Версия для печати

Политическая мораль справедливости: принятие решений

В первом своем выступлении (см. "Быть или не быть политической морали?") я высказал и дал общее обоснование идее, что для такого цивилизационного государства как Россия приемлемой будет не политическая мораль свободы — мораль, уже "узурпированная" государством-представителем западной цивилизации, — а политическая мораль справедливости. Я не стал развивать содержание этой морали, тем более что конкретных предложений у меня было немного, а было лишь общее представление о справедливости и острое переживание несправедливости в частных вопросах мировой политики и экономики. Прошедшая Олимпиада оказалась для меня неожиданно плодотворной: она зримо высветила одну из причин несправедливости межнациональных решений и сама собой подсказала, как эту причину можно было бы устранить.

Рассмотрим далеко не выдуманный случай. Пусть судья-итальянец оценивает выступления двух фигуристов, которые (выступления) неразличимы по сложности и выразительности. Кому из фигуристов он отдаст предпочтение? Если один из фигуристов итальянец, а другой француз, то ясно, что судья отдаст предпочтение итальянцу. А если с французом соревнуется китаец? Каким бы высококлассным ни был судья, столь же ясно, что он отдаст предпочтение французу — и не потому что судья плохой, а потому что нельзя быть беспристрастным в делах, которые касаются тебя и твоих близких. И поскольку итальянцу ближе француз — в силу их принадлежности к одной цивилизации, — вопрос "кого судья признает победителем?" можно считать риторическим.

Думаю, данного примера достаточно для того, чтобы увидеть одну из причин несправедливости межнациональных решений: действует принцип "одна нация — один голос", тогда как предпочтения отдаются не по национальному, а по цивилизационному признаку. Современный мир — мир сталкивающихся цивилизаций (примем гипотезу Хантингтона без обсуждения), и, значит, в случае выбора между двумя разными цивилизациями при прочих равных условиях предпочтение будет отдано той цивилизации, представители которой обладают большинством. В этом отношении лучше всего "устроилась" Европа: единая по цивилизационной принадлежности и без пяти минут единое государство, она тем не менее делегирует своих представителей по национальному признаку и в большинстве органов принятия межнациональных решений получает явно не пропорциональное представительство.

Разумеется, принцип "одна нация — один голос" — не единственная причина несправедливости межнациональных решений. Однако в отличие от других причин (скажем экономического и военного превосходства США и Европы), данная обладает тем преимуществом, что может быть устранена усилием воли. Точнее — волевым переустройством органов принятия межнациональных решений в соответствии с принципом "одна цивилизация — один голос". Это переустройство не может быть осуществлено в одночасье, оно очевидным образом вызовет сопротивление и потребует борьбы, но я убежден в том, что рано или поздно человечество вынуждено будет на него пойти и поэтому ничто не мешает нам уже сейчас заняться его разработкой и обсуждением.

При всей теоретической предпочтительности цивилизационного принципа у него имеется важный практический недостаток — неопределенность понятия "цивилизация". Одно дело, когда мы рассуждаем о цивилизациях на философско-историческом или геополитическом уровнях, другое — когда кладем понятие цивилизации в основу нового способа принятия межнациональных решений. Здесь не обойтись без работоспособной формализации данного понятия и, значит, главная проблема — как это сделать.

Прежде всего, отметим, что и национальный принцип предполагает формализацию. В международных делах нация — это государство, хотя всякому ясно, что большинство государств многонациональны. И тем не менее мы вынуждены мириться с такого рода расхождением между содержательным и формальным понятиями нации — по той единственной причине, что лучшей формализации просто не придумано (если под "лучшей" понимать "более работоспособную").

Идея, которую я предлагаю обсудить, как раз и состоит в работоспособной формализации понятия "цивилизация". Пусть наша задача будет заключаться в том, чтобы создать орган принятия межнациональных решений, в котором действует принцип "одна цивилизация — один голос". Для удобства назовем такой орган Советом Цивилизаций. Пусть мы хотим также, чтобы Совет Цивилизаций был не слишком большим, и определяем наибольшее число членов Совета в 50 человек (цифра не совсем произвольная, хотя и не строгая). Тогда предварительное определение гласит: цивилизация — это произвольная совокупность наций-государств, общее население которых превышает 1/50 населения всей планеты. Или (если принять для удобства, что население планеты — 6 млрд.) цивилизация — это произвольная совокупность наций с общим населением свыше 120 млн.

Слово "произвольная" не следует понимать так, как если бы кто-то за других решал, какую нацию к какой цивилизации отнести. "Произвольная" означает только одно: быть или не быть цивилизацией решают сами нации и исключительно по собственному усмотрению. Договорившись, они объявляют себя единой цивилизацией и получают место в Совете Цивилизаций. Нации-государства с населением свыше 120 млн. получают место в Совете без объединения (этим обстоятельством и определяется максимальное число членов — чтобы крупные государства вошли в него сами по себе). При этом очевидно, что далеко не все места в Совете будут заняты представителями цивилизаций. Двенадцать мест в Совете "съедает" один только Китай, восемь — Индия и т.д. Грубо говоря, даже если все малые страны объединятся в точном соответствии с численным порогом, цивилизаций будет около 25, а на деле и того меньше.

Далее. Более или менее очевидно, что одного только превышения порога для формального понятия цивилизации все же недостаточно. Содержательно понятая цивилизация предполагает культурное единство, а такое единство с численностью населения никак не связано. Следовательно, необходим еще один, более содержательный признак, и я не нахожу лучшего, чем единство языка. Разумеется, не все цивилизации едины в языковом отношении, однако ничто не мешает нам все же потребовать такого единства как дополнительного признака цивилизации. Иными словами, объявившие себя цивилизацией нации должны объявить также язык внутрицивилизационного общения и при необходимости принять соответствующие внутринациональные меры: узаконить цивилизационный язык в качестве второго государственного, ввести обязательное обучение ему в школах и т.д. Во всяком случае требование единого языка не будет противоречить содержательному понятию цивилизации, если произвольно объединяющиеся нации действительно одной цивилизации. Напротив, оно будет способствовать цивилизационному единению, поскольку язык — ключ к культуре. В то же время оно будет препятствовать образованию псевдоцивилизаций, скажем посредством объединения католической Италии, православной Белоруссии и мусульманского Ирана.

Таким образом, окончательное определение таково: цивилизация — это произвольная совокупность наций-государств, население которых превышает 1/50 населения всей планеты и которые имеют единый язык внутрицивилизационного общения. Соответствие этому определению дает цивилизации место в Совете Цивилизаций и, значит, право выражать и защищать свои цивилизационные интересы. Разумеется, решения Совета тоже не всегда будут справедливыми, но на то справедливость и идеал, что нам остается к нему только приближаться. A priori ясно, однако, что Совет Цивилизаций ближе к справедливости, чем был бы похожий на него Совет Наций.

Вместе с тем можно еще приблизиться к справедливости, если внести в Совет Цивилизаций следующее изменение: при принятии решений разные цивилизации должны иметь разное количество голосов: просто цивилизации — один голос, либерально-демократические — два или даже три (точное число требует расчета, так чтобы "либералы-демократы" не оказались в меньшинстве). Это изменение может показаться скорее отступлением от справедливости, однако позволю себе не согласиться. Верно, что неравенство голосов нарушает равноправие, но неверно, что оно нарушает справедливость. Я принимаю за доказанное, что либеральная демократия справедливее других форм государственного устройства (в отношении к своим подданным) и поэтому считаю более справедливым правило, которое к либеральной демократии побуждает (в смысле соответствующих преобразований). И так как неравенство голосов в Совете преследует именно это побуждение, оно равенства справедливее.

Обсудим достоинства предложенного проекта. Первое — лучшее соответствие цивилизационному строению мира. В той мере, в какой цивилизационные различия становятся все более определяющими в вопросах мировой политики, цивилизационный принцип принятия решений оказывается предпочтительнее ныне господствующего национального. К тому же следует признать, что национальный принцип нигде не проведен до конца последовательно. По идее на его основе должна работать Организация Объединенных Наций, однако "и ежу понятно", что ни одна из крупных наций не согласится оказаться под властью мелких и просто крохотных государств, входящих в Генеральную Ассамблею. Важнейшие решения принимает Совет Безопасности, но из него подавляющее большинство наций исключены.

Второе: количественный порог образования цивилизаций будет побуждать мелкие нации к объединению и в перспективе — к созданию крупных полугосударств наподобие Объединенной Европы. В то же время он будет препятствовать образованию слишком крупных государств. Например, перед Европой встал бы вопрос: либо объявлять себя единым государством и иметь лишь одного представителя в Совете, либо сохранить свой нынешний полугосударственный статус и, разбившись на несколько цивилизаций, умножить число своих представителей.

Третье: неравенство голосов при голосовании будет побуждать цивилизации к либерально-демократическим преобразованиям. С либеральной точки зрения это самое важное достоинство проекта. И что интересно: чем сильнее неравенство, тем лучше. Неравенство голосов создает своего рода "силовое поле" либерализации и демократизации, что, как я надеюсь, помогло бы сдвинуть с мертвой точки либеральную демократизацию целого ряда закостеневших в авторитарном автократизме стран. И тогда не исключено, что возникнет невиданное: стремление к справедливости (в принятии межнациональных решений) станет побудительным мотивом движения к свободе и демократии! Было ли в истории такое? Правда, неравенство голосов не должно быть чрезмерным, дабы не оттолкнуть авторитарно-автократические страны от всякого участия в Совете.

И, наконец, четвертое, следствие всего вышесказанного: существование работоспособного Совета Цивилизаций могло бы стать одним из условий, подрывающих корни международного терроризма. Вслед за немногими другими я полагаю, что исламский терроризм — следствие нерешенности исламского вопроса, и пока этот вопрос не получит приемлемого решения, от террора покоя не будет. Суть исламского вопроса в следующем: исламский мир — пожалуй, единственная из крупных цивилизаций, которая не имеет своего государства-представителя и которая через это государство могла бы играть в мировой политике роль, соизмеримую с ролью России, Китая и уж тем более Соединенных Штатов. Невозможность выражать и защищать свои цивилизационные интересы вызывает у мусульман острое переживание несправедливости и выливается в разные формы протеста вплоть до чудовищных форм террора. В этом отношении наличие Совета Цивилизаций убивает сразу двух зайцев: побуждает мусульман к объединению и дает возможность выражать и защищать свои цивилизационные интересы. Я далек от мысли, что этим проблема исламского терроризма исчерпывается, но, по крайней мере, этим она смягчается.

Теперь об осуществимости. Какой прок в идее, если она неосуществима? Какой толк в проекте, если он пустое мечтание? Однако и в этом отношении предложенный проект не лишен достоинств. Осуществимость Совета Цивилизаций — это согласие наций на участие. Проще всего ответить за нации не преобладающие: им терять нечего, а от участия в Совете могут возникнуть пусть не слишком весомые, но все же приобретения. Труднее ответить за нации преобладающие: при условии обязательности решений, принятых большинством голосов (в особых случаях — квалифицированным большинством), они лишаются преобладания. Смягчить неприятность призвано неравенство голосов, однако со временем это преимущество будет становиться все меньшим. Но зато тут-то и проявится искренность их либерально-демократических устремлений: ведь утрата преобладания возможна лишь вследствие либерализации и демократизации других цивилизаций, и, значит, по идее бояться нечего. Или есть чего? Или пусть лучше другие пребывают в раздробленности и авторитаризме, не посягая на священное право преобладания?

В заключение вернемся к фигурному катанию. Когда из девяти судей большинство из Северной Америки и Европы, стоит ли удивляться решениям, которые при равных и не очень равных выступлениях отдают предпочтение западным фигуристам перед российскими? Это норма при таком способе принятия решений, и удивления заслуживают как раз исключения. Причем иногда удивляемся не только мы, но и, скажем, канадцы с американцами: как так — норма, чтобы золото было у канадцев, а судьи отдают русским? Удивление перерастает в негодование, и вот уже серебро превращается в золото. Остается только надеяться, что превращение металлов само не станет нормой. Но еще лучше не надеяться, а уже сейчас перестраивать судейство на цивилизационный принцип. Участие пусть остается национальным, но судейство должно стать цивилизационным. Причем нет необходимости дожидаться времен, когда цивилизационный принцип получит политическое выражение. Ведь и так ясно, что Европа — одна цивилизация, Россия — другая, а Китай, Индия и Япония — третьи. Так что дело лишь за усилием воли.

2002 г.