и стиля жизни также глупо как от шестимесячного ребенка требовать, чтобы он самостоятельно определился, продолжать ли ему пить материнское молоко или перейти на искусственное питание.

В последние десятилетия семья подвергается скрытому, но хорошо организованному давлению со стороны общества и государства. В подавляющем большинстве западных стран ребенку достаточно только заявить о сексуальных домогательствах со стороны кого-либо из родителей, чтобы по суду один или оба родителя были отчуждены от своих прав. Кривляться по этому поводу, как делает господин Бауман, глупо и неуместно. В 10% семей из-за неправильного сексуального поведения родителей ребенок получает психическую травму на всю жизнь. Моя же задача заключается в том, чтобы подчеркнуть: автономное, неподконтрольное обществу воспитание детей становится все более и более невозможным. В государственных школах США закон запрещает учителям самим сообщать родителям об успеваемости детей. В Швеции ребенок, начиная с 8 лет, может обратиться в полицию с требованием защитить его от родителей, если он считает, что от них для него исходит физическая угроза. В шведском парламенте обсуждается проект закона, согласно которому частные дома планируется оснастить скрытой кнопкой, известной только ребенку. С помощью этой кнопки ребенок в любой момент, если, например, поймет, что его ожидает оплеуха, может вызвать полицейскую подмогу. Ерничать по этому поводу на фоне статистики, согласно которой 60% всех убийств имеют семейный характер, я не буду, так как не хочу уподобляться господину Бауману.

 Юридическое расширение и защита прав женщин также чрезвычайно сузили пространство семьи. В англо-саксонских и многих западно-европейских странах уже давно действует закон, по которому за насильственную сексуальную связь с собственной женой мужчина несет юридическую ответственность в такой же степени, как и за обыкновенное изнасилование. В начале 1990-х в Соединенных Штатах произошел грандиозный скандал. Многозвездный адмирал допустил по отношению к своей жене ненасильственное эротическое действие, оскорбившее ее честь и достоинство. Жена подала в суд и адмирал не отправился на много лет за решетку, а отделался условным приговором только после ходатайства всего адмиральского корпуса. (Это на фоне оправдания О.Джей Симпсона). Таким образом, общество лишило институт семьи автономии в интимной сфере.

У меня давно возник вопрос: почему с таким колоссальным ожесточением идут споры вокруг гомосексуальных браков? В конце концов, уже давно закон не запрещает гомосексуализм, а материальные отношения можно урегулировать, не вступая в брак. Однако проблема гомосексуальных браков приобрела знаковый, экзистенциальный характер. Партии не соревнуются друг с другом в сфере экономики. В 2002-2004 гг. основной водораздел проходил по следующим знаковым линиям: за аборты, за гомосексуальные браки, против смертной казни и против войны в Ираке. Соответственно: против абортов, против гомосексуальных браков, за смертную казнь и за войну в Ираке. Значит, в гомосексуальных браках есть какой-то глубинный смысл. Для меня он ясен. Семья как первичная демографическая единица вытесняется чем-то другим. Взводов становится все меньше, а центурий больше. Роль последних, по-видимому, будут играть не обремененные традиционными функциями семьи свободные человеческие ассоциации. (В профессиональной демографической литературе они существуют уже с 1960-х). В таком случае на смену традиционной демографической структуре человечества придет другая. Например, свободная человеческая ассоциация — сообщество по интересам — нация — содружество наций — человечество. Между прочим, процесс сужения жизненного пространства семьи во многом аналогичен тому, как нация постепенно заменяет собой этнос (или группу этносов).

Существует убедительное доказательство того, что трансформация семьи носит внекультурный характер. Демографы в 1970-х с ужасом обнаружили, что японская семья со стремительной силой начинает походить на западную. Хватило одного поколения для сильнейшего разложения традиционных для нее ценностей. Сейчас сходные процессы стремительно переносятся в Китай. По уровню разводов Китай начинает догонять западные страны, в половине случаев в качестве причины разводов указывается сексуальная неудовлетворенность. Похоже, что в ближайшие 30 лет китайская семья проделает ту же эволюцию, что и белая американская семья в 1950-х-1970-х годах.

Можно таким образом объяснить и чрезвычайно высокий уровень разводов. Только в наши дни семья начинает основываться на любви. Когда любовь по тем или иным причинам проходит, и из фазы страсти и сексуального влечения не переходит в некое новое состояние, браку просто не на чем больше держаться.

Где же в мире Постмодерна сохранилась макросемья? Там, где ее держат экономический или социальный ресурс. Это либо индустриальные кланы, либо аристократические семейства. Вспоминая нашего Франца фон Пипера, можно сказать, племянникам графа и владельца собственной фирмы хотят быть многие, племянником деревенского водовоза — не очень. Однако распространение однодетности и бездетности убьет ее физически. У ребенка, чьи родители из однодетных семей, дядей с тетями и кузенов с кузинами уже нет в буквальном смысле.

Есть еще одно интереснейшее обстоятельство. Демографический переход прежде всего блокирует материнскую функцию. Отсюда среднеполый (бесполый)стиль унисекс и современный эталон женской красоты. Если на протяжении всей человеческой истории идеалом была женщина дородная, с крупными, округлыми формами, оптимальными для беременности и деторождения: от Афродиты Милосской до женщин Рубенса и Ренуара, то современные модели a la Кейт Мосс и Клаудия Шиффер никак с функциями воспроизводства человечества не связаны. Более того, социально-ролевой и культурно-психологический разрыв между традиционной домохозяйкой и маскулинизированной, феминистски ориентированной self-made busyness-woman превратился в такую пропасть, что человечество фактически входит в эру трехполого общества. И это не только шутка.

Теперь я отвечу на вопрос, вынесенный в название статьи. Безусловно, семья сохранит себя в течение всего нашего века. Пока человечество будет воспроизводиться биологическим путем, семья в той или иной форме будет существовать. Можно сказать, что человечество со временем перейдет от биологического воспроизводства к какому-либо иному, в конце концов, исследования по клонированию ведутся и будут вестись. Нельзя исключать и вариант Кибергеи, то есть перехода человечества от биолого-демографической основы своей жизни к технотронно-кибернетической. Но это дело не нашего века. В конце концов, нельзя исключить, что разумная жизнь на планете Земля трансформируется в новую форму, которую мы пока предугадать не в силах даже в самых общих чертах.

В сокращенном виде статья была опубликована в журнале "Дружба народов" №6 от 2005 г.