Главная ?> Геокультура ?> Оранжевые революции ?> Предчувствие революции в России ?> Призраки Майдана бродят по России: Превентивная контрреволюция в российской политике
Андрей Щербак, Александр Эткинд

Призраки Майдана бродят по России: Превентивная контрреволюция в российской политике

В демократических государствах легитимность власти держится на обоснованной вере населения в законность протоколов избирательной комиссии, которая объявляет итоги выборов. Когда граждане перестают верить этим протоколам, институт выборов перестает нести в себе смысл. На смену приходит другая, харизматическая форма легитимности, которая перестает подчиняться рутинным институтам власти, но соответствует логике чрезвычайного положения, — логике революции

Ничто в последнее время не вызывало большего интереса в российском обществе, чем недавняя революция в сопредельной стране. Часть российской элиты приветствовала события на Украине, другая сопровождала их проклятиями. Обеим сторонам трудно отрицать, что эти события привнесли новую систему координат в российскую политику. Призрак Майдана стал новым игроком на политическом поле. Важнейшие проблемы политического развития страны выявились не внутри, а вне ее. Мы имеем дело с необычной ситуацией, в которой политические процессы в одной стране определяются событиями, произошедшими в другой стране. Рассматривая этот механизм в контексте российской истории, нетрудно заметить, что он воспроизводился в ситуациях, когда консервативно настроенное руководство реагировало на внешние перемены, усиливая административное давление внутри страны. Результатом бывал, как правило, более или менее долгий период национальной изоляции. Такой была политика Екатерины II после революции во Франции и политика Николая I после европейских революций 1848 года; такой же была политика советского руководства после событий 1968 года в Западной и Центральной Европе. Вместе с тем мы знаем о ситуациях, в которых изучение чужих революций становилось главной школой для подготовки революции в собственной стране. Такой была причина неизбывного интереса представителей русского революционного движения — анархистов, меньшевиков, большевиков и всех остальных — к Французской революции.

Для понимания такого взаимодействия нужно освободиться от привычного, чересчур жесткого противопоставления "внутренней политики" и "международных отношений". Само это противопоставление конструируется институтами и идеологиями национального государства, различающими "свое" и "чужое", "внешнее" и "внутреннее", "управляемое" и "неуправляемое". Когда президент Путин в июле 2005 года заявил, что собирается препятствовать "зарубежному" финансированию "политической" деятельности "внутри" страны, он исходил из того, что "внешнее" всегда можно отличить от "внутреннего", а "политическое" от "неполитического". Однако сама нужда в такого рода заявлениях, обращенных к аудитории внутри страны, возникла у Путина в связи с событиями, произошедшими вне ее.

Давно известно, что события в одной стране способны вызвать цепную реакцию в странах со сходными режимами. Такое влияние сравнивают с эпидемией или называют "эффектом домино". Используя другой ряд метафор, политологи говорят об "экспорте" демократии (в середине XX века политическим экспортом занимались и тоталитарные режимы). Экспортно-импортные операции политического характера облегчаются тогда, когда партнеры близки географически, исторически и культурно. Граждане соседних стран могут следить за чужой политической жизнью в режиме реального времени, переживая ее, "почти как свою". Такой эффект наблюдался в Восточной Европе в 1956 году, когда закрытый доклад Хрущева спровоцировал восстание в Венгрии, и в 1989 году, когда перестройка в СССР стала причиной волнений в Восточной Европе. Потом крушение коммунизма в Восточной Европе привело к обострению политического противостояния в СССР [1]. Распад СССР в свою очередь послужил моделью для событий на Балканах. В любом из национальных государств Центральной и Восточной Европы, включая Россию, "бархатные революции" конца 1980-х и начала 1990-х не были вполне автономными. Внутренние процессы кризисного характера взаимодействовали с внешними моделями и факторами, которые подсказывали народам перспективы ближайшего развития и ограничивали возможности правительств прибегать к прямому насилию. По этой же логике распространялись последние волны демократизации. Новая волна революций, начатая в Сербии, продолженная в Грузии, Украине и Киргизии, тоже несет в себе моделирующий эффект. Успех грузинской революции был важен для хода событий в Украине. Далее, идеологию "цветных" революций взяли на вооружение оппозиционные силы на всем постсоветском пространстве, и в частности в России.

Демонстрационный эффект чужой революции (далее ЧР) в собственной стране (СС) распространяется по сложным закономерностям, которые остаются неизученными. Суммируем их так:

1. Политэкономическиие факторы. Успех ЧР ослабляет существующие хозяйственные и политические связи, затрагивая интересы элитных групп СС. Этот эффект опосредован экономической близостью между странами (объемом торговли, военного и прочего сотрудничества) и более важен для государств, экономически зависимых от революционной страны.

2. Внешнеполитические (связанные с третьими странами) факторы. Успех ЧР меняет конфигурацию международных отношений, перераспределяя ограниченные ресурсы (внимание СМИ, дипломатическую активность, членство в международных организациях, а далее прямые инвестиции) в пользу революционной страны. Этот эффект опосредован наличием у СС ресурсов для автономного выживания. Пережив относительные лишения, соседи ЧР следуют за лидером или (пока хватает ресурсов) переходят в режим самоизоляции.

3. Политико-психологические факторы. Успех ЧР изменяет структуру политических возможностей в СС за счет изменения психологической матрицы ожиданий — привычного восприятия того, что представляется реальным и возможным, а что нет. Этот эффект опосредован культурной близостью между СС и революционной страной. Культурная дистанция, конструируемая за счет экзотизации и ориентализации чужой или собственной стран, девальвирует успех ЧР; воспринимаемая культурная близость делает опыт ЧР непосредственно применимым в СС.

4. Процедурно-технические факторы. Успех ЧР предоставляет модель революционного процесса в условиях, более или менее близких к СС. Политические фантазмы, ранее неопределенные и изменчивые, получают воплощение в технических деталях ЧР. Страхи сторонников режима в СС материализуются в процессах, осуществленных ЧР; то же происходит с надеждами их противников. Дальнейшее развитие средств политической борьбы отправляется не от точки, автономно достигнутой СС, но от точки, продемонстрированной ЧР, с поправкой на воспринимаемую культурную дистанцию. Не страдает ли, однако, суверенитет СС от подобного обучения на чужих ошибках?

Преемственность власти в гибридных режимах

Российский политический режим характеризуется исследователями при помощи концепций, предполагающих смешение элементов авторитаризма и демократии [2]. Для определения такой "демократии", отличающейся от нормативных моделей, использовались многочисленные названия: демократия "управляемая", "контролируемая", "фасадная", "транзитная", "манипулятивная" и, наконец, "гибридная". Преемственность власти является важной проблемой гибридных режимов, которые склонны выходить из правового поля всякий раз, как их лидер исчерпывает свои физические (смерть), юридические (обычно окончание второго срока) или политические (снижение популярности) ресурсы. В любом из вариантов целевыми критериями успеха являются внутреннее и внешнее признание осуществленного перехода власти. Популярность нового лидера является одной из задач любого подобного проекта. Но режим не решает своих проблем наедине с собственным народом. В глобальном мире проблемой постреволюционных, транзитных режимов стала их международная легитимность. Соответственно, задачей гибридного режима является динамическая оптимизация по двум независимым критериям: сохранения власти внутри страны и ее признания вовне. Собственный опыт их оптимизации ценится высоко и постоянно предлагается на экспорт. Внутри страны демонстрация того, что соседние государства следуют путем, пройденным собственной страной, укрепляет идею лидерства данной страны в окружающем политическом пространстве. Вовне страны такая демонстрация привлекает в страну ограниченные международные ресурсы. Все это укрепляет (или, при неудаче, ослабляет) поддержку режима, соединяя внешнюю и внутреннюю политику новыми петлями обратных связей.

После электорального цикла 1999-2000 годов экспорт победившей тогда технологии "преемник" рассматривался российским руководством как способ стабилизации его внешних партнеров, а косвенным образом и как способ собственной легитимации. Провал Януковича в ходе "оранжевой" революции продемонстрировал ограниченность этого варианта. "Проблема-2008", связанная с передачей власти после окончания второго срока президента Путина, разом превратилась в труднейшую из задач. В демократических государствах легитимность власти держится на обоснованной вере населения в законность протоколов избирательной комиссии, которая объявляет итоги выборов. Когда граждане перестают верить этим протоколам, институт выборов перестает нести в себе смысл. На смену приходит другая, харизматическая форма легитимности, которая перестает подчиняться рутинным институтам власти, но соответствует логике чрезвычайного положения, — логике революции.

"Цветная" революция — специфическая форма, свойственная исключительно гибридным режимам. В отличие от прежних революций, которые ставили перед собой глобальные, иногда метафизические задачи, "цветные" революции фокусируются на процедурных вопросах и избегают содержательных проблем. "Цветная" революция невозможна в демократическом государстве, где институт выборов работает и пользуется доверием общества; невозможна она и в откровенно авторитарном государстве, где выборов нет или они являются заведомой ложью, не подлежащей критике. Смена режима с помощью массовых выступлений, связанных с нарушениями избирательного процесса, — это определение "цветной" революции. Ее сценарий прост. Население не верит итогам голосования и выходит на улицу, требуя отменить результаты нечестных выборов, наказать виновных в фальсификациях и провести переголосование. Массовый протест не рождается на пустом месте. Народным выступлениям предшествует "подготовительный" период, в течение которого совместными действиями власти, оппозиции и публичной сферы подрывается вера в электоральные институты. До какого-то момента реакцией граждан была стратегия "ухода от политики", которая выражалась в последовательном снижении явки на парламентских, местных и прочих выборах. Когда нарушения достигают некоторого порога, что обычно происходит на президентских выборах, население выбирает стратегию "протеста" и выходит на улицы.

Некоторые из этих явлений уже происходят в России. Особо показательными были президентские выборы 2004 года, на которых Путину пришлось соревноваться с гробовщиком и телохранителем. Реакция российских граждан была соответствующей: снижение явки, повышение числа голосующих "против всех", снижение публичного интереса к электоральной политике. К этому времени в России было "все кроме оппозиции" [3]. Опустевшее политическое пространство начало заполняться экстремистскими организациями, которыми занимаются правоохранительные органы; последние становятся постоянными участниками политического процесса. Механизмом консолидации элит в России стало исключение несогласных и устрашение колеблющихся, обеспеченное серией показательных процессов над лидерами крупного бизнеса и публичной сферы. Соединив в одних руках управление правоприменением, финансовой системой и крупным бизнесом, федеральная власть все откровеннее обращается к тоталитарным моделям, которые живы в памяти действующего поколения. Члены правящей группы претендуют на роли верховных распорядителей всей системы государственной и общественной жизни. Соединяя в себе противоречивые начала элитизма, прагматизма и национализма, идеология этих людей оказалась прежде всего антидемократической. Власть видит себя как сплоченную организацию, которая противостоит множеству угроз, воспринимаемых как внешние и с трудом контролируемые: враждебному внешнему миру; населению своей страны, не понимающему собственных интересов; и еще бюрократии, которая обвиняется во всех ошибках и неудачах власти. Новое сословие, стоящее над населением и над бюрократией, сознает себя единственным носителем и хранителем позитивных ценностей, таких как "цивилизованное развитие страны", "национальные интересы" и, наконец, "суверенитет". Соответственно, демократические институты и процедуры воспринимаются как дорогостоящие и контрпродуктивные формальности.

"Цветные" революции на постсоветском пространстве показали российской элите, чем может обернуться утрата доверия к выборам, если их вовремя не отменить (в этой связи стоит по-новому оценить факт, что выборы региональных руководителей в России были отменены за полгода до революции на Украине). Не стоит недооценивать готовность граждан участвовать в уличных протестах и способность международного сообщества предотвратить применение насилия против населения. Это стало ясно как оппозиции [4], так и власти [5].

Поучительно задуматься над тем, почему украинские "силовики", выполняя свои обязанности по защите действующей власти, так и не воспользовались своим силовым преимуществом. Если дело доходит до прямого насилия, рискуют все: и жертвы, которые могут остаться на площади; и палачи, которые могут впоследствии — сразу в случае поражения, много лет спустя в случае победы — пойти под суд. Когда толпы уже стоят на Майдане, внутреннюю стабильность можно достичь силой; но внешнее признание режима, применившего силу против своих граждан, обещает очевидные трудности. Кризис возникает, когда два критерия оптимизации гибридного режима становятся полярно противоположными и, соответственно, оптимизация невозможной. Как это случилось и с ГКЧП в 1991-м, украинская власть впала в паралич, который закончился капитуляцией.

Сдержанность властей в применении насилия — новость в истории революций. Впервые обнаружившись в "бархатных" революциях 1980-х годов и, с некоторыми исключениями, характерная также и для "цветных" революций, такая робость государства в применении легитимного насилия заслуживает внимания и интерпретации. О капитуляции перед насилием говорили, когда революционные толпы разбегались при звуках выстрелов. Но воздержание от стрельбы тоже является капитуляцией перед насилием — в данном случае не перед физическими последствиями для жертв, но перед юридическими и политическими рисками для палачей. В силовой политике побеждает не тот, у кого больше ресурсов, а тот, кто готов на самопожертвование. Те, кто собрался на Майдане, и те, кто привел их туда, были на это готовы. Те, от кого зависел приказ применить силу против этих людей и принять неизбежную ответственность за массовые жертвы, готовы не были. Готовность к самопожертвованию зависит от идентификации с высшими, сверхиндивидуальными целями. Такая готовность оценивается не в рациональных или экономических, но в нравственных или религиозных терминах. Цветные революции показали, что подобные аргументы не устарели в современной политике.

Профессиональное сознание российских "силовиков" оценивает случившееся как техническую ошибку украинских коллег, которых сумели переиграть заграничные коллеги. Параметры Большой игры, какой она видится внутри этого сознания, и меняющиеся пределы допустимого в ней могут оказаться более важными для российской политики, чем цены на нефть и перемены в электоральном законодательстве.

Демократия, политические технологии и силовая политика

Уже до украинских выборов было очевидно, что одной из несущих опор постсоветского российского режима были выросшие вместе и одновременно с ним "политтехнологии". Согласно логике профессионального сообщества политтехнологов, населением можно управлять без массового насилия, опираясь на манипуляции его политическими предпочтениями. Масштаб и размах этих манипуляций имеет исключительно финансовые ограничения. Политика, понимаемая как публичное пространство, исчезла; ее заменили политтехнологии, обслуживающие борьбу элиты с ее многочисленными врагами. Вера во всемогущество технологий порождает веру в предсказуемость и управляемость политического процесса. Все можно просчитать и на все можно воздействовать; успех в политике зависит от мастерства политтехнолога, а также от его бюджета. Предположение о том, что в определенных случаях население может не быть подвержено манипуляциям, сопротивляться им и, в конечном итоге, активно протестовать против них, не рассматривалось. С заменой губернаторских выборов президентскими назначениями, которая оставила без работы значительное количество профессионалов-практиков, политические технологии российского изготовления пошли на экспорт. Известно участие российских политтехнологов в выборах в Белоруссии, Украине, Молдавии, Абхазии, Азербайджане.

Центральным феноменом современных политтехнологий, который подлежит теоретическому осмыслению в российских условиях, является их взаимодействие с силовыми структурами государства. К финансовым и пропагандистским ресурсам, возрастающая часть которых сосредоточена под контролем гибридного режима, присоединяется легитимное насилие, которое используется им в политической борьбе. Согласно знаменитому определению Макса Вебера, легитимное насилие всегда монополизовано государством; но лишь в авторитарных и тоталитарных режимах легитимное (а потому ненаказуемое) насилие используется как политический ресурс. Если политтехнолог способен влиять на действия силовых структур государства или, напротив, органы разведки, охраны или, скажем, наркоконтроля способны влиять на действия политтехнологов, помогая одним и мешая другим, — демократия в опасности. Сращивание политтехнологий не с финансовыми и информационными, но с силовыми ресурсами государства представляет серьезнейшую угрозу, с которой сталкиваются новые демократии.

Эффекты силовой политики трудно оценить в рамках господствующих теорий политики. Мы сталкиваемся здесь с известными ограничениями тех подходов к осмыслению политической реальности, которые являются неолиберальными по своему происхождению и неоинституциональными по выбранному ими языку. Уподобляя государство корпорации, такие подходы склонны игнорировать классические представления о государстве как аппарате устрашения (Томас Гоббс), о суверене как субъекте чрезвычайного положения (Карл Шмитт) и, наконец, о политическом господстве как готовности к самопожертвованию (Александр Кожев). В корпорации, основанной на договорных отношениях, нет места насилию; именно в этой области институциональные метафоры показывают свою ограниченность. Хорошо описывая рутинную деятельность государственных институтов, неоинституциональный подход менее полезен для понимания чрезвычайного положения, государственного насилия и, наконец, революции.

В чрезвычайной ситуации, писал Шмитт, проявляется сама сущность политического. Чтобы восстановить законность, нарушенную политтехнологами, Майдан ответил чрезвычайным положением, в котором отношения между политикой и правом противоположны институциональным. Искусство политтехнолога постсоветского образца состоит в том, чтобы, используя нелегитимные способы достижения политических целей, сохранять юридическую видимость законопослушания. Структура чрезвычайного положения противоположна: заведомо нарушая формальную легитимность, суверен осуществляет то, что полагает своим высшим правом. В силу этого полярного различия, в революционной ситуации политтехнологи оказываются беспомощны.

В украинских президентских выборах команды специалистов разного рода, оплаченные российской администрацией, оказывали разнообразную поддержку Виктору Януковичу. Президент Путин приезжал с визитом к Януковичу в ходе кампании; два раза поздравил его с победой на выборах; подписал распоряжения, менявшие иммиграционную политику России в соответствии с предполагаемыми интересами украинского избирателя. Близкие к Кремлю российские политики и технологи месяцами находились в Украине. Марат Гельман координировал избирательную кампанию Януковича, Глеб Павловский осуществлял связь с Москвой. Интересно, на сколь разных уровнях велась эта комплексная кампания. К примеру, химическое отравление будущего президента Украины интерпретировалось российским телевидением как проявление его алкоголизма, а на степень популярности будущего премьер-министра пытались влиять судебным преследованием, инициированным российской прокуратурой. Российское телевидение, особенно Первый канал, который вещает также и на Украину, вело активную кампанию против "оранжевых". Кампания эта была столь некорректна, что более ста российских политологов и преподавателей общественных наук присоединились к бойкоту новостных программ Первого канала [6].

В отличие от провалов во внутренней политике, которые частично поддаются коррекции усилиями тех же политтехнологов, провал подобных "гастролей" нельзя скрыть. Экспорт российских политтехнологий прервался надолго или навсегда. Уже на выборах в Молдавии местные власти предпочли со скандалом выслать из страны российских политтехнологов, с основанием полагая, что это понравится избирателю. Признавая поражение, которое было невозможно отрицать, российские политтехнологи во главе с Гельманом и Павловским объясняли его превосходством "западных", особенно американских, "политтехнологов". Поскольку тем больше платили, они и победили. В круговой логике политтехнологии, поражение возможно по одной причине: мне заплатили по доллару на избирателя, моему противнику заплатили по доллар двадцать. Вот он и победил. Намек ясен: в следующий раз заплатите больше. Возможность спонтанного, непроплаченного массового участия из этой логики полностью устраняется. Ретроспективные объяснения в технологическом ключе доходили до заведомого абсурда. Так, бывший руководитель избирательного штаба Януковича Тарас Чорновил [7]  объяснял газете "Невское время", что его противники гипнотизировали массы прямо на Майдане, применяя "буддистские технологии". Другие оправдания имели менее экзотический характер. "Мы проиграли не кому-нибудь, а революции", — говорил Глеб Павловский вскоре после поражения, признавая спонтанный, революционный характер массового поведения. Впоследствии он отрекся от подобной интерпретации.

Заветы революции: Апокалипсис или Второе пришествие?

Российские наблюдатели украинских событий оказались склонными к неумеренным, поляризованным их интерпретациям. Идея об "апокалипсисе государственности" — это представление о том, что "цветная" революция в России приведет к хаосу, анархии, гибели российского государства. Это ассоциируется с распадом страны, утратой независимости/суверенитета, снижением международного статуса, с поражением европейского антиамериканизма и с победой глобализации, с "внешним управлением" страной, с влиянием международных организаций. То, что получилось в Украине, твердят сторонники этого тезиса, не получится в России. Чтобы рационально обосновать эту позицию, нужны специальные аргументы, подчеркивающие отличия России от Украины:

1. Имперский аргумент. "Цветные" революции — это угроза существованию России как "империи". Следующая революция будет носить националистический характер, она разрушит многонациональный характер российской государственности [8]. Призывы к "цветной" революции — это националистическая угроза. Русский национализм — это смерть "имперского проекта" России [9]. Путин — стабильность и национальный мир, революционеры — нестабильность и этническая вражда. Путин, как бы к нему ни относиться, лучше, чем националисты [10]. "Цветная" революция приведет к расколу населения страны и гражданской войне [11].

2. Силовой аргумент. В отличие от Украины, революция в России будет носить кровавый характер. Обязательно будет применена сила как со стороны власти, так и со стороны оппозиции. На улицу выйдут не граждане, а кучки радикалов, люмпены, фанатские группировки, наемники. Российская революция будет развиваться не по украинскому или грузинскому, но по киргизскому или узбекскому сценариям [12]. Данное отличие России от Украины рационально не объясняется. Верящие в него авторы подчеркивают политическую отсталость народа, его неготовность к мирному выражению протеста. Было бы не менее уместно, однако, рассуждать здесь о традициях силовой элиты, которая чрезмерно склонна к демонстрации своей мощи.

3. Консервативный аргумент. Россия исчерпала свой лимит на революции и не готова к новой революции. "Цветная" революция — это ослабление государственности. У России и так дефицит государства; не надо его еще ослаблять. "Оранжевая" революция — это проигрыш путинской команды; если не справились здесь, то где гарантии от дальнейших неудач? [13] Выигрыш от революции не стоит жертв и крови. Значит, нужно еще тщательнее наводить порядок, бороться с "пятой колонной" внутри страны [14]. Более тонкая форма того же аргумента: Россия еще не созрела для революции. Революция будет позитивной тогда, когда в стране будет сильная оппозиция. В ее отсутствие "цветная" революция — это дестабилизация и хаос [15].

4. Защитный аргумент. В России "цветной" революции не будет потому, что существующая власть сможет ей противостоять. "Цветная" революция — это искусственный проект, которым управляют западные политтехнологи при помощи своих местных агентов [16]. Режимы в "новых революционных государствах" — "оккупационные демократии", "несостоявшиеся государства" [17]. "Цветные" революции — это проект недружественных России стран Запада и новых противников России, например Польши и Грузии [18]. Суверенитет столь же важен, как демократия [19]. Идея суверенитета есть противовес "внешнему управлению" [20]. Россия превращается в поле политических битв. Запад пытается сократить и без того небольшую сферу влияния России [21]. Глобальная цель — изоляция России в мире. Запад вновь пытается представить Россию как "империю зла", построить если не новый "железный занавес", так "санитарный кордон" [22]. Из этого следуют сильные практические выводы. Чтобы избежать революции, России нужна контрреволюция [23].

Противоположная идея "Второго пришествия демократии" — это представление о том, что "цветная" революция в России состоится, будет успешной и даст новый толчок развитию страны. Можно выделить следующие аргументы, составляющие такой подход:

1. Оптимистический аргумент, основанный на идентификации. "Цветная" революция — это конец "старой", "плохой" и начало новой, нравственной политики. "Цветная" революция — это момент рождения нации. Это возвращение людей в политику, проявление их гражданского самосознания [24]. "Цветная" революция — конец мифов об апатии населения, о всесилии технологий, о всесилии телеполитики [25]. "Цветная" революция — свидетельство слабости власти, которая проявляется в ее страхе и непрофессионализме, ее неспособности контролировать ситуацию [26]. Власть ничего не может сделать с сотнями тысяч протестующих, когда они выражают протест против нарушений на выборах [27]. Революция породит новое государство, основанное на более справедливых началах [28]. Завершение революции в Украине означает формирование революционной ситуации в России.

2. Глобалистский аргумент, признающий смену мирового лидера. "Цветные" революции в странах СНГ — это начало переосмысления российской внешней политики; свидетельство слабости российского влияния [29], демонстрация силы Запада, его способности менять режимы мирным путем [30]. Каждый провал президентской администрации — шаг к российской революции. Задача оппозиции — "поражение собственного правительства" [31]; чем быстрее будет складываться революционная ситуация, тем быстрее падет недемократический режим и тем раньше Россия добьется подобающего ей места в глобальном мире. Запад — потенциальный союзник всех демократических сил в их борьбе за глобальный миропорядок. По логике этого аргумента союзниками оппозиции являются все силы глобального порядка — международные организации, западные фонды, правозащитные организации, пресса и так далее.

Два манифеста

Наиболее четко это дискурсивное противостояние можно обнаружить, перечитав программные выступления неформальных лидеров этих политических лагерей. Для этой цели мы возьмем тексты одного из ведущих прокремлевских политических аналитиков Глеба Павловского и одного из наиболее заметных политиков оппозиционного лагеря Гарри Каспарова [32]. Павловский убежден, что "цветные" революции организованы политическими технологами, похожими на него самого, но лучше финансируемыми. "У одних соседей появляются сомнения в том, что Россия сможет существовать как государство, а другие уже переходят к делу и обсчитывают смету ликвидационных расходов". Павловский сам их и обсчитал; в недавней лекции он заявил, что "коррупционная стоимость всей политической системы России", за которую ЮКОС намеревался ее купить, — полтора миллиарда долларов [33]. Любая революция, по Павловскому, опасна, так как является синонимом физического насилия. Оппозиционные силы лишены "всех критериев политической этики и политкорректности". Российской оппозиции нельзя давать власть потому, считает Павловский, что она к ней не готова и незрела. Поэтому процессом выборов надо управлять на всех уровнях. Ссылки на массовые нарушения признаются несостоятельными: за такую оппозицию все равно бы никто не стал голосовать. И, наконец, если население примет участие в массовых протестах, Кремль должен прибегнуть к последнему средству. "Кремль не имеет права допускать непрозрачных участников к какому бы то ни было влиянию в государственных делах, а при попытках прорваться в него — обязан применить силу" [34].

Это ключевой момент консервативно-охранительной программы. В лекции, прочитанной перед членами молодежного движения "Наши", Павловский учил их: "Вы должны быть готовы разогнать фашистские демонстрации и физически противостоять попыткам антиконституционного переворота" [35]. Лишившись доверия, власть может справиться с массовой мобилизацией населения, только прибегая к насилию. Соответственно, стратегической задачей российской власти после украинской революции становится десенсибилизация общества в отношении массового насилия. На решении этой задачи сосредоточены политические технологи, на время оставшиеся не у дел, и передоверенный им аппарат культурной власти. На стратегическом уровне контрреволюция включает в себя снижение чувствительности к силовым методам решения конфликтов, военизацию элиты, преодоление ее страха перед применением силы по отношению к населению. Эти идеи повторяются в выступлениях российских чиновников [36].

Противоположная линия прослеживается в выступлениях Гарри Каспарова, руководителя оппозиционного Объединенного гражданского фронта. "Скорее всего, мы столкнемся с попыткой превращения выборов президента России в откровенный фарс" [37]. Поэтому "важно не то, кто победит на выборах в 2008 году, а то, чтобы они все-таки состоялись". Оппозиция, во-первых, оставляет за собой право игнорировать те законы, которые "противоречат букве и, самое главное, духу Конституции" [38]. Во-вторых, цель оппозиции — не устранение недостатков властной системы, а ее полная замена: "говорить можно только об одном, о сломе и демонтаже путинской системы" [39]. Идея кардинальной смены системы власти есть идея революции.

Обостряя и упрощая свою программу, доводя ее до минимума, на котором он надеется найти согласие с возможными союзниками, Каспаров выдвигает лозунг "честных выборов" в качестве не просто важного, но единственного требования оппозиции. Оппозиция уверена, что выборы будут нечестными, это спровоцирует всплеск недоверия к власти, оппозиция должна к этому готовиться. Основной упор должен делаться не на электоральную политику, а на массовую мобилизацию: "Остается только улица" [40]. Массовая активность во имя честных выборов — залог успеха: "Люди должны быть готовы не только к тому, чтобы голосовать, но и к тому, чтобы отстаивать, защищать свой голос. Тогда и получится "майдан". И мы считаем это наиболее вероятным сценарием" [41]. Поэтому оптимальная форма политической организации — уже не политическая партия, а фронт, который объединяет множество несогласных между собой групп на простой основе — честные выборы. Долг гражданина — политическое действие (возможно, включающее в себя самопожертвование) не во имя свободы, справедливости или хорошей жизни, но во имя честных выборов.

Манифест Каспарова дает следующее представление о природе революционной ситуации. Разные группы оппозиции вряд ли согласятся между собой в чем-либо ином, кроме общего идеала честных, чистых выборов. Политические технологии — другое название для выборов нечестных и нечистых — становятся главными и даже единственными мишенями оппозиции. Революционная ситуация вызвана засильем политтехнологий. Вера одних в могущество своих методов оборачивается ненавистью других, которые тоже не видят ничего, кроме этих методов. Вновь, но теперь уже в негативном ключе, политтехнология играет роль сверхценности российской политики. Крайности сходятся. Это неизбежно в пространстве нездешних ожиданий, в котором учатся на чужих ошибках и не замечают собственных.

Технологии контрреволюции

Обозначив свои идеологические позиции в дискурсивном поле, власть и оппозиция не ограничились взаимными обличениями. Исполнение Федерального закона о монетизации льгот весной 2005 года спровоцировало проведение массовых протестных митингов по всей стране. Выступления граждан оказались неожиданными как для власти, так и для оппозиции; едва ли кто из экспертов ожидал такой активности от россиян [42]. Не прошло и месяца после "оранжевой" революции; выступления пенсионеров даже получили название "ситцевой" революции. Молодежные оппозиционные организации — "Яблоко", Национал-большевистская партия (НБП), Авангард красной молодежи (АКМ) и другие — попытались окрасить протест в революционные цвета [43].

Власть, в свою очередь, оценила эти выступления в столь же революционных терминах. Так, на шеститысячной демонстрации в феврале 2005 года в поддержку закона о монетизации были такие транспаранты, как: "Оранжевой заразе — нет!"[44]  Другим примером использования "оранжевого" инструментария была попытка организации "цветной" революции в Башкирии весной 2005 года [45]. Понятно, что причинами выступлений были совершенно реальные проблемы в организации социальной помощи и столь же реальные ошибки федеральных и местных властей. Соединение этих событий со ссылками на победоносный, но иной по своей природе украинский опыт представляло собой типичный продукт идеологической "пристежки". Таков семиотический механизм идеологии.

Активизация молодежных политических движений стала следующим изменением, принесенным в Россию Майданом. Если до этого молодежь считалась самой пассивной частью общества, не интересующейся политикой, причем даже "лимоновцы" получали эпитет "карикатурных" фигур, то после выборов на Украине ситуация изменилась. Киевский Майдан стал катализатором всплеска политической активности российской молодежи: молодежных отделений партий КПРФ, "Яблоко", "Союз правых сил", "Родина", молодежных организаций НБП и АКМ. Появились и стали принимать участие в политической жизни такие движения, как "Идущие без Путина", организованное бывшими членами "Идущих вместе" в середине января 2005 года и принявшее участие в протестах против монетизации льгот; "Пора!", созданное на украинский манер и созвавшее презентационную пресс-конференцию в Киеве в середине марта 2005 года.

Реакция правящей элиты на события также не заставила себя ждать. Администрация и работающие на нее политтехнологи стали воплощать свой контрреволюционный проект по нескольким направлениям: 1) институциональные изменения, включая реформу избирательного законодательства и поправки в закон о партиях; 2) пробные силовые акции; 3) дискредитация оппонентов; 4) организация квазиобщественных движений "сверху" и изобретение новых государственных институтов, призванных подменить гражданское общество, таких как Общественная палата; 5) борьба с международными организациями правозащитного и гуманитарного характера, действующими на территории России. Как свидетельствует опыт "цветных" революций в Сербии, Грузии и Украине, важнейшим ресурсом оппозиции являлись молодежные движения. Соответственно выстраивается и логика "контрреволюции". Во-первых, выделение денег на молодежную политику. Во-вторых, расслоение молодежи на социальные группы с противоположными интересами. Эта стратегия просматривается, к примеру, в резком сокращении списка учебных заведений, которые продолжат давать юношам "броню" от военной службы, за чем последует реформа военно-идеологического образования в элитных, оставшихся в списке заведениях. В-третьих, это создание проправительственных организаций, которые должны, по замыслу власти, в нужный час выйти на российский Майдан и противостоять "революционерам". В апреле 2005 года прошла учредительная конференция Молодежного движения "Наши". Задача движения — противодействие "оранжевой" революции в России. В качестве своих политических противников "Наши" выбрали фашистов и "пораженцев", причем фашисты в их определении — это коалиция "псевдолибералов", коммунистов и националистов, а пораженцы — практически вся политическая и экономическая элита страны [46].

Важным элементом "контрреволюции" становятся активные мероприятия по выработке привыкания к силовым мерам, применяемым властью для обеспечения "законности". Одной из пробных кампаний такого рода вне территории Кавказа стали события в Благовещенске в декабре 2004-го; на них, однако, последовал адекватный гражданский протест. В начале августа 2005 года сотни бойцов ОМОНа оккупировали незаконно построенные дачи возле деревни Пятница в Подмосковье. Государственные СМИ не проигнорировали этот факт, но, напротив, проявили к нему необычное внимание; зрители впервые, наверное, увидели массированное применение насилия к русскому населению. Кремль перешел от слов к делу, и есть все основания полагать, что с приближением даты общенациональных выборов таких шагов будет становиться больше. Дополнительные усилия могут быть вызваны событиями в других странах СНГ, в которых ожидаются выборы: Казахстане, Белоруссии, Армении. Все они культурно близки России, что повышает ставки Большой игры. После цепи политических провалов в странах СНГ стало ясно, что Москва теперь простит Лукашенко все, кроме поражения.

Заключение

Под лозунгами заботы о суверенитете реакция на революцию в чужой стране заставила российские власти предпринимать практические действия для профилактики еще не начавшейся революции в России. Идентификация национального суверенитета с действующим режимом власти и, тем более, с успехами политтехнологий типа "преемник" не более чем идеологическая пристежка. Демократически избранная власть непредсказуемо меняется с регулярностью, определенной конституцией; суверенитет от этого лишь укрепляется. Суверенная страна не вмешивается в волеизъявление соседей и не меняет основания собственной политики из-за смены режима в чужой стране. Как показал прошлый век, тоталитарная власть — худшая угроза суверенитету собственной страны.

Главный урок Майдана заключается в том, что гибридные режимы, лозунгом которых часто является "стабильность", в критических ситуациях непредсказуемы. Они чувствительны к политической среде и нерешительны в применении силы. Они привыкли поддерживать тонкий баланс между внутренними и внешними угрозами. Его смещение выводит такие режимы из привычной формы. Моментом истины в революционной ситуации становится (не)применение силы. Массовое насилие станет главной проблемой 2008 года. Насилие вновь становится главным средством политической борьбы, а отношение к нему — объектом политических манипуляций и, соответственно, предметом политической теории. Уровень терпимости российского населения и международного сообщества к массовому насилию, степень его наказуемости будет играть роль критической переменной. Использование техник десенсибилизации обречет страну на стагнацию и самоизоляцию, на тяжкие предчувствия гражданской и мировой войны. Политтехнологические кампании нового цикла будут координироваться не гуманитариями, бывшими галерейщиками, диссидентами или психологами, но людьми в погонах. От этого они, конечно, не станут более творческими.

Призраки Майдана преследуют российских политиков. Но политика тем отличается от технологии, что является творческим занятием с непредсказуемыми результатами. История если и повторяется, то разве что в виде фарса. Каково бы ни было будущее нынешнего режима, закончится ли он перестройкой или революцией, маловероятно, чтобы события на Майдане повторились на Красной площади.

_____________________________________________________________________

[1] Kramer M. The Collapse of East European Communism and the Repercussions within the Soviet Union (Part 3) // Journal of Cold War Studies. 2005. Vol. 7. № 1. P. 3-96.

[2] O'Donnell G. Delegative Democracy // Diamond L., Plattner M. (Eds.). The Global Resurgence of Democracy. Baltimore; London: The Johns Hopkins University, 1996. P. 94-108; Гельман В. Второй электоральный цикл и трансформация политического режима в России // Второй электоральный цикл в России 1999-2000 гг. / Под ред. В. Гельмана, Г. Голосова, Е. Мелешкиной. М.: Весь мир, 2002; Холодковский К. Бюрократическая Дума // Полис. 2004. № 1; Кувалдин В., Малютин М. От "электоральной пирамиды" к "партии власти" // Там же; Макаренко Б. Парламентские выборы 2003 года как проявление кризиса партийной системы. // Там же; Рябов А. Москва принимает вызов "цветных" революций // Pro et Contra. 2005. Т. 9. № 1.

[3] Гельман В. Институциональное строительство и неформальные институты в современной России // Полис. 2003. № 4. С. 6-25; Он же. Политическая оппозиция в России: вымирающий вид? // Полис. 2004. № 4. С. 52-69.

[4] См., например: Митрохин С. Хвост довертелся собакой.// Независимая газета. 06.12.2004; Каспаров Г. Зачем быть гражданином (и участвовать в политике). Публичная лекция на Полит.Ру // www.polit.ru/lectures/2005/05/17/kasparov_print.html.

[5] См., например: Кремль и ЦИК подготовили меры по недопущению революции в России // www.newsru.com/russia/30jun2005/cikkremlin_print.html.

[6] Группа преподавателей-политологов призвала бойкотировать Первый канал // www.polit.ru/news/2004/12/14/boyk.html; Российские политические технологии на украинских выборах // www.svoboda.org/ll/polit/1204/ll.121604-1.asp.

[7] Чорновил Т. Ющенко использовал буддистские технологии // Невское время. 23.07.2005.

[8] Фролов К. На Украине руки у России развязаны // www.rosbalt.ru/2004/12/28/190957.html.

[9] Гельман М. России придется расстаться с имперским проектом // www.rosbalt.ru/2004/12/29/191112.html.

[10] Оранжево-березовые против Путина и России // www.rosbalt.ru/2005/01/14/192262.html; Полет валькирий. Интервью с Г. Павловским // Эксперт. 2005. № 9. С. 70-71; Тимофеевский А., Ольшанский Д. Остановить 1916 год // Эксперт. 2005. № 16. С. 84-88.

[11] Холмогоров Е. Если завтра случится бунт, Москву ждет не майдан, а война или погром! // www.kreml.org/interview/82525549.

[12] Там же.

[13] Марков С. Проект Ющенко — это троянский конь у ворот Евросоюза // www.rosbalt.ru/2005/01/10/191691.html.

[14] Москвин-Тарханов М. Московская интеллигенция как троянский конь Запада // www.kreml.org/opinions/73776629.

[15] Павловский Г. Оппозиция и власть в России: критерии эффективности // Публичная лекция на Полит.Ру. http://www.polit.ru/lectures/2005/02/18/pavl.html. вернуться

[16] Павловский Г. Революции вовремя не дали в морду // Независимая газета. 07.12.2004; Гудков Г. Россия должна выступать исключительно в роли посредника // www.ukraine.ru/replic/233761.html.

[17] Крупнов Ю. Украина получила оккупационную демократию // www.rosbalt.ru/2004/12/28/190954.html.

[18] Марков С. Указ. соч.; Никонов В. У меня нет ни малейших сомнений, что выборы выиграл Янукович // www.ukraine.ru/interview/234565.html.

[19] Сурков В. Выступление заместителя руководителя Администрации Президента РФ Владислава Суркова на закрытом заседании Генерального совета объединения "Деловая Россиия" // www.polit.ru/dossie/2005/07/12/surk.html.

[20] Горюнов В. Постсоветское отступление России // www.rosbalt.ru/2005/01/11/191721.html.

[21] Марков С. Указ. соч.

[22] Марков С. Поддержка антироссийского украинского руководства — стратегическая политика США // www.kreml.org/interview/83813463.

[23] Павловский Г. Оппозиция и власть...; Он же. Революция, ее вожди и технологии // Эксперт. 2004. № 46. С. 26-30.

[24] Буртин А. Впечатления от "померанчевой революции" // www.polit.ru/author/2004/12/08/burtin.html; Даниэль А. Победа и предательство "оранжевой революции" // www.polit.ru/author/2004/12/20/revolt.html; Куда идет Украина? Куда идет Россия? Дискуссия в фонде "Либеральная миссия". 04.04.2005 // www.sps.ru/?id=200659.

[25] Даниэль А. Указ. соч.

[26] Буртин А. Указ. соч.; Лукьянов Ф. Европейский ренессанс Украины // www.gazeta.ru/comments/2004/12/02_a_206242.shtml.

[27] Куда идет...

[28] Линия Путина — Януковича // www.gazeta.ru/comments/2004/11/22_e_201565.shtml.

[29] Карнеги для Путина // www.gazeta.ru/comments/2004/11/12_e_197216.shtml; Имперское перенапряжение // www.gazeta.ru/comments/2004/11/01_a_192260.shtml.

[30] Куда идет...

[31] Там же.

[32] Павловский Г. Оппозиция и власть...; Полет валькирий...; Каспаров Г. Указ. соч.; Переговоры только о капитуляции // Московские новости. 17.06.2005; Каспаров Г. Важны как правые, так и левые силы // Новая газета. № 38. 30.05.2005; Полный текст он-лайн конференции Г. Каспарова в газете "Аргументы и факты" 08.06.2005 // www.gkasparov.com/content_item.php?id=42A6E9AF21879.

[33] Павловский Г. Соединенные Штаты тоже можно демонтировать // www.kreml.org/other/90106376.

[34] Павловский Г. Публичная лекция...

[35] Сурков пообещал передать Россию "Нашим" // www.lenta.ru/news/2005/07/18/nashi.

[36] Сурков В. Указ. соч.

[37] Полный текст он-лайн конференции Г. Каспарова в газете "Аргументы и факты" 08.06.2005 // http://www.gkasparov.com/content_item.php?id=42A6E9AF21879.

[38] Манифест Объединенного гражданского фронта // www.rufront.ru.

[39] Каспаров Г. Зачем быть гражданином...

[40] Каспаров Г. Важны как правые...

[41] Переговоры только о капитуляции // Московские новости. 17.06.2005.

[42] Каштановая революция России не грозит // www.rosbalt.ru/2004/12/07/188276.html.

[43] www.gazeta.ru/2004/07/02/box_4136.shtml.

[44] Сильная власть — сильная Россия. Пресс-релиз Алтайского РО партии "Единая Россия" // www.edinros.ru/news.html?id=93434. вернуться

[45] Аметов А. Во имя отца и сына // Русский Newsweek. 2005. № 13. С. 16-20.

[46] Фишман М. Наши взяли город // Русский Newsweek. 2005. № 18. С. 26-27.

Источник: "Неприкосновенный запас", 2005 г.

Актуальная репликаО Русском АрхипелагеПоискКарта сайтаПроектыИзданияАвторыГлоссарийСобытия сайта
Developed by Yar Kravtsov Copyright © 2020 Русский архипелаг. Все права защищены.