Дурманящая иллюзия по имени "Mitteleuropa"

Россия как "оператор" панъевропейских интересов в Азии

Имя Карла Хаусхофера (1869—1946) весьма уместно в таком ряду немецких имен как Гете, Шиллер, романтики, Ницше, Вагнер, Шпенглер, Хайдеггер, Карл Шмидт, Эрнст Юнгер. Их всех роднит некий внутренний — духовный и интеллектуальный — максимализм, предощущение сакральной реальности, понимание собственной профессиональной сверхзадачи. Во всех них есть нечто сверхчеловеческое.

И если Гете, Ницше и Вагнера после Второй мировой войны считали чуть ли не предтечами гитлеризма (по каковой причине двое последних в СССР некоторое время были персонами non-grata ), то на Хаусхофера, непосредственно влиявшего на Гитлера, вообще было наложено табу, а заодно — и на всю геополитику как якобы идеологический феномен Третьего Рейха. Физиономии либералов до сих пор нередко перекашиваются при одном только слове — "геополитика ".

Сферу единения пространства и власти Хаусхофер мыслил в почти сакральных категориях "панидей ", которые охватывают целые народы, декларируют широкие универсальные цели и инстинктивно стремятся к самовоплощению и дальнейшему развитию в пространстве, становясь факторами общемирового значения. Позитивистская наука политической географии основное внимание уделяет феноменам "объективного", внешнего характера — балансу вооружений, географическому положению транзитных инфраструктур и т.д. Сакральная география и геополитика как продукт ее частичной десакрализации исходят из представления об онтологической неоднородности земного пространства, о превалировании антропологических, цивилизационных, религиозных, мистических факторов.

Пришествие Хаусхофера в Россию состоялось в первой половине 1990-х в контексте интереса к евразийству и попыток создать на консервативно-революционной идеологической основе неоевразийский синтез: основатель немецкой геополитики был провозглашен единомышленником и одним из предтеч конструируемой идеологии — теоретиком "континентализма ", соавтором концепции "Mitteleuropa ". Именно с подобным имиджем Хаусхофер, представленный на русском языке несколькими незначительными отрывками, шагнул на страницы практически всех учебников геополитики, появившихся в России в 1990-х. Сборник избранных работ, недавно вышедший в издательстве "Мысль", существенно подкорректировал образ "отца-основателя".

Многие по недоразумению отождествляют "Центральную" и "Серединную" Европу. "Центральная ", "Промежуточная " ("Zwischeneurope ") — это о характере цивилизационной принадлежности — "лимитроф" между романо-германской и англосаксонской Западной Европой и православной Восточной Европой. Это Польша, Чехия, Словакия, Словения, Венгрия, Литва, Латвия. "Серединная " ("Mitteleuropa ") — это именно о геополитической идентичности: между "Великим Островом" и "Хартлендом", между атлантизмом и евразийством. И, поскольку геополитическая принадлежность более подвижна, нежели цивилизационная, быть "Серединной Европой" в тех или иных раскладках могут разные страны — и Австрия, и Франция, и Италия, и Швейцария, и даже Испания; тем не менее, основным генератором этой идентичности считается именно Германия.

Существует еще одна метаидентичность, актуальная для Хаусхофера, — геокультурная, постимперская, определяемая культурно-языковой близостью бывшего центра и бывших колоний (для континентальной Российской империи — провинций). Она не тождественна ни цивилизационной, ни даже геополитической идентичности, хотя может стать предпосылкой геополитических превращений. Например, Европа, лишенная владений в Африке, переосмысливает себя в "меридиональном" проекте "империи-после-империи" — "Евроафрики ".

Сложнее с Евразией . Едва ли стоит считать Хаусхофера симпатизаном евразийской темы. Евразия для него — это некий лимес, промежуток между пан-Европой и пан-Азией, — бесформенный, лишенный четких и логичных границ, а потому зыбкий и ужасающий для немецкого ума. Он пишет: "Взгляды евразийцев подталкивают по сути дела к тому, чтобы внушить русским полный разрыв с Европой; это способствовало бы четкому разграничению между расположенными друг против друга крепостями Ордена тевтонских рыцарей и сармато-татар на Нарве вдоль Чудского озера и болотно-лесной зоны до пояса Черноземья — если не дальше к югу, между Днестром, Бугом и Дунаем " (с. 270).

В России главным достижением Хаусхофера считают спроектированную им "континентальную" геополитическую ось Берлин — Рим — Москва — Токио , страны которой должны были бы противостоять "морскому могуществу" Великобритании и США. Как правило, немалочисленные сторонники подобной "панидеи" считают, что Россия и Германия в силу различных культурно-исторических причин изначально предопределены быть геополитическими союзниками — двуединым полюсом "Великой Суши". Поэтому средневековые агрессии Тевтонского ордена и прочих "псов-рыцарей" на Восток, а также две мировые войны в XX веке, рассматриваются ими как досадные случайности, как роковые ошибки, как последствия трагического непонимания элитами обеих стран их исторического предназначения.

Почему бы не предположить, что Хаусхофер в своей известной статье преследовал также и пропагандистско-манипулятивные задачи, пытаясь усилить в сознании немецкого и, прежде всего, советского политического руководства противоречия между "мировым Островом" и "мировой Сушей", т.е. между США-Великобританией и СССР? В пользу такого предположения говорит и ее название — "Континентальный блок. Серединная Европа, Евразия, Япония ", — и общий пафос, и применение характерных риторических приемов, и время написания — 1940 год, когда Вторая мировая война уже началась и велась на западе, а не востоке Европы.

Сторонники европейского "континентализма" любят говорить о единстве "континентальной" Европы и Евразии, о "Европе от Дублина до Владивостока", о необходимости держать "общий фронт" против "цивилизации Моря" и т.п. Хаусхофер, к примеру, с искренним интересом относился к евразийцам и Данилевскому, отчасти даже отождествляя Россию с Heartland’ом , разбирался в достаточно сложной этнополитической проблематике на пространстве СССР.

Получается примерно такая закономерность: европейские "континенталисты"-теоретики допускают мысль о взаимодействии "Серединной Европы" с Россией — если не на равных, то на относительно паритетных началах. По крайней мере, публично озвучивают такую возможность.

Иная логика у практиков. В ноябре 1940 года, почти одновременно с появлением трактата Хаусхофера "Континентальный блок", Вячеслав Молотов прибыл в Берлин для выработки соглашения между Германией, СССР и Японией о разделе мира на сферы возможного влияния. По мысли Сталина (сохранилась соответствующая директива Молотову, см.: "Новая и новейшая история", 1995, № 4), в сферу советского влияния должны были попасть Болгария, Румыния, Югославия, Греция, Венгрия, Иран, Швеция, Финляндия, предполагался раздел Турции и передел колониальных владений Британской империи — иначе говоря, СССР заявлял о себе как о евразийской державе с четко проявленными интересами в Европе — в Черноморском, Балтийском, Средиземноморском регионах, на Балканах, в центрально-европейских странах. На что европейские "континенталисты" поделились с Молотовым своим видением миссии Советского Союза, каковая сводилась к "удержанию" тихоокеанского региона, Индии и Центральной Азии; какое бы то ни было советское присутствие в Европе (за пределами границ СССР по состоянию на конец 1939 года) не предусматривалось. До 21 июня 1941 года оставалось чуть более семи месяцев… Правда, после мая 1945 года Европе пришлось "подвинуться" на Запад: Польша вернула свои исторические земли, бывшие до того в составе Германии, Советские Белоруссия, Литва и Украина "отобрали" территории у Польши, Чехо-Словакии, Румынии, немецкий Кёнигсберг стал российским Калининградом…

Впрочем, Россия и Германия могут договориться. Прежде всего, по "славянскому" вопросу — решить, к примеру, судьбу Польши, разделы которой и в XVIII, и в XX веках осуществлялись на основе российско-германского (российско-австрийского) консенсуса. Украина также является "заложницей" российско-германиских отношений: Москва всегда готова найти общий язык с Берлином по стратегическим вопросам "против" "братского" Киева. Найти же общий язык "против" Лондона или Вашингтона — вот тут проблемы возникают.

Получается, что европейский "континентализм" на практике является промежуточным явлением между геополитическим атлантизмом и евразийством, поэтому в ситуации усиления напряженности между "полюсами" он вынужден либо примыкать к одному из них, либо воевать на два фронта, как во время Второй мировой. В таком случае уже a-priori противники — США-Великобритания и СССР — не имеют иного выхода, как стать ситуативными союзниками и, давясь от ненависти друг к другу, идти "на Берлин", а потом — договариваться о совместном разделе Европы и, в частности, о разделе родины "континентализма".

Так, к примеру, геополитическое усиление современной Германии, предполагающее уменьшение ее зависимости от США, должно беспокоить не только американских, но и российских стратегов. Всегда, когда Объединенная Европа превращалась в подлинный субъект геополитики, т.е. когда идея "пан-Европы " обретала эсхатологически ориентированное, универсальное измерение, российско-европейское сотрудничество заканчивалось Наполеоном, Вильгельмом или Гитлером.

Иначе говоря, это означает, что новая Объединенная Европа (ЕС), обретшая или сконструировавшая представление о своем мессианском предназначении и выстроившая объединенные вооруженные силы, вне всякого сомнения, избыток экспансионистской энергии в очередной раз выплеснет именно в восточном направлении. А какой-нибудь новый Хаусхофер, сидя в баварском имении, будет строчить статьи о геополитической оси Берлин — Москва — Пекин — Дели, о "вечной дружбе" и культурной близости русских и немцев, о "совместном" разделе "Великого Моря", "Великой Суши" и "Бесконечного Космоса". Любопытно, как много найдется почитателей его творчества в России?

2002 г.