Андрей Макарычев
Версия для печати
Четыре лика приграничной России: к вопросу о роли регионов в международных взаимодействиях
Или Четыре модели трансграничной интеграции, в которые вовлечена Российская Федерация посредством её субъектов
Под трансграничными институтами обычно понимаются любые коллективные взаимоотношения и обмены, осуществляемые через границу и имеющие публичный или официальный характер. Это могут быть как отношения на основе межправительственных соглашений, так и тесные связи, которые объединяют группы людей по обе стороны границы. Для этих взаимоотношений, институционализированных посредством соглашений, протоколов, уставов или контрактов, типичны три основных параметра:
- более или менее обширное, но в то же время географически ограниченное географическое пространство;
- наличие профессиональных либо иных сообществ и образований, разделённых общей границей;
- возможность осуществления субнациональная деятельности на основе соответствующих полномочий, признанных государством[1].
Можно выделить четыре модели трансграничной интеграции, в которые вовлечена Российская Федерация посредством её субъектов.
Северо-Западная модель основана на принципах регионостроительства в чистом виде. Именно здесь наибольшее подтверждение находят идеи школы либерального институционализма о комплексной взаимозависимости, основанной на невыгодности разрыва созданных сетевых отношений.
Модель трансграничной интеграции со странами СНГ основана на доминировании геополитических императивов. Единственной институцией, поддерживающей взаимодействие с бывшими республиками СССР, является Совет руководителей приграничных областей Республики Беларусь, Российской Федерации и Украины[2].
“Южная модель” трансграничного взаимодействия тоже испытывает дефицит институционального обеспечения. Единственной работающей организацией здесь является Черноморское экономическое сотрудничество (ЧМЭС). В 2000 году были выдвинуты новые идеи — о Пакте стабильности для Кавказа (предложение Турции), “Южном измерении” и “Черноморско-кавказско-каспийском политическом форуме”, Южно-Кавказского Сообщества, и др. Эти идеи непосредственно касаются проблем, с которыми сталкиваются Чечня, Ингушетия, Дагестан. Сходство “Южного измерения” с его “Северным” предшественником состоит в том, что оба проекта охватывают зоны непосредственного взаимодействия России со странами, входящими в ЕС или являющимися реальными кандидатами на членство в ЕС[3].
“Дальневосточная модель” трансграничных обменов зиждется на том, что внешняя среда сулит большие экономические перспективы, но одновременно заставляет ставить вопрос о защитных функциях (протекционизме). Административные границы России в глазах дальневосточных региональных элит теряют свою роль абсолютного определителя экономических приоритетов развития субъектов федерации. К примеру, Игорь Фархутдинов, губернатор Сахалинской области, заявляет, что “нас выталкивают из экономического пространства России, выталкивают высокими транспортными тарифами: нам быстрее и дешевле привезти из Сиэтла, из Австралии, скорее из Китая продукты питания, чем из Краснодарского края”[4]. Аналогичным образом о российском Дальнем Востоке высказывается самарский губернатор Константин Титов: “рядом Япония — богатая страна, Америка… Рядом бурно развивающаяся экономика Китая, Вьетнама. Я уж не говорю о Южной Корее, об Индонезии, Австралии… Люди это всё видят и начинают думать, а зачем нам Россия?”[5]. Более того, политика федерального центра часто воспринимается на Дальнем Востоке как “продолжение эксплуатации природно-ресурсного потенциала региона и снятие с себя обязательства по его товарному и продовольственному обеспечению… в ущерб экономической, экологической и даже политической безопасности Дальнего Востока”[6].
По признанию специалиста из Дальнего Востока, “приграничной торговле Китай уделяет больше внимания, чем Россия… Борьбу за достоверную торгово-экономическую информацию мы проигрываем… Нельзя сказать, что российские власти защищают российских участников (трансграничных обменов. — А.М.), оказывают им протекцию, разумно используют централизацию и ограничения”[7].
Четыре обозначенные выше формулы трансграничного взаимодействия иллюстрируется следующей таблицей:
|
Северо-Западные границы
|
Юго-Западные границы
|
Южные границы
|
Восточные границы
|
Основные соседи
|
Северная и Восточная Европа, Прибалтика
|
Украина и Беларусь
(“новая Восточная Европа”)[8]
|
Кавказ и Казахстан
|
Дальний Восток (Китай, Япония)
|
Пограничные споры
|
Существуют, но не подрывают приграничное сотрудничество
|
Отсутствуют
|
Принимают характер вооружённых конфликтов
|
Потенциально возможны с КНР, существуют с Японией
|
Степень интеграции партнёров по трансграничному сотрудничеству
|
Неуклонное усиление культурной, политической и экономической интеграции
|
“Буферные” государства
|
Этнополитическая фрагментация при отсутствии стабильной государственности
|
Экономическая интеграция АТР в рамках модели открытого регионализма
|
Основные вызовы трансграничному сотрудничеству
|
Превращение соседства с Европой в ресурс модернизации России
|
Доминирование геополитических приоритетов над геоэкономическими
|
Безопасность границ, противодействие религиозному экстремизму и терроризму
|
Миграционные потоки и усиление экономического потенциала Китая при ослаблении связей Дальнего Востока с европейской частью РФ
|
Новые измерения региональной идентичности
|
Попытки найти свои идентификационные характеристики в “Северном” и “Балтийском” проектах
|
Возрождение идей “славянской идентичности”
|
Российский вариант “мультикультурализма” (“модель слоёного пирога”)
|
Анти-китайские настроения
|
Соотношение административных и цивилизационных границ
|
Совпадение межгосударственных и цивилизационных границ
|
Отсутствие резких цивилизационных отличий
|
Отсутствие чётких цивилизационных демаркаторов
|
Совпадение межгосударственных и цивилизационных границ
|
[1] Международные и внешнеэкономические связи субъектов Российской Федерации. Учебное пособие. Под редакцией А.Г.Гранберга. Москва: Научная книга, 2001. Стр. 243-244.
[2] В.Туманов. Приграничные регионы: от кризиса к устойчивому развитию. В книге: “Экономические реформы в регионах Российской Федерации: опыт и перспективы”. Москва: Институт современной политики, 1998. Стр. 111-118.
[3] “Пакт стабильности для Кавказа”. Консультативный документ специальной группы Центра европейских политических исследований (Брюссель) по проблемам Кавказа. В книге: “Российско-армянские отношения: исторический опыт, стратегические вызовы и перспективы развития”. Нижний Новгород – Ереван, 2001. Стр. 121-156.
[4] Отчёт о конференции губернатора Сахалинской области Фархутдинова И.П. на тему “Сахалин и Южные Курилы: перспективы создания свободной экономической зоны”. Пресс-клуб АК&М, 27 января 1999 г., http://www.akm.ru/rus/press-club/press270199.stm
[5] Самарская область. Интервью с губернатором области Константином Титовым, 14 июня 2001 г.
[6] В.Ларин. Дальневосточный регионализм середины 90х: стимулы и препятствия к участию России в региональном взаимодействии в Северо-Восточной Азии. В: Двенадцатый японско-российский научный симпозиум по проблемам Дальнего Востока. Владивосток, 1997. Стр. 90.
[7] Н.Нырова. Некоторые особенности российско-китайской приграничной торговли (опыт и размышления), http://asiapacific.narod.ru/analise_apr/russia_china/rus_cino_spesiality.htm
[8] Dmitri Trenin. The End of Eurasia : Russia on the Border Between Geopolitics and Globalization. Carnegie Moscow Center , 2001. P. 160.
|