Моджахеды и оппозиционеры

Непонимание того, что есть оппонент и террорист и различать их необходимо, — это и есть причина веры в добрых террористов

С уничтожением А.А. Масхадова снова пошла в массовый тираж концепция, согласно которой такие действия лишь усугубляют ситуацию. На смену старосепаратистам, возросшим еще в СССР и относительно цивилизованным, придут младосепаратисты, к традициям прежнего советского общежития уже вовсе не причастные и оттого совсем дикие. От нежелания договариваться с прежними и умеренными получите новых и совсем неумеренных.

Учение подается, как само собой разумеющееся, невзирая на то, что оно не слишком согласуется с фактами. В 1991-94 гг. нетитульное население Чечни было подвергнуто неспровоцированному насилию массового характера. Убийства, ограбления, надругательства, и счастлив тот, кто бежал в чем есть. И насильники, и демонстративно попустительствовавшие им дудаевцы были теми самыми советско-культурными людьми, которые совсем не страшны и с которыми, согласно учению, легко договориться. С не меньшим и даже, вероятно, большим основанием можно излагать и прямо противоположное учение. Узнав на опыте, что избиение и изгнание нечеченского населения влечет за собой неприятные последствия, нынешнее население Чечни стало лучше понимать преимущества мира. А уж советская это цивилизация или несоветская — не столь важно. Да и опыт других стран часто склоняет к принципу "взорви моджахеда — он тебя погладит, погладь моджахеда — он тебя взорвет".

Отчасти такое упорствование в цивилизационной концепции связано с тем, что 1991-94 гг. для сторонников мира в Чечне не существует вовсе. Многие из них отнюдь не лукаво, а вполне искренне, когда им указывают на насилия того времени, не понимают, о чем идет речь. Но, кроме добросовестного (или не очень) незнания неудобных фактов, учение о том, что всегда лучше и приятнее иметь дело с цивилизованным террористом, базируется на глубоком убеждении, что сдаваться все равно придется. В этом случае удобнее вручать шпагу более просвещенному противнику, обогащенному советской культурой, нежели совсем дикому несоветскому человеку. А то, что сдаваться придется обязательно, — вопрос недискуссионный, ответ на него известен по умолчанию.

Дело здесь не в принципиальном капитулянтстве, а в неразличении разного рода оппонентов. Вышеприведенная логика вполне уместна, когда речь идет о внутрисистемном политическом соперничестве. В рамках представительных процедур сдавать власть оппозиции рано или поздно, но всегда приходится, и в самом деле лучше сдавать ее умеренному оппоненту, нежели радикалу, грезящему о невозможных переворотах. Все апологии М.М. Касьянова, например, строятся прежде всего на этом рассуждении. Однако, признавая полную уместность такой логики, когда речь идет о цивилизованном споре внутри правящего класса, вряд ли можно распространять ее на любого противника вообще. Политический оппонент не ставит себе целью разрушение государства, а в своем споре с действующей властью ограничивается критикой (или даже, допустим, руганью). Террорист, даже объявленный цивилизованным, ставит себе целью уничтожение государства (по крайней мере частичное, т.е. разрушение его целостности), а применяемые им средства суть массовые убийства мирных обывателей. Разница довольно существенная.

То, что когда-нибудь неизбежно придется сдавать власть сопернику, принадлежащему к тому же политическому классу, что и ныне правящая команда, есть основание всякого выборного правления. То, что неизбежно придется капитулировать перед неприятелем, ставящим себе целью отторгнуть часть национальной территории и добивающимся этого средствами крайнего насилия, — никак не может быть основанием государственного управления. Когда раздача земель заранее объявляется неизбежной, быстро станет нечем управлять. Непонимание того, что есть оппонент и оппонент и различать их необходимо, — это и есть причина веры в добрых террористов.

Беда в том, что это неразличение присуще не только общечеловекам. Если для них что умеренный оппозиционер, что террорист — одного рода оппоненты, с которыми всегда необходимо сговариваться, то власть любит впадать в противоположное неразличение. Для нее что террорист, что оппозиционер — равно неприемлемые оппоненты, уступать которым в равной степени невозможно. Сумей правители и для себя самих, и для публики прочертить принципиальное различие между такими оппонентами, которым сдавать власть вполне возможно, и такими, капитулировать перед которыми нельзя ни при каких обстоятельствах, им было бы куда легче опровергать теорию о политическом решении, как лекарстве от всех скорбей.

Источник: "Известия", 15 марта 2005 г.