Необходимость новой парадигмы международных отношений

"…социальное наследие плохо переносит трансплантацию. Духи Культуры, являющиеся ангелами-хранителями родных пенатов — на родной почве, где они чувствуют себя своими, где существует гармония между ними и обитателями дома, — превращаются в духов-разрушителей, попадая в дом, заселенный незнакомцами: ведь эти незнакомцы, естественно, не знают о тайных, неуловимых обычаях, к которым расположены души их новых богов. Пока Ковчег завета Господня находился в Израиле среди Избранного народа Иеговы, он служил их талисманом, но когда Ковчег захватили филистимляне, рука Господа обрушивалась на каждый город, где он хранился, а Избранный народ и сам был поражен чумой, которой были наказаны иноверцы за их святотатство.

Если этот анализ верен, для европейцев будет весьма неутешительным развенчание Европы, даже при той перспективе, что влияние европейской цивилизации станет доминирующей силой в мире. Тот факт, что эта мощная сила происходит из Европы, будет для них менее значительным, нежели столь же очевидный факт, что в какой-то момент, на какой-то стадии эта сила совершит поворот к насилию и разрушению. На самом деле это разрушительное действие, рикошетом ударяющее по самой Европе, оказалось одной из главных опасностей, которой подвергалась Европа в своем новом положении, сложившемся с начала мировых войн."

Арнольд Тойнби, "Цивилизация перед судом истории"

Косовский кризис вновь выдвинул на первый план одну из банальных истин современной действительности — необходимость разработки новых подходов к решению ряда проблем, исторически привычно и, к сожалению, регулярно возникающих в международных отношениях.

Каждое государство в своей внешней политике естественно стремится к созданию таких рамок международных отношений, которые, в первую очередь, отвечали бы его собственным национальным интересам. Очевидно также, что подобные интересы могут приходить — по разным причинам — в противоречие и, соответственно, в прямое или косвенное столкновение. В свою очередь, попытки игнорирования национальных интересов тех или иных субъектов международных отношений создают, как правило, кризисные ситуации, требующие немедленной экспертной оценки и по возможности срочных корректив для предотвращения дальнейшей эскалации кризиса.

В этой связи следовало бы не забывать о том, что движущие силы международных отношений практически не поддаются полномасштабному контролю — в отличие от внутриполитических систем и структур. Перед нами множество исторических и современных примеров того, как проблема приобретает кризисное измерение, которое, в свою очередь, переходит в конфликтное. И вот уже ситуация прямиком ведет к вооруженному столкновению, а, оставаясь нерешенной, — к полномасштабной войне с ее страшной напряженностью, страданиями и лишениями для целых народов, сколь малочисленны они бы не были в отдельных случаях.

Отдельные этапы тропы, ведущей к войне, почти невозможно отделить друг от друга, поскольку развитие ситуации начинает отличаться негативной напряженностью, объемлющей вся и всех, что зачастую сводит на нет попытки политиков определить истинное положение вещей, а в ряде случаев даже делает преступных виновников конфликта первыми жертвами войны.

Так и в случае Косово неизбежно возникает вопрос о том, кто действительно виновен в эскалации местной этнической проблемы до масштабов международного кризиса и омерзительной войны 1999 года — в противовес стараниям более трезвых политиков, пытавшихся предотвратить подобное развитие событий?

Трудно сказать, сколь серьезные усилия были приложены к предотвращению войны со стороны ООН. Равно трудно дать точный и уверенный ответ относительно реальных усилий и превентивных мер, предпринимавшихся США и их союзниками по НАТО, или однозначно поддержать огульные обвинения в адрес Слободана Милошевича как единственного виновника усугубления кризиса.

С одной стороны, сложность косовской "ткани" как таковой, со всеми ее этническими, религиозными и политическими измерениями в целом, не допускала быстрого урегулирования ситуации. С другой стороны, постепенное проявление в регионе по всем направлениям вакуума здравого смысла и доброй воли неуклонно вело к сугубо эгоистическому столкновению интересов, толкавшему развитие событий к военной агрессии, бомбежке гражданских объектов с применением высокоточного оружия. Отсюда оставался один шаг до кризиса уверенности в собственных силах среди руководства Югославии, которое вынуждено было поставить главной политической целью не целостное урегулирование проблемы, а "выживание", что подчеркивалось очевидными страданиями всего народа Югославии, как сербов, так и косовских албанцев.

Государственные деятели XX века, будь то в Европе или где-либо еще, по большей части демонстрируют слабость политэкономических знаний и часто игнорируют историю. Они склонны упускать из виду тот факт, что движение политических сил во время и после Второй мировой войны привело к созданию весьма нестабильного равновесия в разных частях Европы, которое нуждалось в преобразовании в более устойчивые формы в рамках заинтересованных государственных устройств.

В послевоенной Европе поверхностное "урегулирование" проблем разделения этнических общностей замаскировало и загнало вглубь противоречия, основанные на этнической множественности, как, например, в районах типа Косово. Такого рода ситуации всегда требовали тонкого и компетентного политического обращения.

На этом фоне реальный развал социалистических структур в Европе явно требовал от международного сообщества принятия на себя некоторых "превентивных" и "особых" обязательств. Прежде всего это должно бы было относиться к ООН и такой военной структуре, как НАТО, добивающейся для себя отдельного специального статуса провозглашением довольно пылкой, почти нервической, идеологии, призванной защищать собственные эгоистические интересы на европейской сцене. Именно в такой связи, как никогда ранее, справедливо звучит высказывание о том, что войну, как болезнь, лучше предотвращать, чем лечить.

Применило ли — адекватно рассматриваемой нами ситуации — международное сообщество какие-либо обязательства по предотвращению войны — вот жизненно важный вопрос, требующий рационального ответа. Насколько глубоко и верно смогли оценить будущее лидеры этого сообщества? Мог ли план установления мира в Европе помочь овладеть косовской ситуацией до того, как начались бомбежки, которые разрушили государственную инфраструктуру, созданную не лидерами, а тяжким трудом, потом и кровью самого народа?

Располагают ли всемирные организации соответствующими идеями и стратегическими концепциями, которыми их должны бы обеспечивать тучи созданных ими экспертных групп и специалистов по гаданию на "магическом кристалле"? Или же они окончательно растворились в "сиятельном" мире собственной надменности и высокомерия, очевидном для всех и являющемся предметом зависти для слишком многих?

К глубокому сожалению, необходимая рациональность отсутствовала как в среде разъединенного руководства Белграда, так и в среде международных сил во главе с НАТО, не говоря уже об ООН, на долю которой выпала роль беспомощной второй скрипки. Пустота и поверхностность, проявленная со всех сторон именно теми, кто ответственен за принятие решений, была столь же удручающей, как и порожденные ими страдания сербов и косоваров.

Таким образом, моральные императивы связаны практически со всем диапазоном недавних европейских разногласий, оказавшихся в центре внимания с того момента, когда косовская ситуация достигла кризисного пика. Это породило также серьезные проблемы самоотождествления на международной арене для двух крупнейших политических столиц мира — Вашингтона и Москвы, несмотря на всю челночную дипломатию Виктора Черномырдина, нацеленную на деэскалацию кризиса. Бомбежки прекратились только после того, как стало нечего бомбить.

В сложившихся сложнейших и тягостных обстоятельствах все же была возможность избежать наиболее мрачного развития событий. Это могло бы произойти в случае должного уважения к сферам "суверенной власти" всех заинтересованных и вовлеченных сторон, включая югославского лидера, чей статус столь откровенно стремились принизить влиятельнейшие международные организации.

Подчеркнем, что данные организации руководствовались при этом не тем истинным и глубоким идеализмом, который первоначально был путеводной звездой их основателей, но всего лишь крайне ограниченным пониманием собственного интереса. В конечном итоге, все это неизбежно превратилось в своего рода гонку противопоставления противнику собственной воли и состязания на эту мрачную тему между Милошевичем и НАТО. С одной стороны, это подорвало европейскую стабильность, с другой — создало угрозу для международного мира и безопасности в целом. В сущности же, выход Косово на международную арену в качестве независимого субъекта отнюдь не означает окончательного решения конфликта даже в том случае, если произойдет демонтаж режима Милошевича.

Главными жертвами этой бесконечной драки стали, безусловно, сербы и косовские албанцы. Опять-таки, и те, и другие категорически отказывались признать тот факт, что корни нынешней проблемы, безусловно, кроются в прошлом, тогда как обеим сторонам следовало бы трезво взглянуть на это прошлое в поисках ключей к пониманию настоящего. В условиях стратегической неизбежности косовского конфликта и при той роли, которую взяли на себя НАТО и Милошевич, никому не удалось синтезировать или гармонизировать позитивные тенденции к урегулированию разногласий и обратить весь процесс к сущностному или потенциальному унисону, несмотря на все негативные аспекты деструктивной политики, дестабилизировавшей народы Югославии, находящиеся под влиянием этнических, исторических, религиозных и политических водоразделов.

До тех пор, пока умами владеет язык войны, мир вынужден оставаться неким мифом. В результате же ООН, не сумевшая предотвратить эскалацию конфликта, пытается подобрать разлетевшиеся осколки, выступая с позиций, ослабленных почти так же, как и позиция Милошевича, также не сумевшего преодолеть собственный вариант политики выживания.

На этом фоне пока, возможно, вырисовываются лишь контуры некоей разумности, содержащей реальные ответы на жизненно важные вопросы, хотя надо еще посмотреть, сможет ли Европа вписаться в эти контуры без дальнейших трений и конфликтов. Воистину, для создания моральных императивов мира европейским умам надо "разоружиться", дабы дух деструктивной политики и военщины не начал доминировать вновь над лирическими ландшафтами Европы, наполненными бесконечной созидательной энергией европейских народов. Мировое сообщество, включая ООН, просто обязано способствовать реализации истинного потенциала подобной созидательной энергии, сводя с минимуму опасность войны как самого мерзкого и страшного преступления. Они должны выполнять эти обязанности более решительно, более эффективно, предоставляя народам возможность осуществления своей внутренней потребности жить в гармонии и строить Европу, свободную от конфликтов (ну, может быть, за исключением изумрудных футбольных полей на заманчивых европейских стадионах).

"В Османской империи лет полтораста назад, перед тем как западный институт четкого компактного однородного государства произвел свое разрушительное воздействие на этот чужой ему регион, турки были крестьянами и чиновниками, лазы — моряками, греки — моряками и торговцами, армяне — банкирами и торговцами, болгары — конюхами или овощеводами, албанцы — каменщиками и наемными солдатами, курды — пастухами и носильщиками, влахи — пастухами и коробейниками. Национальности не только были географически перемешаны, но и экономически взаимозависимы; такое соответствие национальностей и занятий было естественным порядком вещей в том мире, где языковая карта выглядела не лоскутным одеялом, а винегретом. В этом османском мире для того, чтобы создать национальные государства по западному образцу, следовало превратить языковой винегрет в языковое лоскутное одеяло, опять же по западноевропейскому образцу; однако сделать это можно было лишь варварскими методами, что и происходило последние полтора века с опустошающими результатами на огромном пространстве, протянувшемся от Судет до Восточной Бенгалии. Таков разрушительный эффект, вызванный идеей перенести институт или методы, вырванные из своей природной среды, в социальное окружение, где они вступают в конфликт с естественным историческим развитием социальных структур.

Истина состоит в том, что каждое исторически сложившееся культурное пространство есть органичное целое, где все составные части взаимозависимы, так что при отделении одной из частей и сама эта часть, и оставшееся нарушенное целое ведут себя иначе, нежели в исконном состоянии. Вот почему "что полезно одному", то, по всей вероятности, "вредно другому"; и второе следствие — "одно влечет за собой другое". Если от культурного пространства отщепляется некий клин и вбивается в чуждое социальное измерение, этот отдельный клин непременно тянет за собой в чужое общество другие элементы той социальной системы, где он чувствовал себя естественно и откуда насильно был извлечен. Разорванное пространство тяготеет к воссоединению в том чуждом окружении, куда проторил путь один из его компонентов."

<…>

"В том комплексе столкновений между остальным миром и Западом … имеется классический пример того, какой вред может нанести некий институт, вырванный из привычной социальной среды и силой перенесенный в другой мир. За последние полтора века, что нам легко проследить, мы, западный политический институт "национальных государств", прорвали границы своей первородины, Западной Европы, и проложили путь, усеянный шипами гонений, резни и лишений, в Восточную Европу, Юго-Восточную Азию и Индию, для которых институт "национального государства" не был исконной принадлежностью социальной системы, но был экзотической структурой, сознательно импортированной с Запада отнюдь не потому, что был опробован и сочтен приемлемым для местных условий этих незападных регионов, а просто оттого, что политическая мощь Запада придавала его политическим институтам иррациональную, но неотразимую привлекательность.

Смута и опустошение, вызванные в этих регионах установлением заимствованного западного института "национальных государств", намного масштабней и глубже, нежели вред, нанесенный тем же институтом в Великобритании или Франции и других западноевропейских странах, где этот институт развивался спонтанно и постепенно, а не был искусственно пересажен извне."

<…>

"Быть убитым в результате массового уничтожения людей — худшая судьба, нежели быть изгнанным с родной земли и лишенным своего дома и собственности. Беженец такой ценой выкупает свою жизнь, и, пока он жив, он может лелеять слабую надежду в конце концов оказаться репатриированным и восстановленным в своих правах или хотя бы получить компенсацию и устроиться на новом месте, достаточно подходящем для него, чтобы он мог пустить там новые корни. И тем не менее изгнание целых народов или даже диаспоры — это повторение в нынешнюю эпоху ошибок прошлого, варварского обычая, который время от времени проявлялся, однако раньше это происходило в менее безжалостной и не столь тщательно отработанной форме.

Когда после первой мировой войны в ходе мирного урегулирования перекраивалась политическая карта Центральной и Восточной Европы, была предпринята искренняя попытка применить в данном случае либеральный принцип политического самоопределения. Однако к тому факту, что в географическом отношении национальности в этом регионе перемешаны, добавилась вполне естественная, но заслуживающая порицания тенденция победителей принимать решение в пользу тех стран, которым довелось оказаться на их стороне. В результате с мнением меньшинств при проведении новой границы, как правило, никто не считался. И тем не менее новым устроителям Европы не пришло в голову изгнать эти меньшинства из их домов, оказавшихся на территории стран, где другие национальности составляли большинство и, следовательно, стояли у власти. Более того, страны-союзники и присоединившиеся державы заставляли вновь созданные или заново расширенные государства в Центральной и Восточной Европе подписывать соглашения о защите прав меньшинств и других национальностей в качестве условия вознаграждения за новые границы. Правда, выполнение этих соглашений о защите прав меньшинств проводилось в жизнь не слишком эффективно. Тем не менее Лига Наций действительно активно вмешивалась в дела Польши в период между двумя мировыми войнами, с тем чтобы предотвратить выселение польским правительством немецких сельскохозяйственных колонистов в Познани, поселившихся в период перед первой мировой войной здесь, на польской территории, которая была тогда под прусской юрисдикцией.

Такова была политика онемечивания. Этой политике нет оправдания; и тем не менее в период между двумя мировыми войнами Лига Наций справедливо полагала, что не имеющие оправдания обстоятельства, при которых немецкие поселенцы основали свои фермы в Познани, не могут считаться достаточным основанием для того, чтобы изгнать их оттуда, каким бы несправедливым ни было их поселение там. Изгнание по политическим мотивам совершенно справедливо считалось нравственно недопустимым, даже при самых провокационных обстоятельствах."

<…>

"Американцы считают, что они ведут крестовый поход — в средневековом западном значении этого слова — от имени Всемирной Капиталистической Демократии против Всемирной Коммунистической Тирании. Американцы правы, когда они полагают, что капиталистическая и коммунистическая постхристианская идеологии представляют собой религии, причем миссионерского типа, к более старым представителям которых относятся буддизм, христианство и ислам. Президент Вильсон заявил, что Соединенные Штаты вступили в первую мировую войну, чтобы "спасти мир для демократии". Троцкий — если бы он победил в соперничестве со Сталиным — расширил бы сферу возможностей Советского Союза, чтобы спасти мир для коммунизма. Этот неверный подход зиждется на ошибочном представлении, будто капитализм и коммунизм являются главными — или даже единственными —постхристианскими идеологиями, существующими ныне в мире. Фактически же главными наследниками христианства, как и всех остальных исторических высших религий, сейчас, в 1969 году является национализм, а не эти две миссионерские идеологии. Национализм — это могущественная религия, отчасти потому, что он стар, как само человечество, а отчасти потому, что в постхристианском Западном мире фанатизм, унаследованный христианством от иудаизма, отфильтровался в национализм. Престиж Запада подтолкнул незападные народы к принятию этой могущественной и наиболее отвратительной из трех постхристианских западных идеологий. В 1969 году национализм служит религией для примерно девяноста процентов всего человеческого рода. Поражение, нанесенное Троцкому Сталиным, исключительно знаменательно. В каждой стране — неважно, коммунистическая она или капиталистическая — в условиях, когда экуменистическая идеология пришла в столкновение с особыми национальными интересами страны, этим национальным интересам неизбежно будет отдаваться предпочтение, а коммунизм или капитализм в равной степени обречен на поражение."

Арнольд Тойнби, "Цивилизация перед судом истории"