Версия для печати

Геополитическое самоопределение России в контексте европейского развития

Для претензий на осуществление роли стабилизатора мирового развития, России следует сначала обеспечить свою собственную устойчивость, добиться некатастрафического исхода политической и культурной перестройки в России и Евразии в целом

Миллионы людей, вовлеченных в так называемый “посткоммунистический транзит”, столкнулись с небывалыми вызовами и переживают наиболее масштабные в своей, или даже, быть может, в мировой истории перемены.

Драматические и всеохватные процессы перемен, их поистине радикальный (доходящий до “корня” проблем) характер привели к тому, что выявились и/или обострились многие противоречия и конфликты. Это означает, что необходимо искать конструктивные и по возможности ненасильственные пути преодоления и/или регулирования конфликтов, которые лавинообразно нарастают в процессе политических и культурных перемен.

Дело, однако, не только в конфликтах. К прежним проблемам добавились дополнительные трудности. Обстоятельства не оставили ни времени на подготовку перемен и на “раскачку”, ни страховочных ресурсов, ни исторического резерва на осуществление проб и ошибок. Главное же заключается в том, что наиболее простой способ перемен — через революционный кризис, обвал и возрождение с нуля — оказывается недопустим, поскольку не только сопряжен с бедствиями для миллионов людей, живущих на огромных пространствах нашей планеты, но может почти наверняка спровоцировать резкое обострение глобального кризиса, вызвать поистине планетарную катастрофу.

Основная проблема не только “посткоммунистической зоны”, но и всего мира заключается, таким образом, в том, чтобы обеспечить некатастрофическое осуществление “посткоммунистического транзита”, а в идеале постепенный перевод перемен в режим устойчивого развития. Сделать это непросто. Некатастрофическое осуществление подобных перемен невозможно как без утверждения всеобщих параметров культуры мира, так и без актуализации собственных цивилизационных и этнокультурных традиций культуры мира. А именно это как раз и затруднено. Общие стандарты культуры мира выработаны на интеллектуальной основе западной традиции и экспериментально проработаны в регионах так называемого Юга — в Сальвадоре, Гватемале, Мозамбике, Бурунди, Сомали, на Филипинах, а также в ряде других стран Азии и Африки. Традиционная российская склонность к поверхностному усвоению чужого опыта вкупе с растущей в последнее время подозрительностью ко всему “заемному”, да еще помноженные на цивилизационно-идеологический кризис российской самоидентификации — все это осложняет и без того непростую задачу восприятия начал глобальной культуры мира. Крайне важной в этой связи становится роль обществоведов, особенно политологов и культурологов. Именно они могли бы способствовать трансляции и восприятию жизненно важных для России идей культуры мира, их приживлению на отечественной культурной и политической почве, возвращая ей исконное плодородие.

Можно выделить два крупных типа геополитических подходов в зависимости от того, как при этом мыслится Россия.

Исходная ситуация двусмысленности российской геополитики. Ее так или иначе выражают и западники, и славянофилы. Первые настаивают на движении в Европу, невольно отделяют Россию от нее. Вторые не могли оторвать своего зачарованного взора от Европы, но при этом распространяли границы русского, отождествлявшегося ими со славянским, мира далеко на Запад.

Затем дифференцируются два подхода.

Первый подход предполагает включение или невычленение России из Европы, а нередко и из более широкого комплекса Европа и Римский мир, т.е. Средиземноморье и Передняя Азия. Здесь можно упомянуть тютческие представления о России будущего как другой Европы, о “Русской географии”, где Россия теряется, приносит себя в жертву проекту соединения сверхевропейской Европы.

Сходный образ мысли можно найти в разного рода “азианистских” построениях, связанных с оправданием южной (А.Е.Снесарев) или дальневосточной экспансии, в радикальных большевистских и троцкистских идеях об экспансии в Европу (“Даешь Варшаву, даешь Берлин!”), а также в геополитических мечтаниях авторов журнала “Элементы”.

Второй подход предполагает выделение русского мира на своих собственных основаниях и на этой и только этой основе противопоставление его своему окружению. Он характерен отчасти (при крайне расплывчатых критериях “самости”) уже для поздних славянофилов, которые строят теории особого культурно-исторического типа и его связи со своим пространством (Н.Я. Данилевский), или выдвигают теории “Среднего Мира”, особой слявяно-эллинской общности и пространства (В.И.Ламанский). Более определенно этот подход ощутим уже в неэкспансионистском евразийстве и разного рода родственные устремлениях. Собственно евразийство по самой своей логике является неэкспансионистским и даже во многом изоляционистским учением, императивно диктующим России необходимость замкнуться в малой Евразии. Ряд оговорок П.Н. Савицкого и Н.С. Трубецкого о консолидации большой Евразии связан скорее с неокончательностью их геополитических поисков (в частности с неуясненностью омонимии двух Евразий) и с рефлексами имперских геостратегических построений.

Решение этих задач немыслимо без отчетливого осознания противоречивости культурных и политических традиций России и Евразии в целом (под Евразией здесь и далее понимается специфическая геополитическая ниша, простирающаяся от Карпат на западе до Алтая и енисейских кряжей на востоке вдоль лесостепного структурного стержня, с севера и юга же ограниченная морями, пустынями и тундрами). Эти противоречия связаны с неравномерностью культурного и политического развития Евразии, которая, являясь по глубокой характеристике Халфорда Маккиндера Осью Коловращения Истории (Pivot Area of History), по своим краям оказывается вовлеченной в мировое развитие, тогда как основная ее внутриконтинентальная масса остается непроницаемой для внешних веяний.

Данная геополитическая модель обычно интерпретировалась в терминах силового противоборства. Культура мира позволяет взглянуть на нее иначе, выдвинуть гипотезу о том, что Ось Коловращения Истории или Сердцевина Земли (Heartland) может служить своего рода стабилизатором мировых процессов, обеспечивая устойчивость развития, порождаемого окружающими Евразию регионами т.н. Внешнего и Внутреннего Полумясяца (Outer and Inner Crescent), или — уже в терминах Н.Спайкмана — Окружия Земли (Rimland). Эта гипотеза будет более подробно представлена ниже, в связи с цивилизационной самоидентификацией России и Евразии. В данном же контексте важно, что геополитическая и цивилизационная идентификация оказывается непосредственно связанной с ключевой проблемой всего мирового развития — обеспечения его, как обычно говорят, устойчивости, а точнее — сустентабильности (sustainability), поддерживаемости.

Необходимо отметить, однако, что для претензий на осуществление роли стабилизатора мирового развития, России следует сначала обеспечить свою собственную устойчивость, добиться некатастрафического исхода политической и культурной перестройки в России и Евразии в целом. Решение этой задачи проблематично. Гипотеза и модель “катастройки” (Зиновьев) имеет намало оснований. Проблема состоит в том, как добиться, чтобы эта модель осталась лишь негативной альтернативой, своего рода предостерегающей интеллектуальной конструкцией, а не превратилась в самовоплощающееся предсказание.

Цивилизационная самоидентификация России и Евразии в значительной степени детерминирована геополитическими факторами, но при этом культура мира позволяет переосмыслить предназначение евразийской Оси Коловращения Истории в мировом развитии.

В целом мировая геополитическая конструкция, восходящая к модели Х.Маккиндера, центрирована на Евразию как на Сердцевину Земли. Рискну повториться, но начало и наибольшая интенсивность процессов глобальных перемен приходится на зоны т.н. Внешнего и Внутреннего Полумесяцев, или Окружия Земли, тогда как Россия и Евразия становятся Осью Коловращения Истории — неким подобием “ока тайфуна”, т.е. зоны покоя и замедленности среди наиболее интенсивных перемен и ускоренного развития.

Стабильность и “неподвижность” Оси Коловращения относительны. В строгом смысле лишь идеальная точка “оси” в самой середине “колеса” неподвижна (Cр. предложенную Яном Амосом Коменским метафору божественной вечности и мирской переменчивости времен как оси и обода колеса). На деле даже середина колеса, а тем более отходящие от оси "спицы" так или иначе движением охвачены — тем более, что речь идет не об идеальных геометрических фигурах, а о геополитических и цивилизационных образованиях. Порывы перемен проникают в сравнительно резистентную против них область Оси Коловращения. Кажется, что еще немного усилий и мелькание спиц сольется в один сверкающий круг (Гоголь). Отсюда искушения "выйти из себя", стать Европой, обратиться во "всечеловека" (Достоевский). Отсюда — противоречия развития. Лихорадочные приступы преобразований глохнут, погашенные инерцией природной и социокольтурной среды. Относительный покой, так или иначе, восстанавливается.

Давнишняя идея, будто Россия должна преподать урок всему миру (Чаадаев), — и еще более давняя о том, что Россия как Третий Рим противостоит мировой порче (Филофей), — содержат глубокий историософский смысл, который только в наши времена начинает, наконец, проявляться на фоне глобальных перемен. Можно рассматривать Россию и Евразию в целом, т.е. все пространство Оси Коловращения, как необходимый и естественный стабилизатор мирового развития. Подобный подход отвечает пафосу идеи глобального устойчивого развития и может составить важный компонент общей интегральной концепции такого развития, которая все еще не приобрела ясных и отчетливых очертаний — в значительной мере, вероятно, в связи с тем, что пока рассматривались и прорабатывались лишь отдельные частные технологии и столь же ограниченные политические подходы.

Насколько справедливо данное предположение? Сможет ли Россия сыграть подобную роль? Если сможет, то наш вклад в утверждение культуры мира станет не только негативным (преодоление величайшего до сих пор исторического кризиса), но и позитивным (создание основ стабилизации мирового развития). Результаты зависят от множества обстоятельств, например, от политических решений, которые будут приниматься и в России (на разных уровнях), и ее соседями, и державами Окружия Коловращения, и, наконец, мировым сообществом в целом. Не в последнюю очередь зависят они и от частных лиц, их сообществ, особенно если это сообщества творческие, а образующие их личности — люди обширных знаний и доброй воли, если они способны сочетать укорененность в своей культурной почве с поистине космополитическим видением глобальных проблем.

Для соединения устойчивости и развития, для использования в данных целях геополитического, цивилизационного, политико-культурного, а также ресурсного в широком смысле разнообразия для начала необходимо одновременное и согласованное решение двух ключевых проблем. Одна заключается в осознании Россией и ее евразийскими соседями своей роли мирового стабилизатора, в мобилизации ими политической воли и внутренних ресурсов на то, чтобы сыграть такую роль. Другая состоит в том, чтобы мировое сообщество и, в первую очередь, евроатлантические и тихоокеанские державы признали мировое "разделение труда" в деле обеспечения глобального устойчивого развития и перестроили свои отношения с Россией и с ее соседями ради партнерства в данном отношении.

Особая, вторичная, но от этого не менее, а в перспективе даже более важная роль принадлежит странам и культурам переходной зоны т.н. Великого Лимитрофа [Цымбурский]. Они могут и должны стать трансляторами организационных, информационных и прочих взаимодействий между уже провоцирующим развитие и тем самым дестабилизирующим мировой порядок Окружием Земли и Сердцевиной Земли, пока лишь потенциально способной (а быть может и геополитически предназначенной?) придать развитию устойчивость, а мировому порядку — стабильность.

Все эти масштабные построения требуют, конечно, более конкретного и приземленного уточнения и детализации. Более того — необходимы доказательства того, что отдельные цивилизации, страны, политические институты и структуры обладают потенциалом для решения задач, которые могут перед ними встать при обеспечении глобального устойчивого развития. А это предполагает развитие способностей изменяться самим, сохраняя при этом идентичность и целостность, в том числе своей исторической традиции и культурно-политического наследия. В евразийском контексте это означает, что прежде, чем попытаться взять на себя роль стабилизатора мирового развития, России следует доказать способность стабилизировать саму себя. Требуется обеспечить благоприятный результат и, по возможности, также некатосрофический ход процессов политических и культурных преобразований, охвативших все постсоветское пространство Евразии.

Справедливости ради следует отметить, что евразийская цивилизационная идентификация может оказаться проблематичной и для западных соседей России, которые упорно, хотя и без должных оснований (западная граница собственно евразийской геополитической ниши проходит по Карпатам, а затем по водоразделу бассейнов Вислы и Немана, т.е. практически совпадает с границей СССР), настаивают на своей “европейскости”, и для закавказских республик, и для новых государств Средней Азии. В последних двух случаях, действительно, есть геополитические основания для поисков неевразийской sensu latiore идентичности. Впрочем, есть геополитические основания и для вычленения стран Балтии в особую зону, пусть и лежащую внутри общеевразийской ниши, но достаточную для конституирования самостоятельных политик соответствующих стран и их собственной государственности. Анализ геополитических факторов позволяет выявить наличие глубоких структурных оснований и логики для формирования украинской государственности, связанных, однако, также с общеевразийской геополитикой.

Особое, двойственное положение, а тем самым и идентификация у Казахстана. Пустыни и полупустыни делят его на северные регионы, явственно вписывающиеся в евразийскую систему, и на южные, связанные с бассейном Арала, а тем самым со среднеазиатской геополитической нишей. Казахстан оказывается, таким образом, двойным лимитрофом, занимающим края двух геополитических и, что еще важней, цивилизационных зон. Его стабильность и выживание как политического организма зависят не только от внутриказахстанского согласия, во-первых, трех казахских жузов (старший имеет отчетливую среднеазиатскую ориентацию, средний и младший — преимущественно евразийскую), а во-вторых, казахов и русскоязычного населения, в основном живущего в евразийской зоне, но и в очень значительной мере от неконфронтационного взаимодействия России и государств собственно Средней Азии.

Геополитические и цивилизационные обстоятельства делают Казахстан естественным сторонником интеграции в рамках СНГ, если говорить о краткосрочной политической конъюнктуре, и побуждают его искать более широкие рамки геополитической и цивилизационной идентификации в долгосрочной перспективе. Эта последняя задача естественно предполагает использование принципов культуры мира и примеров их эффективного использования другими лимитрофными политиями, в частности, лингвистически и культурно родственной Турцией.

Можно смело констатировать, что для выработки долгосрочных стратегий развития новых независимых государств-наследниц СССР, входят ли они в СНГ или нет, крайне важно развитие геополитических исследований. Однако в этом отношении делается удивительно мало, хотя в России и в соседних государствах установилась своеобразная мода на геополитику, под которой понимаются, прежде всего, вольные фантазии, своего рода дилетантское философствование на темы политики, пространства и истории. Я бы назвал подобные упражнения геополитическими мечтаниями. Их смысл и польза малы, а то и вовсе ничтожны. Порой эти мечтания начинают навязывать другим, придавая им наукообразный вид, настаивая на их истинности. Возникает геополитическая мистика. Она опасна, поскольку появились политики, которые либо делают вид, либо серьезно воспринимают такую “геополитику”. В угоду им наиболее ретивые авторы пытаются представить свои наукообразные фантазии как руководство к действию. Не хотелось бы получить в результате очередное “единственно верное учение”.

В научной литературе под маркой геополитики часто публикуются геостратегические исследования. Их особенность в том, что в условном пространстве или в лучшем случае на качественно неопределенной “контурной карте” строятся, прежде всего — а то и исключительно — ресурсные, обычно силовые, а изредка функциональные модели государств-Левиафанов и отношений между ними. Такие модели имеют, вероятно, определенный практический и теоретический смысл для стратегов — военных, а в какой-то степени части дипломатов. Но это особая область со своей проблематикой, задачами и методами — геостратегия.

От геостратегии качественно отличается геополитика в строгом смысле. Это знание (учения) об организации политики в качественно определенном пространстве. Используются не контурные карты, а модели, соединяющие информацию о характеристиках пространств — климатических, бассейновых, зонально-ландшафтных, геоморфологических и т. п. с информацией о способах политической организации в данных пространствах. Геополитика заключается, прежде всего, в выяснении взаимодействия природных и, шире, географических факторов, включая факторы искусственной, антропоморфной среды, с различными системами и способами политической организации. В первую очередь геополитика анализирует, какие ограничения накладывают географические факторы на политическую практику и какие из подобных факторов могут быть эффективно использованы при том или ином способе политической организации.

Подобного рода анализ, увы, не получил еще не только должного, но даже заметного развития. Отдельные разрозненные усилия находят выход пока лишь в виде отдельных статей, эпизодически появляющихся на страницах журналов “Полис”, “Бизнес и политика” и “Русский геополитический сборник”.

Следует признать, что в условиях дефицита знаний о геополитических и, шире, структурных факторах отношение политиков и граждан к СНГ пока все еще определяется в основном, как уже отмечалось, краткосрочными конъюнктурными соображениями, хотя оно могло бы стать гораздо более богатым и основательным при учете цивилизационных и геополитических факторов. При таком подходе гораздо яснее становится значимость культуры мира для актуализации старых и осуществление новых культурных синтезов — в Восточной Европе, точнее, в Западной Евразии, в Закавказье, в Средней Азии. Более того — с позиций культуры мира может быть поставлен вопрос об осуществлении рамочного культурного синтеза трех культурно-цивилизационных общностей: Евразии, Закавказья и Средней Азии. Подобный тройственный синтез, не подрывая, но, напротив, укрепляя каждый из трех культурных комплексов, мог бы послужить примером межцивилизационной интеграции на основе принципов глобальной культуры мира, послужить уточнению и развитию этих принципов применительно к обширному региону планеты.

Осуществление подобной задачи отчасти облегчается, а отчасти осложняется тем фактом, что царская Россия, а затем и Советский Союз уже выступали политическими интеграторами данного региона, что в рамках соответствующих геополитических образований уже происходили подобные синтезы, хотя, конечно, на совершенно другой основе — без учета глобальной культуры мира, контуры и принципы которой определяются только сейчас буквально на наших глазах. В связи с этим становится ясна необходимость переосмысления цивилизационного опыта Российской империи и Советсткого Союза. Подобное переосмысление предполагает уклонение от примитивных, а потому ущербных схем, либо негативистки редуцирующих этот опыт в духе рассуждений о “тюрьме народов”, либо апологетически вульгаризирующих его восторгами по поводу “семьи единой”. Необходимо серьезное и непредвзятое исследование всех сторон и аспектов проблемы, включая оценку имперского мира Pax Rossica как особой модели умиротворения обширных пространств Сердцевины Земли сначала Российской империей, а затем и Советским Союзом.

Подобный анализ потребует, конечно, значительных интеллектуальных и организационных усилий, привлечения соответствующих ресурсов. Он, однако, окупится благодаря значительному углублению понимания структурных факторов — как позитивных, так и негативных — интеграции в рамках СНГ, что в свою очередь позволит не только придать взаимодействиям стран-членов Содружества большую основательность и последовательность, но и выработать долговременную стратегию развития СНГ.

2001 г.