Теоретико-географические этюды. Россия-Франция

Страны своих столиц-городов — или города-столицы своих стран

Москву частенько сравнивают с Парижем, уподобляют Парижу и с ним соотносят. Общего много: Париж для Москвы (и России) не только мечта, не только источник дворянской культуры и безжалостной революционной цивилизации — это столицы былых блестящих держав; бывали в прошлом и краткие взаимные оккупации и долгие культурные связи. Реальны и многообразны сходства и связи этих городов.

Они хорошо известны. Москва и Париж — в начале, в сущности, никакое место, потом малый город-крепость с хорошим географическим положением в богатом месте, защищенном лесистым междуречьем. Сухопутные города, волею рукотворных каналов ставшие портами множества разных морей (восстановление и объединение былых судоходных путей сделает возможным прямое водное сообщение Москва — Париж сквозь, внутри суши, без выхода в океан и открытое море). Малые столицы малых княжеств, упорно, хитро, лукаво и безжалостно собравшие свои страны, — и так ставшие столицами, мировыми городами мировых централизованнейших империй. В Москве и Париже сидели, правили, княжествовали и властвовали не самые блестящие династии, — но упорные приобретатели-приумножители геополитических капиталов, владельцы семейно-династического геополитического ноу-хау "объединение русских // французских земель вокруг Москвы // Парижа". Москва и Париж — геополитические пауки, живущие на ренту некогда созданного ими исключительного положения, уникального статуса, на редкость искусственной и такой естественной "естественной монополии", пожинающие плоды гиперконцентрации и сверхдоминирования. Москва и Париж — синонимы своих стран больше, чем какие-либо еще столицы. Столицы, наращивающие плоть своих держав вокруг сердца мегалополиса, но так и не ставшие в географическом центре своих стран; города, одержавшие не одну победу над географией — но вряд ли выигравшиеся войну с ней. В Париже и Москве вечно шли бунты, мятежи и революции, от которых опасливо отшатывается провинция, — но они все равно обрушиваются на провинцию.

Сходство мест выражается и в сходстве топографии; Москва и Париж имеют сходные внутренние географии (так далее выделяются новые понятия). Река, романтизированные и мифологизированные холмы, остров в самом центре, былые великокняжеско-королевские охоты в дремучих лесах (лучших на просторах и ныне лесистых Центральной России и Центральной Франции (Парижского бассейна)), ставших пригородными лесопарками для отдыха масс; социальная и символическая анизотропность пространства города, асимметрия направлений — дворянский запад и индустриально-плебейский юго-восток города. Мощные естественные кольца по старым валам и новые искусственные кольца, прорубленные (прорубаемые) в плоти города. Планы городов близки; их можно спутать издали.

Этой округлой естественностью и даже искусственностью, что обязательно скруглена и оестествлена, Москвы и Парижа сходны — но лишь в одном масштабе. В ином масштабе — линейные перспективы движения и взгляда, геометрическая сеть города, сквозь и через город, простая геометрия вертикалей на пересечении горизонталей, пространство господствующих перспектив, прямолинейно прочищенное властью, архитектором и взором (сюжетец а-ля Мишель Фуко); приватная парадность загородного регулярного парка — да, в ином масштабе Парижу — аналог Санкт-Петербург, Версалю — Петергоф. (Триадой <<Париж — Москва — Петербург>> автор займется по возвращении из Парижа).

Связей и сходств много — связи создавали и внушали сходство, сходства стимулировали связи. Эмигрантский Париж был Москвой в эмиграции — как была Москва Парижем в пореволюционные французские годы ясно какого века. В Париже мыслил Новое Средневековье Николай Бердяев, — а в Москве веком раньше реабилитировал просто Средневековье Жозеф де Местр. Etc.

Однако столицы, сконцентрировав внимание, оттянули его от своих стран. Ибо Россия и Франция сходны отнюдь не только Парижем и Москвою. Наоборот, Москва и Париж — если не исключительно, то преимущественно сходны как гомологичные места в гомологичных системах, сходны вследствие сходства мест в сходных системах. Сходные столицы сходных стран. Проявления территориальной гомологии, Москва и Париж имеют куда более сходную внешнюю географию — географическое положение вместе с положением относительно объектов, связанных, сходных или сравнимых с данным объектом (ведь сравнимы бывают и объекты несходные). Сосредотачивая черты своих стран, столицы выражают и утрируют их сходство; сходство, или вернее — изоструктурность самих стран отступает на задний план.

Но она-то и интересна. Примечательна. Очень велика.

Новые края Европы

Россия и Франция — новая молодая Европа. Территории, ставшие Россией и Францией, не всегда были Европой; сами эти страны как таковые были отнюдь не всегда. Страны возникают, растут, дряхлеют, исчезают, даже конструируются и разрушаются; потом, бывает, и придумываются задним числом и так "реставрируются", то есть создаются вновь, но уже осознанно проектируясь. Динамизм европейской цивилизации отчетливо явлен в скорости, с какой Европа меняла свое место, двигаясь по Земле. С античности Европа не только расширилась и сместилась на северо-запад (где и лежит далее Америка), она радикально изменила свою пространственную форму.

Античная Европа была прибрежной, кругоморской, лежала вокруг самого резкого вторжения океана в самый большой массив суши, Европа сидела по брегам крупнейшего средиземного залива, но сама неглубоко вторглась в сушу; первая Европа была сухопутной и прибрежной — не морской и не континентальной. Однако — вот парадокс — в той Европе не было морских столиц удачливых стран, Рим — континентальный город, континентальная столица формально кругоморской, но по сути сухопутной империи — хотя и невдалеке от моря; а Финикия и Карфаген вряд ли были Европой. У античной Европы внутри было море, у Европы средневековой внутри была суша; что сильнее связывало или разделяло — ответить не так просто…

Средневековая Европа, "Христианский мир", хочется сказать — "европейская Европа", заняла крупнейший (и расчлененнейший) полуостров крупнейшего материка между двумя средиземными морями; позже "Евро-Атлантическая цивилизация" попытается превратить Северную Атлантику в новое средиземноморье, но — не успеет. Только смена места и территориальной формы цивилизации "Европы" позволила России и Франции уйти из периферии; к ним пришла Европа (а из Северной Африки ушла — похоже, навсегда). Путешествия Европы сделали Европою Россию и Францию; европеизация Балто-Черноморского перешейка и Североморско-Балто-Адриатического перешейка (он не имеет названия) и были перемещением, движением, путешествием Европы ; вопрос <<куда придет Европа?>> — абсолютно законен. Будучи вначале внешней периферией Европы, наши страны страны стали полноценными провинциями — пусть и диковатой бедной Европы раннего средневековья.

Россия и Франция — противоположные, полярные края Европы (так выделены важнейшие понятия); в культурном ландшафте этих стран овеществлена эта миссия-бремя — быть краем. В битве при Пуатье остановили мусульман-арабов; мусульмане живут доселе в сердце России (и заселяют сердце Франции). Россия и Франция — далекие окраины тогдашней цивилизации, некогда северные холодные задворки тогдашней Европы, задворки, ставшие краями и попытавшиеся побыть центрами, что им и удавалось разное немалое время. Империи русского и французского языка, миры и диаспоры русской и французской культур по-прежнему управляются из Москвы и Парижа; однако будущее Квебека — новой Франции и Сибири — новой России — полно возможностей и неожиданностей.

Россия и Франция — внешние края Европы, оси взаимодействия Европа — не-Европа; внешние ворота Европы в империи России и Франции: ворота сухопутные и ворота морские (Брест и Марсель гомологичны тогда Астрахани (Оренбургу) и Тобольску. Близость и сопредельность колоний, оказывается, не такое уж геополитическое благо, что дали и дают почувствовать своим метрополиям Алжир и Кавказ; их сходство подметили еще французские путешественники ХIХ в. (они, правда, ничуть не сомневались, что просвещенная разумная цивилизованная сила одержит вверх над естественным непросвещенным варварством, — и эти края расцветут). Новая Франция в Магрибе и Новая Россия на Кавказе (Новороссия — не только юг нынешней Украины, иначе откуда бы Новороссийск) — а сейчас ведь во Франции куда больше североафиканцев, чем было французов в Северной Африке, как, впрочем, и выходцев с Кавказа в Москве больше, чем было русских в собственно кавказских колониях России. Через Россию в Европу струится поток (Западной) Евразии, через Францию — поток (Северной и Западной) Африки. Далекое должно быть далеко…

Только две европейских страны имеют в себе и мусульманский средиземноморский юг и норманский север (не говоря о Сицилии, что есть страна, совместно созданная норманнами и арабами меж самого юга Европы и самого севера Халифата). Франция никак не меньше России стоит на пути из варяг в греки, из Византии в Скандинавию, греки жили прямо на территории юга и нынешней России, и нынешней Франции. Роль норманнов в России и Франции столь велика, что следует выразиться точнее: Россия и Франция — две дальние полярные периферии норманно-варяжского мира (до того — мира греческого и эллинистического). На Днепре и Сене не раз торжествовал Один, а юга стран отдавались воинствам Мухаммеда.

Россия и Франция — два пути из одного средиземноморья в другое; два полукольца, замыкания и сочленения европейского севера и юга. Континентальная Европа — географический квадрат << Средиземноморье — Скандинавия — Россия — Франция>>. Пойди геологическая история чуть иначе, через Францию мучительно и условно, пером по карте и войнами по ландшафту проводили бы и перемещали бы границу Европы и Африки, как по России мучительно проводили границу с Азией.

Общее место

Россия и Франция хранили не свой размер, а своё место: выросши чуть не стократно, они сохранили свое исходное местоположение, диспозицию, форму, структуру, смысловые и символические координаты — и не сместили центра. Утрачивая былую весомость, покидая ныне блестящий ряд Великих Держав (Great Power), приобретая и теряя, бросая и забрасывая заморские и загорные владения, Россия и Франция вернулись на свое географическое место, в свое географическое место. По-прежнему ядро этих стран — среднее течение нескольких крупных рек, текущих в разные стороны и впадающих в разные моря; столицы стоят на одной из таких рек. Междуречье, Иль-де-Франс. Сказанное относится к двум последовательным Россиям — московской и киевской.

Для Московской же России гомология с Францией поразительно точна. Столицы встали в среднем течении средних рек, в междуречьи рек более крупных, Москва на реке Москва в междуречьи Волги и Оки, Париж на Сене в Междуречьи Луары и Рейна. Московская Россия (есть/были и не-московские России — а если Россия суть реализация некоторого архетипа, то, может быть, — и будут?) и Парижская Франция (есть/были и не-парижские Франции) — агрессивные, но укорененно устойчивые организмы, сказал бы геополитик-теоретик (обе страны были чужды геополитики — геополитика скорее удел неудачников; успешным державам не до иллюзорных вожделений; галлы и россы практически осуществились в геополитике).

Уйти, чтобы вернуться…

Двигалась не только Европа. Россия и Франция уходили от Европы, унося ее с собой, разнося Европу, раздвигая рубежи и границы Европы: первой Россией была страна Киева, Киевская Русь, первой Францией — римская Галлия, ядро которой совпадало с теперешним Провансом. Франция и Россия покинули свою геополитическую родину, чтоб обрести новую географическую идентичность на прежней периферии, дополнив исходный политический и культурный базис новым; романизированные галлы впитали германцев-франков, славяне — угро-финнов. Россия возникла там, где теперь Украина — потом возникла на новом месте или переместилась на новое место, а прежнее — не без труда завоевала (отвоевала). Франция возникла там, где теперь Прованс — потом возникла на новом месте, а прежнее — не без труда завоевала (отвоевала). Россия и Франция ушли со своего месторазвития, лишь потом включив прежнюю южную родину как покоряемый враждебный элемент; кто знает, не повторит ли Прованс, Лангедок и весь юг судьбу Украины?

Сюжет путешествующих стран объединяет Россию и Францию. Страна ищет и находит свое место; дух страны ищет места материализации (мог бы сказать — но не сказал — К. Хаусхофер, недавно наконец-то изданный по-русски), пространств воплощаемости. Если считать страну не вполне случайностью, то окажется, что страна может начать складываться не с любой точки и не в любом месте; новые точки роста нужны не только для инвестиций и экономик — нужны и точки роста стран (объяснение же тому и другому может быть совершенно одинаковым: рост экономики и складывание страны — разные процессы, но сходные и лежащие в одной — институциональной — сфере). Перерождение страны меняет ее контуры и обязательно — место ее ядра: новоевропейская Германия началась в ином месте, нежели была Священная Римская империя Германской нации, каковая вообще была центрирована по тому, что впоследствии станет Австрией; одни и те же имена обозначают пучки разных стран, хотя бы и состоящих в сложной преемственности (Если Россий и Франций по меньшей мере две, то Германий по меньшей мере три). Россия, Британия, Германия, Польша, Франция — это не имена конкретных стран, а собирательные имена последовательностей, пространственно-временных траекторий стран. В список надо добавить и США. Учтем радикальные трансформации внутренней географии, смены ведущих фронталей: США — вот-вот США-3. Лишь кажется, что США остаются на своем месте: изменение места — изменение внешней географии, географического положения — а они меняются для США чрезвычайно быстро.

Страны-перешейки

Россия и Франция — противоположные, трансматериковые перешейки между двумя судьбоносными европейскими средиземноморьями — "Балтика Северное море" и собственно Средиземноморьем. Франция — самый малый и крайний западный самый близкий перешеек к Атлантике, вернее — этот перешеек проходит по Франции. Россия — самый большой и самый континентальный, крайний восточный перешеек. Оба перешейка состоят лишь из одной страны каждый; таких перешейков в Европе больше нет; недолго ими были Литва и Речь Посполита. Германия — только часть перешейка; Священная Римская Империя Германской нации базировалась на центральноевропейском перешейке и контролировала его; у проекта "объединение Германии вокруг Австрии" был именно этот географический, геополитический, геоэкономический смысл.

Французский перешеек — уже почти остров (соединение Рейна и Роны). Российский перешеек, формально все же полуостров — почти материк. Но именно "почти": Франция — никак не Британия, но и Россия — никак не Азия. Россия — западный край Азии и восточный край Европы, Франция — западный край Европы. Собственно Европа, континентальная Европа ("континент", как говорят островитяне-британцы) в самом узком смысле — ядро между двух этих перешейков с примыкающими к нему полуостровами и островами, омываемое не столько морями, сколько крупными реками. Российский и французский перешейки прорезаны водными путями — естественными и искусственными. Водные пути по перешейкам — оси России и Франции; каналы (волоки) — скрепы пространства; выходы водных путей — внешние ворота страны. Ось России — водное пересечение Восточно-Европейского перешейка, связка европейских средиземноморий, искусственный пролив — и тогда Европа есть остров. Водная ось России делает Европу островом, как водные соединения Средиземноморья с Бискайским заливом и Рейном превратили в остров и Францию и Пиренейский полуостров. Последовательно сменившие друг друга России были нанизаны на водные пути "Днепр — Волхов — Балтика" и "Дон — Волга — Балтика". Если исходить из географии физической, то больше такой России быть не может. Две Франции также нанизаны на два варианты одного водного пути, и следующей иной Франции также не может и быть. Следующая иная Франция — это первоначальная континентальная часть шестерки ЕЭС.

Хотя ныне ось России — уже не искусственный пролив с Волгою, Волго-Балтом и Волго-Доном, но сама структура сохранна. "Третья Россия" имеет осью сухопутный пролив Транссиба; во времена его постройки он связывал Санкт-Петербург с городом на Золотом Роге (в первой одноименной бухте — Константинополь); страна нанизывалась на свою главную ось, связующую два водоема — теперь уже — два океана. Транссибирская магистраль — гомолог пути из варяг в греки как путь из Европы в Китай, где у России (должно было быть, могло быть и было?) центральное место. Две первые оси России обладают симметрией переноса, а третья относительно их — симметрией вращения (поворот на 900). Еще об одной "России" упомянем для полноты — проект "воссоединения" России и Персии через Каспий — то же своего рода перешеек, или скорее удавка Евразии — это тоже гомолог с симметрией переноса. Еще научнее можно сказать, что форма России инварианта относительно сдвига, параллельного переноса и поворота на 900 на материке Евразии.

Два моря — два пути — два флота — два круга политических и культурных притяжений и отторжений — два резко контрастных компонента, которых не снивелировали границы. Да что два компонента — две нации, недалеко от северной границы которых и стоит столица. Перманентная многовековая гражданская война юга и севера. Два языка, одному из которых велели притвориться несуществующим или хотя бы наречием... Но он скинул маску… Это о чем? Равно о Франции — и о России. Ведь Украина — российский Прованс (Херсонес — Массилия), а Прованс — французская Украина.

Центробежно-центростремительное пространство

Россия и Франция — страны, где реки начинаются в средине стран, текут в разные стороны, впадают в разные моря и ведут в разные страны и даже миры. Такова и Европа в целом; такой она стала, такой она себя сделала. Центробежная речная — она же большую часть истории — транспортная сеть. Москва и Париж — центры величайших центростремительных транспортных сетей, пауки субконтинентальных полимагистралей, создатели и творцы собственного исключительного центрального положения путем государственной, политической, экономической, транспортной и культурной централизации пространства (их путем явно шел Берлин — но не успел). Центростремительная власть в центробежном пространстве.

Таких стран в Европе больше нет, да и в мире почти нет. Россия и Франция — две разные модели Европы=в=целом; больше таких стран в Европе нет (были, но не удержались). И этим Россия столь же европейская своим пространством, сколь и Франция, чтобы не говорили евразийцы: ну в чем сходство разнообразной Европейской России с однообразным северным склоном Азии — Сибирью, где реки текут в одну сторону и ведут в геокультурное никуда — Полярный океан? Кстати, страна одного склона, где главные реки транзитны — Германия с Рейном и Эльбой. Евразийцы неправы, нелепо и оскорбительно для пространства (Европейской) России уподоблять его Сибири.

Большие полифронтальные страны

Россия в любых границах и Франция — страны очень большие, — прежде всего числом и разнообразием соседей. За каждым сектором соседства стоит большой геополитический и геокультурный горизонт. Расшифровывать это слишком долго и скучно. Дело не в числе соседей, теоретически все страны имеют форму шестиугольника (на плоскости — и пятиуголиьника на сфере), потому число соседей у них равно — дело в разнообразии соседей. Сколько разнообразных войн, взаимных влияний, культурных заимствований, поэтических сюжетов… Да взять только главные иностранные языки после латыни и греческого — Франция: итальянский — испанский — английский; Россия: польский — немецкий — французский — английский. Стрелка геополитического компаса вертится …

И во Франции есть места, где зимой на равнине лежит снег, пьют водку и пиво, говорят на диалекте немецкого языка; и в России есть места с бесснежной зимой, бахчами, виноградниками, крестьянским самодельным виноградным вином и средиземноморским ландшафтом, исторически недавно — и средиземноморскими жителями. Да Одиссей-то и странствовал, кажется, между Россией и Францией — которых, однако, тогда не было; но на их южных побережьях уже были греческие поселения.

Общий архетип пространства

Если забыть о различии размеров (не уточняя, — какая же страна больше), то мало стран имеет так много общего, как Россия и Франция. Устойчивая малая Родина речного города в Большем Междуречьи. Возвращение на геоисторическую Родину страны и долгое ее завоевание ("воссоединение"). Центробежный рост при равномерном расширении во все стороны. Моноцентрическое центростремительное пространство и его овеществление в транспортной сети и решетке расселения с пропущенным вторым рангом городов. Выход ко многим разным соседям и многим разным морям при сохранении общей сухопутности; страны-микроконтиненты, две микроЕвропы (ею была бы и Германия, имей выход в Триесте в Адриатику). Уже упомянутые судьбы стран-перешейков и полифронтальность; двухчастность и судьба исходного, а потом завоеванного юга… Двудольные страны явно и отчетливо делятся на разнокультурные север и юг; столица стоит на севере, поскольку и была столицей севера, но близко к границе юга. Московская агломерация в самом деле доходит до Оки, но Парижская все же не дотягивается до Луары (за Окой начиналось Дикое Поле, а сейчас резко, скачком меняется вид и суть культурного ландшафта). Луара — Ока Франции.

Внешний пояс России и Франции исторически недавно являлся иными и чужими странами — куда больше малого ядра. Францией стало то, что было Британией (Великобритания — это ведь большую часть истории двухчастная страна, как Малайзия), Германией, Бургундией, Провансом, Испанией, Италией. Россией (было) стало то, что было Новгородом, Польшей, Литвой. Все края, то есть окраины стран — отчетливые, самобытные, самосознающие регионы; их пришлось завоевывать и подчинять оружием, культурой, образованием и деньгами, но тысячелетний исход покорения все еще не ясен. Гражданские войны были и войнами регионов, вернее — ядра и регионов; может быть даже — это вечный конфликт федерального центра и регионов.

Франция впитала рыхлую полицентричную "федеративную" Бургундию, Россия — рыхлую полицентричную "федеративную" Литву; добавим Берлин — тоже молодой центр на северо-восточной окраине страны, вне ее старого ядра, также осуществлявший и осуществивший имперский моноцентричный проект интеграции земель (в отличие от рыхлой полицентричной "федеративной" империи Габсбургов)… Не ряд ли это, говоря морфологически — гомологический ряд?

Территории России и Франции — в основном огосударствленные Москвой и Парижем руины несостоявшихся, не удержавшихся рыхлых то ли слабых, то ли мягких нецентрализованных гигантов. Литва проиграла Москве=России и стала для нее территорией-материалом, Бургундия проиграла Франции=Парижу, став пространственным сырьем для династического производства территории Франции.

Впрочем, несостоявшееся королевство Лотаря и ее наследник Бургундия всплывает европейскими столицами Страсбургом, Брюсселем и Люксембургом. Зря Карл-то делил — и дело Ришелье проиграно… Но и Россия вернулась в пространство-время полицентричной Восточной Европы: опять Смоленск встал на границе, и опять с Польшей надо на равных договариваться, и опять граница в двух днях неторопливой езды…

* * *

А как же всё обстоит на самом деле, — сколь велико сходство? Вот именно в этой паре оно именно столь велико. Мера сходства — здесь не измеренная, а описанная — величина, зависимая от контекста. При иных сравнениях в этих же странах проступят черты иные. Особенности стран мы вряд ли узнаем их полным классификационным переборам — ведь задача типологии стран оказалась неразрешимой именно потому, что сравнивали все страны со всеми. Явно не случайно: главные "типологи стран" сбежали от проблемы при первой возможности (в российскую политику); но есть темы, откуда не убегают. Считается, что вначале мы составим список признаков, а потом уже на его основании сравним наши объекты. Это совсем не так. Мы сами признаки получаем путем соотнесения стран, уяснения их сходства, сравнимости и различия.

Данный текст опубликовано с искажениями и несанкционированными сокращениями в ежемесячной газете "География" издательского дома "Первое сентября", 1–7 августа 2002 г.,№ 29 (660), с 2-8.