Главная ?> Авторы ?> Неклесса -> Наука и высшее образование в постсовременную эпоху
Версия для печати

Наука и высшее образование в постсовременную эпоху

Когда ХХ век стали называть «прошлым веком», а события, давностью в несколько месяцев превратились в деяния «прошлого тысячелетия», мы начали постепенно прозревать ширину походя преодоленного Рубикона. Между тем, нельзя сказать, чтобы новое мироустройство, меняющийся характер социальных институтов не были предметом пристального внимания политиков и ученых, особенно в последние десятилетия. Однако многие оценки перспектив развития — коммунизм, новое индустриальное / постиндустриальное / информационное общество, глобальная деревня и т.п. — оказались весьма уязвимыми с позиций реального хода событий. В последнее время обрели популярность такие концепты, как социальный постмодерн, новый мировой порядок, глобализм. Но и они подвергаются сейчас содержательной критике. Мир, выстраиваемый на планете Земля, оказался явно полифоничнее умозрительных схем типа One World.

Кризис цивилизации и мировоззренческая революция — основное содержание ХХ века. На протяжении столетия цивилизация переживала переход от почти двухтысячелетней истории христианского универсума к не вполне еще отчетливым горизонтам постсовременного строя. Новый мир рождается на наших глазах в противоборстве трех исторических тенденций: модернизации, постмодернизации и демодернизации (неоархаизации), каждая из которых содержит свой образ миропорядка, обладает собственной логикой его организации. Наряду с прежней, административно-политической схемой, основу которой составляют национальные государства, на планете складывается транснациональная, экономистичная модель властных отношений. Новыми субъектами этой параллельной системы управления, помимо государств, являются разнообразные влиятельные межправительственные и неправительственные организации, транснациональные корпорации и финансовые учреждения, иные международные сообщества и центры влияния.

Современная экономика теснейшим образом связана с историей христианской цивилизации, представляя качественно иное состояние хозяйственной деятельности в сравнении с институтами традиционного общества. Последнее явно тяготело к замкнутому циклу производства, избегая инноваций и вообще любых факторов, чреватых дестабилизацией социума. Напротив, коренное свойство экономики христианского универсума, в особенности экономики Нового времени, — расширенное воспроизводство, основанное все-таки не на ограблении колоний или присвоении прибавочной стоимости, но в первую очередь на раскрытии инновационного потенциала человеческой личности, скачкообразно преобразовывающего облик дольнего мира. Сейчас же привычные формы хозяйственной практики, понимаемой как последовательные усилия по обустройству материальной сферы бытия, интенсивно размываются турбулентной средой кредитно-денежных операций и страхования рисков (перерастающих простые формы соучастия в производственно деятельности или обслуживании товарных потоков), порождая безбрежный мир финансового конструирования.

При «денежном строе» резко возрастает роль финансовых операторов в их непростых взаимоотношениях с корпусом управленцев и собственниками средств производства, а также с национальными администрациями. Новый характер финансовой деятельности фактически выстраивает под привычным ярлыком «экономика» новый социальный феномен, интегрирующий политические и экономические функции, имея при этом существенно иное целеполагание. Одновременно совокупная мощь неоэкономического космоса обостряет неравновесную ситуацию на планете, заставляя заинтересованно обсуждать вероятность глобального кризиса.

В новой среде экономические, а точнее — валютно-финансовые, трансакции естественным образом рассматриваются в качестве универсального средства рамочного управления социальными объектами и процессами. Кроме того, финансово-правовое регулирование последовательно подчиняет прочие виды хозяйственной практики, налагая на них специфичный налог, превращая индустриальную экономику Нового времени в совокупный источник новых рентных платежей. В результате складывается сложная иерархия взаимодействия различных видов производства, связанных с преимущественным использованием тех или иных источников прибавочного продукта (рабочая сила, капитал, природная рента, инновационный потенциал, национальное богатство, накопленный ресурс цивилизации и т.д.), превращая мировую экономику в замкнутую систему перераспределения ресурсов и мирового дохода.

Неоэкономика активно проявляет властный потенциал, преобразуя национально-государственную схему мироустройства в геоэкономический миропорядок. Современный мир как глобальная саморазвивающаяся система все более явно подразделяется на шесть относительно автономных подсистем и эволюционирует к некой постсовременной форме организации социума. Эти пространства различаются доминирующим видом экономической деятельности, жизненными приоритетами, социальными и политическими идеалами. В рамках формирующегося миропорядка геоэкономические пространства являются новой оболочкой политической системы, ставя под сомнение прежнюю, исключительную роль национальных государств .

1. НАУКА-2

Революционные изменения происходят в сфере общественного сознания. Отражаются они и в трансформации такого краеугольного камня цивилизации Нового времени, как наука и тесно связанная с ней система высшего образования. Все более явным становится расхождение между наукой «академической», стремящейся познать мир, установив его фундаментальные закономерности, и наукой «корпоративной», пытающейся этот мир изменить, определив оптимальную стратегию действий, спроектировав соответствующие системы и механизмы (то есть, являясь, строго говоря, не наукой, а «технэ» или «искусством» по Аристотелю, либо, используя современные категории, — технологией). Это расщепление, а временами противостояние «науки-1» и «науки-2» шире привычного деления дисциплин на фундаментальные и прикладные. Происходящие изменения затрагивают сами начала организации знания, что не в последнюю очередь связано с превращением науки в непосредственную производительную силу, растущую отрасль постиндустриальной экономики.

В результате на первое место выдвигаются уже не требования теоретической неуязвимости и контекстуальной (по отношению к имеющейся сумме знаний) гармоничности построений, минимизации используемых «сущностей» и доказательств или даже стопроцентной устойчивости феномена в эксперименте. На наших глазах формируется достаточно новая научная парадигма — принцип эффективности, снисходительный к эклектичности и теоретической неполноте, прощающий эффективно работающему «черному ящику» и уязвимость стержневой гипотезы, и статистическую нестабильность, и ряд других, несомненных с позиций классической науки недочетов. Иначе говоря, под прежним названием «наука» утверждается новый, отличный от прежнего содержания социальный феномен.

В 50-60-е годы на основе развившегося за годы II мировой войны «проектного мышления» (Манхэттенский проект в США, Атомный проект в России) распространяется такая форма организации исследовательского процесса — существенно отличающаяся от традиционных форм университетской науки, — как think tanks («мозговые центры», «интеллектуальные корпорации»). В технологическом отношении подобная форма научной индустрии обозначила не только сдвиг от фундаментальных исследований к интенсивному изучению прикладных аспектов проблем (особенно в сфере новых гуманитарных дисциплин) интересующих заказчика, что в свою очередь вело к широкому применению системных методов. Главное отличие новой интеллектуальной стратегии — это, пожалуй, прямая связь исследовательского цикла с процессом принятия решений в сфере политики, военного планирования, бизнеса или крупных социальных инициатив.

Параллельно все явственнее становится деградация принципа доступности, публичности обретаемого в ходе исследований знания. Наука корпоративная, приняв соответствующую эстафету от науки военной (а та пожалуй что и от лабораторий алхимиков), стремительно движется к «новому эзотеризму», анонимности. А порой даже — к прямому сокрытию отдельных своих достижений и даже целых направлений исследований.

Кроме того, развитие средств массовой информации и коммуникации, уплотнение и экспансия искусственной среды обитания человека (в том числе информационной) создало своеобразный «виртуальный» двойник науки в качестве эффективного средства организации массового сознания, результативного на него воздействия и контроля. Использование авторитета и инструментария науки, вкупе с технологиями управления массовым сознанием, становится все более серьезным фактором при решении стратегических задач, требующих последовательной организации социального контекста. Нередко путем заведомой деформации образа реальности, гипертрофии одних его составляющих и подавления других создается симулякр, альтернативный истинному положению вещей, выстраивая и утверждая в общественном сознании систему устойчивых мифов.

То есть в своих экстремальных проявлениях, этот феномен фактически является антинаукой или системой интеллектуальных усилий, не столько направленных на познание и демистификацию реальности, сколько, напротив, активно мистифицирующих ее, выстраивая искаженный по тем или иным причинам образ мира. Особенно недвусмысленно данные тенденции проявились сейчас в сфере социальных наук.

Подобная квазинаука, будучи плоть от плоти современных информационных технологий, существует практически во всех индустриально развитых обществах независимо от их политической ориентации. Она формирует собственный истеблишмент, иерархию квазинаучных авторитетов и институтов, каналы взаимодействия и продвижения, с различной степенью успешности мимикрируя под «большую науку», используя ее семантику, антураж, воспроизводя организационную инфраструктуру и систему профессиональных отношений, встраиваясь в них, учитывая при этом особенности человеческой психологии, поддерживая устойчивые, взаимовыгодные контакты с инфраструктурой современных СМИ. Решая поставленные перед ней социальные задачи, эта квазинаука преследует также собственные дерзкие и амбициозные цели, тесно связанные с дальними горизонтами информационного общества, его идеологическим и мировоззренческим вакуумом, но — стоит, наверное, подчеркнуть еще раз — имеющие мало общего с обретением нового знания.

Все вышесказанное в первую очередь касается наук гуманитарных, заметно отличающихся от естественнонаучных дисциплин отсутствием аксиоматики, заменяя ее системой мировоззренческих принципов. У данного класса наук существенно иная природа получения и организации знания. Сейчас, однако, энергичный дискурс нередко стремится придать своим постулатам нормативный характер, вводя в публичный оборот авторитетные мнения, отражающие нередко лишь частную ситуацию (или просто локальную концепцию), искусственно развернутую на все историческое или социальное пространство. В результате единая картография социальных, политических, экономических процессов наших дней распадается на составные части, логика сопряжения которых в каждом отдельном случае вроде бы ясна, но общий смысл темен, а конечные результаты обескураживают. Разворачивающийся драматичный космос Нового мира начинает постепенно походить на архаичный хаос, в недрах которого господствуют могучие, но непознанные, иррациональные силы, диктующие сраженному иронией истории человечеству свою властную, неумолимую волю. Однако в каждом безумии, как известно, присутствует некая система.

2. РОССИЙСКИЙ ПРОЕКТ

Существование фундаментальной науки плохо совместимо с основами денежного строя. Институт свободного распространения фундаментальных знаний находится, вообще-то говоря, в остром противоречии с азами рыночной экономики, поскольку означает фактический режим сверхэксплуатации именно для создателей базовых инновационных ресурсов (компенсация сверхусилий здесь осуществляется преимущественно по «лотерейному принципу» нобелевских премий и иных престижных наград).

Непростое положение, складывающееся в области интеллектуального производства, может в то же время оказаться дополнительным стимулом для плодотворного международного сотрудничества, например, в форме крупных транснациональных проектов, где на долю России приходилась бы их базовая инновационная составляющая. В перспективе же подобное сотрудничество способно привести к постепенному введению в рыночный оборот новых объектов собственности, формированию специфического инновационного рынка (наряду с уже существующим рынком технологическим), расширению и трансформации понятия интеллектуальной собственности, изменению ее правового диапазона, развитию соответствующей нормативной базы, модификации контекста деятельности в сфере науки и высшего образования.

Однако уже сейчас, вне зависимости от успеха или неудач долгосрочных замыслов необходимо последовательное выстраивание режима наибольшего благоприятствования для полнокровного функционирования соответствующих отраслей постиндустриального хозяйства, пребывающих пока в состоянии, пожалуй, не меньшего большего разброда и хаоса, чем экономика в целом.

Интеллектуальная деятельность — особое хозяйство, где основным источником богатства являются не природа, не труд и не капитал, а творчество. Кроме того, это индустрия — особенно в сфере образования и гуманитарных технологий — зачастую не нуждается в дорогостоящих основных фондах (что подтверждается существенным разрывом между рыночной стоимостью ряда компаний, успешно действующих в этой сфере, и совокупной оценкой их материальных ресурсов). Она сосредоточена, фигурально выражаясь, «на кончике пера» и к тому же в эпоху Интернета и электронной почты носит вполне транснациональный характер.
Именно это производство на протяжении последних лет в самых различных, подчас экзотических формах бурно развивается в России — в основном в форме прямых связей заинтересованных сторон — имея при этом свои неприглядные аспекты, скрытые под плотным флером «серой» и «черной» экономики.

Речь, однако же, следует вести не о налоговой атаке на активно развивающийся постиндустриальный сектор, но, напротив, — о придании ему второго дыхания, о радикальном изменении его масштаба, параметров, уровня, превращении его в ту самую, вожделенную и пока неуловимую «точку роста» экономики, да и не только экономики России. Причем в значительной мере — при заинтересованной кооперации с зарубежными партнерами, то есть за счет отказа от психологии непременного промышленного, серийного освоения результатов деятельности исключительно внутри страны. Ближайшие, непосредственные цели это, пожалуй:

  •  удержание, сохранение, развитие инновационного духа российского общества, придание ему магистрального характера, создание современной творческой, культурной, научной, образовательной инфраструктуры;
  •  формирование естественной ниши для России в новой геоэкономической системе мирового разделения труда, обеспечивая, таким образом, стратегическую основу для взаимовыгодных связей с влиятельными партнерами.


Задачи эти, однако, не могут быть решены без радикальной трансформации организационно-деятельностной сферы российского общества, распространения современных методов управления, создания самоорганизующейся сетевой среды, объединяющей творчески мыслящих и активно действующих людей.

Кроме того, позитивным фактором может оказаться формирование общенациональной сети локальных социально-экономических структур, интеллектуальных полигонов, новых «кампусовых структур» так или иначе связанных с созданием интеллектуальных и творческих ценностей. Определенным подспорьем здесь могут стать оказавшиеся не у дел кадровые и материальные ресурсы прежнего научного сообщества (к примеру, прежние «закрытые города» и академгородки), которые образовали бы своего рода нулевой цикл новой конструкции.

Выстраивание подобной среды, объединение ее «обитаемых островов» — региональных и отраслевых инновационных и образовательных центров, отдельных ученых, преподавателей, студентов — средствами современной коммуникации в целостное информационное и социальное пространство способно поставить на ноги новую, самостоятельную отрасль российского постиндустриального быта и производства, сотрудничая при этом с другими регионами планеты, сосредотачивая на себе инновационный и образовательный аутсорсинг.

Культурные, научные, образовательные центры — все эти опорные пункты цивилизации во взаимоусиливающем и соразмерном единстве могут стать препоной на путях развоплощения культуры, неоархаики и распада. Сгущающаяся сеть подобных городков, объединенных в единую сеть, могла бы по иному связать центр и периферию, «сгустить» российские просторы, вовлекая в совместную интеллектуальную и творческую деятельность людей из метрополии и провинции, пробуждая и утверждая творческий потенциал России. В подобном окружении произросла бы со временем новая генерация политиков и хозяйственников, сформировалась будущая элита страны.

Помимо поддержки этого инновационного архипелага России — необходимо также устойчивое взаимодействие со стремительно развивающейся глобальной информационной индустрией, освоение существующих и создание новых, оригинальных телекоммуникационных и информационных технологий, вовлечение в эту перспективную сферу деятельности людей, способных думать и действовать в сложноорганизованной и быстро меняющейся среде. Важный элемент подобного целеполагания — формирование транснациональных модулей, включенных в актуальный мировой процесс информационного (товаро)обмена и обеспечивающих, таким образом, «российским молекулам» эффективную обратную связь.

При этом не следует забывать, что задача устойчивого инновационного развития не может быть решена без учета императива воспроизводства ресурсов и повышения их качества, т.е. радикального обновления всей системы образования, институализации в самых разнообразных формах системы перманентного образования.

Воплощение данного «российского проекта» предусматривает, кроме того, самое пристальное внимание к феномену индивидуальной деятельности в сфере культуры и искусства, интенсивное освоение и прямую поддержку индустриальных тенденций массового производства в этой области. Причем, вопреки распространенным клише, массовое производство объектов творческого и культурно-информационного характера — носящее в постиндустриальной среде нередко выраженный индивидуальный характер (своего рода «интеллектуальное ремесленничество» или феномен manterprise) — совсем не обязательно является синонимом массовой культуры (хотя и ею тоже).

Радикальной модернизации подлежит в конечном счете вся оргсхема научной деятельности и высшей школы. Стране предстоит перейти от прежнего, фактически безрискового режима функционирования научно-исследовательских учреждений (примерчему — нынешняя административная оргсхема РАН) к практике максимального разделения ответственности (сетевая оргсхема), что позволит действовать в режиме интенсивной обратной связи. Сейчас в России параллельно существуют три типа научно-исследовательских и образовательных организаций: административные, рыночные и сетевые. Причем не столь уж редкой является ситуация, когда одни и те же специалисты работают во всех трех типологических группах. Актуальная задача — выведение интеллектуальной деятельности из-под власти административных, бюрократизированных структур и трансформация ее в гибкую, полифоничную, самоорганизующуюся среду сетевого сообщества.


Статья написана в рамках проекта РГНФ «Российская цивилизация в неустойчивом мире: синергетический подход к анализу трансформационных процессов» (№ 00-03-00153а) © 2001, А.И. Неклесса.

Актуальная репликаО Русском АрхипелагеПоискКарта сайтаПроектыИзданияАвторыГлоссарийСобытия сайта
Developed by Yar Kravtsov Copyright © 2020 Русский архипелаг. Все права защищены.