Версия для печати

"11 сентября": Религиозное измерение

Последовательный террор — религиозен. Именно поэтому террористов не смущает ни количество жертв, ни сам факт смертоубийства. Они и сами жертвуют собой. Они жертвуют собой и другими в "мире", в котором цена человеческой жизни и так чрезвычайно мала, где ее ценность возрастает только тогда, когда речь идет о богатых, известных, влиятельных, властвующих...

Я очень хорошо помню тот день. Я ждал гостей, назначено было на пять часов вечера. Пришел мой старый товарищ, уже несколько лет живущий в Нью-Йорке, и мы ждали еще одного человека — чтобы вести "интеллектуальную" беседу, о религии в том числе. Но когда вошел второй гость, уже десять минут как шел прямой телерепортаж о том, что происходит в неформальной столице Америки...

Что мы делали в продолжение последующих часов? — Как и миллионы других, смотрели телевизор. Беседа свелась к нескольким повторяющимся репликам, которые правильнее назвать аккламациями. Непосредственная реакция моего русского нью-йоркского друга была, можно сказать, однозначной — реакцией человека "с того берега": за этой неслыханной наглостью последует неминуемое отмщение (что, в общем-то, впоследствии подтвердилось). Мы же, другие, смотрящие с "этого берега", реагировали, скорее, "паралитически": творится что-то ужасное!.. Но и тогда было ясно, что организаторы и исполнители теракта достигли своей цели.

О религиозном измерении этого события заговорили сразу: нападающие — исламские экстремисты, жертвы — американцы разного этнического происхождения, приверженцы разных религий (даже греческая православная церковь пострадала). Вывод: религиозные радикалы устроили массовое смертоубийство добропорядочных граждан (американского) космополиса, спокойно исповедующих те религии, которые им нравятся (в соответствии с правом свободы совести).

Схема это столь же правильная, сколь и ничего не объясняющая по существу. Ясного общепризнанного ответа на вопрос о том, есть ли религиозный экстремизм и если есть, чтo это такое, до сих пор так и нет. Политики не устают повторять, что у террористов нет ни нации, ни религии, но это неверно: у них есть и то, и другое. Небезызвестный взрыв дома в Оклахоме совершили белые американцы — и, наверное, не без некоторого религиозного обоснования. Что уж говорить об Ольстере, Палестине или о событиях на Дубровке...

Религиозный экстремизм, безусловно, есть: это экстремизм (включая его террористические проявления), который мотивируется и обосновывается с привлечением религиозных представлений. Однако его религиозная составляющая не сводится к ссылкам на "данные" той или иной исторической религии. Религиозность здесь всегда является квазирелигиозностью, то есть религиозностью в самом широком смысле слова. Это религиозность как миро-воззрение, как миро-отношение.

В нашу секулярную эпоху мы слишком привыкли рассматривать религию как "только религию". Секулярный, плюралистический (и поликонфессиональный) порядок пытается "дистиллировать" религию (религии), лишить ее тех "солей", которые и делают ее питательной, то есть жизненной. Такой "религиозной религии" отказано в праве влиять на миро-воззрение человека — мировоззрение, которое, как считается, должно быть принципиально светским. В противном случае говорят о неправомерной политизации религии.

Но религия в ее субъективном выражении — это сложный комплекс. Наиболее последовательные в религиозном отношении люди противятся разведению религии и культуры (включая политику). В этом смысле они являются "экстремистами". С секулярной точки зрения, их мировоззрение квазирелигиозно, но они-то так не думают. И они правы потому, что всякое отношение к Миру по своей природе религиозно. Последовательный, "идеологический" терроризм, на наш взгляд, как раз и обнаруживает этот феномен.

После 11 сентября заговорили о начале "третьей мировой войны". И, действительно, это война. Терроризм — это война, но особого рода: это не война между соперниками, действующими в пространстве одного "мира". Террористическую войну ведут те, кто борется против существующего "мира", за его радикальную переделку. А такая война, конечно же, имеет "религиозный" характер. Наиболее успешные, с точки зрения террористов, атаки — те, в результате которых оказываются поражены "вершины" враждебного "мира", его главные символы. Такой "удачей" для русских террористов XIX века было убийство императора Александра II. Для нынешних "исламских", как их называют, — Всемирный торговый центр в Нью-Йорке.

Конечно, с помощью террора невозможно "переделать мир" — можно его только попытаться дестабилизировать. Это ближайшая прагматическая цель террора. Но есть и другие мотивации. С помощью эффектных, "громких" террористических акций "сильным мира сего" указывается, что их "правда", их "мировоззрение" — относительны, что они не имеют права на абсолютное господство. Кроме того, террористами движет стремление "наказать" начальников этого мира. Наконец, это просто месть...

Последовательный террор — религиозен. Именно поэтому террористов не смущает ни количество жертв, ни сам факт смертоубийства. Они и сами — как в случае с "исламскими" террористами, но не только с ними — жертвуют собой. Они жертвуют собой и другими в "мире", в котором цена человеческой жизни и так чрезвычайно мала, где ее ценность возрастает только тогда, когда речь идет о богатых, известных, влиятельных, властвующих...

Можно подумать, что я оправдываю современный террор. Разумеется, нет. Потому что террор — это убийство в чистом виде, убийство "первого встречного" — ребенка, старика, прохожего. И потому что террор, если он хочет быть политическим, это — слабая политика. Я просто пытаюсь понять его глубинную мотивацию. И обратить внимание на понимание (в том числе религиозное и квазирелигиозное) самого события убийства и смерти.

Иногда кажется, что сегодня, после ужасов массовых убийств минувшего (XX-го) века (всеми признанных, уже вошедших в анналы современной истории — которая почти смыкается с современностью, так что старые представления о сроках "историчности" уже не действуют), человечество примирилось с самим фактом массовых убийств. В каком-то смысле отдельная человеческая жизнь парадоксальным образом сегодня — в начале XXI века и после 11 сентября, а затем Афганистана, Ирака, "бесконечного тупика" палестинского конфликта — стала еще более незначительной. Убийство как "нормальный", стандартный сюжет новостных программ.

И с другой стороны (опять парадоксальным образом) — мы видим какое-то почти культовое отношение к страданию, насилию и смерти людей. Причем "современное" общество двояко, обоюдоостро относится к этой теме. Я помню дискуссию о журналистской этике, свидетелем которой был еще давно, в советское время, на встрече христианских коммуникаторов. Редактор влиятельной французской католической газеты рассказывал о чудовищном случае: западный журналист-фотограф где-то в Юго-Восточной Азии, чтобы запечатлеть страдающую от военных конфликтов местную женщину, собственноручно избил ее — и затем сфотографировал плачущей...

Благополучному обществу нужны "образы страдания" в неблагополучных странах, но тем более сильно его члены переживают "страдания благополучных". Более того, они его культивируют и превращают в "религию".

Год назад, вскоре после годовщины нью-йоркской трагедии, я был на Том Месте, которое называется Ground Zero (по-нашему — "нулевой цикл"). Все, что осталось от Башен-близнецов, действительно титанически высоких по сравнению с очень высокими зданиями-небоскребами, которые их окружали, уже было убрано, и котлован в шесть бывших подземных этажей — пуст. Рядом с котлованом — специальная площадка для публики, буквально заваленная венками. Люди приходят сюда, чтобы пережить и засвидетельствовать свою "солидарность" с жертвами и причастность, "захваченность" этим событием. Они поют гимны, кладут цветы, оставляют записки... И у металлического глобуса, который находился у подножия "близнецов" и чудесным образом сохранился, а теперь находится в сквере у залива, где статуя Свободы, у глобуса, который стал "естественным" памятником жертвам теракта и у которого горит "вечный огонь", — всегда люди, и дети, и цветы... Но что почитается здесь? Просто загубленные жизни невинных людей или что-то большее?

Событие 11 сентября уже стало неотъемлемой частью того, что называют гражданской религией в США. Оно воспринимается религиозно (или, если угодно, квазирелигиозно). Жертвы того теракта — это не просто погибшие от руки убийц. Это павшие "за наш мир" — от рук "врагов нашего мира". Америка — на военном положении. Действительно, идет глобальная война. А если война, значит, закономерно будут и другие жертвы — с другой стороны. Значит, как говорили раньше наши советские политобозреватели, будет продолжаться "эскалация конфликта". После 11 сентября Америка сознательно вступила в "религиозную войну" с противником — "мировым терроризмом". Потому что у Америки, как и у терроризма, есть своя "религия".

Нельзя не признать, что в данном случае, кроме безжалостного убийства тысяч "простых" людей, мы имеем дело и с другим: политическая прагматика устанавливает свои античеловеческие критерии. Мы имеем дело с глубоким кризисом секулярного представления о ценности каждой человеческой жизни. Это антихристианская идея, что биологическое существование отдельных индивидуумов имеет высшую ценность. Высшую ценность имеет человеческая личность, которая превышает существование "здесь и теперь", которая не определяется биологической смертью, ибо, согласно Новому Завету, последний враг, смерть, — побежден (1 Кор 15:26). Культ посюсторонней жизни, как и связанный с ним культ посюсторонней смерти, имеет источником безрелигиозную (в собственном смысле) идеологию, которая взяла на себя призвание убедить людей в истинности смерти как "осознанной необходимости" каждого человека (а потому преждевременная смерть человека — нарушение порядка жизни). В противоположность этому высшая ценность религии заключается в "культе" каждой человеческой личности, истина и правда которой не уничтожается биологической смертью.

Гражданская религия — это секулярная религия. Ее провозвестие касается только здешнего мира. Это политическая религия, и потому она квазирелигиозно (можно сказать, по-язычески) воспринимает смерть жителей "нашего мира" и "нашего племени" как невосполнимую утрату и в целом спокойно относится к смерти множества "чужих", гибель которых "легитимна", потому что — идет война "миров".

"О чем хочет сказать автор этими рассуждениями?" — спросит читатель. Автор задается вопросом о солидарности — о сочувствии жертвам смертоубийства, их близким, их стране и народу. О человеческой и межчеловеческой солидарности — поперек политических и идеологических, религиозных и квазирелигиозных барьеров, разделяющих наш единый "глобальный" мир на разные "миры".

За что идет "третья мировая война"? За раздел сфер влияния, за мировую гегемонию или за то, чтобы минимизировать массовые убийства? Война всегда связана с убийством, но каково ее оправдание? Каковы религиозные основания этой войны?

Террористов "11 сентября" называют "исламскими". Но исламское — очень разное: одни мусульманские богословы оправдывают террор против "неверных" (включая "неправильных" мусульман) и связанное с ним самоубийство, другие — резко осуждают. Одни считают, что ислам призывает к "прямому" — политическому и военному — действию, а другие настаивают на том, что это религия мира и уважения к другим верующим (прежде всего "людям Книги" — иудеям и христианам). Одни исламские политики готовы плодотворно сотрудничать с "мировым сообществом", другие — призывают к жесткому противостоянию с "миром", отождествляемым с Западом.

В свою очередь, Америка, 11 сентября не только "уязвленная" террористами, но и действительно пострадавшая в лице своих граждан, предлагает миру принять как норму и аксиому свою парадигму "гражданской религии", в которой все религии в собственном смысле будут "дистиллированы" и лишены жизненной силы. Иными словами, предлагается обезвреженная религия, потому что, как всем понятно, каждая настоящая религия содержит в себе фермент "экстремизма".

Что в этой ситуации остается религиям? Защищать себя, консолидироваться на "религиозном основании", понять, что секулярная квазирелигия враждебна всем религиям и что сами религии вынуждаются обстоятельствами устанавливать свой "мировой межрелигиозный порядок". Понять, что религии могут взаимодействовать ради защиты и утверждения в "мировом сообществе" высших религиозных ценностей — против редукции религии к прагматическим, политическим идеологиям и стратегиям, против утверждения в мировом масштабе "культа жизни" и "культа смерти".

Это, конечно, вызов для любой исторической (тем более "мировой") религии. Но этот вызов возникает в ситуации "глобального мира" и глобального конфликта. Именно изоляционизм отдельных религий будет означать их политизацию, то есть их неизбежную включенность в политический и военный конфликт мирового масштаба. И напротив, политика религий, от которой они уже не могут сегодня уклониться, может и должна быть политикой самих религий, а не воюющих друг с другом "миров". И только тогда они смогут принять участие в формировании такого мирового порядка, в котором права "миров" — религиозные, культурные, социальные и др. — будут учтены.

Это не суперэкуменизм, как могут подумать некоторые. Это не призыв к созданию "единой мировой религии" — на это претендует как раз "гражданская религия" по-американски. Это исторический и политический императив: найти межрелигиозный modus vivendi, не смешивая религии, но уважая целостность и идентичность каждой.

Это, конечно, похоже на "интернационал религий". Но его возможная сила в том, что в нем не будет места для "религиозных экстремистов" — они по определению не могут образовать "интернационал". Это означает оттеснение активных религиозных изоляционистов всех мастей (миролюбивые изоляционисты пусть себе живут в своем религиозном пространстве).

Но, может быть, главное в том, что религии мира, объединившись политически и при этом не объединяясь конфессионально, смогут восстановить подлинно религиозное, глубинное представление о цене каждого отдельного человека. То есть напомнить, что отдавать человеческую жизнь в жертву политике — греховно. Что, помимо межчеловеческой солидарности в форме современной политкорректности, существует и иная солидарность — когда каждая человеческая личность, бедная и богатая, из Первого или из Третьего мира, признается равно значимой в очах Божиих.

Это и есть, собственно, общечеловеческая солидарность. И большая заслуга западного секулярного мира в том, что такая именно солидарность имеет место на Западе. Может быть, в большей степени на Западе, чем на Востоке. Эта солидарность, на наш взгляд, имеет религиозные — христианские — корни. Она всемирная — не "племенная". И тем уродливее, когда политически-племенное берет верх. Когда на агрессию отвечают агрессией, на месть — местью. Когда религия в самом глубоком смысле изгоняется из жизни, потому что она — опасна для решения "текущих политических задач".

Религия, действительно, в каком-то смысле опасна — и историческая, и гражданская. Но, как мы теперь знаем, миновать религиозную инстанцию невозможно. Даже в секулярном обществе; или: тем более, в секулярном обществе. Об этом нам напоминает "11сентября".

Вечная память невинно убиенным!

Источник: "Религия и СМИ", 11 сентября 2003 г.