Внутренняя геополитическая структура Российской Федерации

Внутренняя геополитика Российской Федерации остается весьма рыхлой и неопределенной; проблемы заключаются в слабости российской коммуникационной и хозяйственно-транспортной инфраструктуры жизнеобеспечения, которая по мере продвижения к северу и к востоку истончается все более и более

Евразийское расположение Российской федерации в значительной мере определяет ее внутреннюю геополитическую структуру. С геоморфологической точки зрения РФ занимает большую часть Восточно-Европейской платформы и продолжающих ее структур Западной Сибири, простирающихся до Алтая и енисейских кряжей. Урал, а точнее, зауральский разлом т.н. Урало-Оманского линеамента (наметка “неудавшегося” океана) не слишком явно для поверхностного взгляда, но вполне отчетливо геологически разделяют этот огромный континентальный блок на две части — европейскую и азиатскую Россию-Евразию.

К этому основному евразийскому массиву примыкают структуры Сибирской платформы, в значительной степени совпадающие с территорией Якутии и Красноярского края, а также зоны складчатости от Алтая и Байкала до Тихого океана. Эти пространства, однако, уже не являются евразийскими в узком смысле и представляют собой целый набор совершенно отдельных, дополнительных ниш геополитического освоения.

Бассейновые разграничения еще более акцентируют евразийский характер геополитической структуры РФ. Основная часть ее пространств относится к зонам континетнального (бассейн Волги, Урала, Терека и т.п.) или функционально сходного арктического стока (бассейны северных рек от Печоры до Колымы).

Собственно океанический сток затрагивает лишь крайние зоны на западе и востоке России. На Дальнем Востоке бассейновые разраничения и прежде всего т.н. мировой водораздел еще более проблематизируют геополитическую связь тамошних краев с основными пространствами евразийской России. На западе отдельные области находятся в зонах атлантического стока, да и то это бассейны рек, питающих эпиконтинентальные моря — Балтийской, Черное и Азовское (Волхов, Нева, Дон и т.п.). Фактически же западные области России скорее тяготеют к верховьям рек балто-черноморского стока (Днепр, Северная Двина и т.п.) или даже к соответствующим водоразделам. Последнее обстоятельтсво формирует логику отношений по принципу “верховья-низовья” между Россией и странами балто-черноморского пояса. Политический вывод: изоляционистский курс по отношению к ближайшим западным соседям — прежде всего к Украине и к Белоруссии — противоречит наиболее фундаментальным геополитическим факторам, а именно геоморфологическим, бассейновым и зонально-климатическим.

Климатические и прородные зоны еще более подчеркивают евразийский характер геополитики России. Нынешний баланс температур и влажности позволяет распространить широтное расположение природных зон чуть ли не до Тихого океана. Во всяком случае полосы тундр и тайги тянутся от скандинавских пределов России (Карелия, Кольский полуостров) до Охотского и Баренцовых морей. Это, естественно, способствует целостности и политической идентификации, и организации, хотя именно этой кажущейся однородной монотонностью работает скорее на имперскую, чем на федеральную организацию России.

Впрочем, подобная однородность, однако, далеко не столь безусловна. Дело в том, что значительная часть российского севера, а также тундры и тайга Восточной Сибири и Забайкалья выделяются влиянием Арктики и глубоко вторгающейся на континент зоны вечной мерзлоты. Более того, лесостепная, степная и до известной степени лесная (без тайги) зоны отнюдь не столь однородны, как это может показаться на первый взгляд. Они весьма существенно дробятся геоморфологическими и бассейновыми разделениями, образуя или сегменты весьма различных по продуктивности и условиям жизни полос леса, лесостепи и степи в основной евразийской зоне, или прихотливую черезполосицу горной зональности от Алтая и дальше на восток. Что же касается Дальнего Востока, то тамошние зонально-климатические особенности позволяют выделять общий природный комплекс Маньчжурии, Приамурья, Приморья и Кореи, отделенный как от российской Северо-Восточной Азии, так и от китайской Восточной Азии.

Популяционные ареалы и конфигурация расселения отчасти сохраняют воздействие исходных геополитических формул разграничения внешних и внутренних зон расселения, а также “островной” его организации. Последняя особенно очевидна пространствах Севера и Востока, где невелика плотность населения и где нередко восточнославянское по происхождению население живет вперемежку с автохтонными народностями. Оставляя в стороне детальное описание конфигураций расселения, можно выделить следующие крупнейшие структуры, построенные по принципу ядра-оболочки.

Прежде всего это основное великорусское ядро, образуемое плотно заселенным ареалом центральной России с московским — не столько великорусским, сколько имперским “русскоязычным” — мегаполисом (“плавильным котлом”) в его центре. Его оболочка формируется прежде всего кольцеобразной чередой сначала менее заселенных, уже нередко “островных” по внутренней структуре великорусских областей, а затем и краев смешанного — еще более “островного” — расселения великороссов, автохтонных народностей и “русскоязычных” имперцев. Это кольцо простирается от Карелии через северные автономии ненцев к Коми, а затем к поволжским “национальным” республикам и “русским” областям, почти столь же по-островному смешанным. Наконец, оно поворачивает к западу через Мордовию и воронежское ответвление “слободской украины”. С запада это кольцо функционально представлено новыми независимыми государствами. В данном кольце почти нет разрывов. Основной среди них — это питерская “аномалия”, претендующая на переориентацию не только великорусского ядра, но всей геополитической конфигурации России вовне.

Своего рода южным довеском великорусского ядра становится исходно казачья, а затем все более “суржиковая” Новороссия, простирающаяся от низовьев Дона и Кубани до нижней Волги и Урала. Здесь скорее ощутимы не столько модели “островного” освоения, сколько имперского “плавильного котла”, хотя и здесь довольно отчетливо выделяется северокавказское “обрамление” сначала казачьих краев, а затем и горских племенных республик.

Второе ядро образуют “русскоязычные” области Урала и Западной Сибири, которые формально как бы выступают в роли “второй Великороссии”. Подобная идентификация себя как сибиряков и уральцев свидетельствует не столько об ослаблении исторических, этнокультурных связей со своим великорусским или вообще восточнославянским происхождением, сколько о самовосприятии великороссиами в квпдрате, дважды великороссами — представителями еще более дальней и — в силу этого — более значимой экспансии Руси изначальной.

Урало-сибирское ядро далеко не монолитно. Оно образовано слившимися или лишь тонкими нитями путей соединенными островами, хотя и здесь структурную основу образуют несколько заметных мегаполисов, действующие как мощные плавильные котлы (Екатеринбург, Омск, Новосибирск, Кемерово). Здесь “островитянство” российской геополитики передставлено куда более очевидно, чем в собственно Великороссии.

У этого второго ядра также есть свое обрамление. С запада это все та же печерско-поволжская полоса “национальных” республик от Коми до Башкирии. С юга — Казахстан, а затем алтайские края и автономии. С востока — Красноярский край, в самом названии край подчеркнута пограничная, украинская идентификация, с его автономными образованиями. С севера — еще одна полоса автономий.

Восточно-Сибирским продолжением, своего рода двойниками урало-сибирского ядра выступают предбайкальская Иркутская область и забайкальская Читинская область — малые сибирские ядра со своими обрамлениями, а также Якутия — зона наиболее ярко выраженного “островитянства”, дальняя периферия Восточной Сибири. Здесь образование единого ядра осложнено, во-превых, сравнительно недавним колониальным освоением и более суровыми его природно-климатическими условиями, во-вторых, — несравненно большей дробностью геоморфологических и климатических разделений, наконец, в-третьих, разделенностью верхнеамурско-керуленской котловины, которая могла бы стать естественным средоточием геополитической консолидации, между Россией, Монголией и Китаем.

Конфигурация расселения и состав населения Дальнего Востока как будто вновь позволяют выделить основное ядро и его оболочку. Здесь, однако, очень ярко выражено “островитянство”, налицо много контрастов и противоречий), а главное, — очень неопределенной остается самоидентификация жителей этих краев.

Коммуникационная и хозяйственная инфраструктура России воспроизводит и даже заостряет те конфигурации, которые созданы расселением великороссов, “русскоязычных” имперцев и “суржиков”, а также автохтонных и пришлых народностей. Главные проблемы заключаются в слабости российской коммуникационной и хозяйственно-транспортной инфраструктуры обеспечения жизнеобеспечения, которая по мере продвижения к северу и к востоку истончается все более и более. В условиях современного кризиса это обстоятельство оборачивается фактором дезинтеграции Российской Федерации.

Конфигурация политической организации учитывает до известной степени геоморфологические, бассейновые и климатические разделения, однако в наибольшей мере ориентирована на учет популяционных и хозяйственных факторов. Особенно важна в данном контексте фактическая асимметрия отношений между так называемым центром и регионами, а также между регионами в рамках больших межрегиональных блоков (Поволжье, Урал, Сибирь и т.п.).

Консолидация таких межрегиональных блоков, в частности, их институциональное оформление свидетельствуют о том, что внутренняя геополитика ядер и их обрамлений является достаточно значимой, хотя формально и не зафиксированной законодательством. Последнее обстоятельство подтверждает, что российские политики все еще продолжают цепляться за имперские и, особенно, советские установки.

Таким образом внутренняя геополитика Российской Федерации остается весьма рыхлой и неопределенной, хотя существует немало латентных или слабопроявленных моделей, в том числе и унаследованных из общего прошлого, которые могут быть использованы для ее рационализации и усложнения.

Ресурсы силового воздействия, конфигурация их размещения и доставки все еще остаются неадаптированными к новым условиям. Наиболее рациональным был бы поэтапный демонтаж советских оборонных структур с передачей того, что затруднительно и нецелесообрано ликвидировать под международный контроль — от ООН и ОБСЕ до многосторонних и двухстронних военных образований новых независимых государств. Вместо этого Россия по инерции поддерживает многие советские оборонные структуры, в том числе и на территориях новых независимых государств. В то же время создание новых оборонных структур на собственной территории осуществляется крайне медленно и непоследовательно, равно как и приведение состава вооруженных сил в соответствие с новыми геостратегическими условиями.

2001 г.